35-я гвардейская стрелковая дивизия
Поделись знанием:
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
(перенаправлено с «8-й воздушно-десантный корпус»)
35-я гвардейская стрелковая дивизия | |
| Награды: |
|
|---|---|
| Почётные наименования: |
Лозовская |
| Войска: |
сухопутные |
| Род войск: | |
| Формирование: |
30.07.1942 года |
| Расформирование (преобразование): | |
| Предшественник: | |
| Боевой путь | |
|
1942—1945: Великая Отечественная война
1942:Сталинградская битва | |
35-я гвардейская стрелковая Лозовская Краснознамённая орденов Суворова и Богдана Хмельницкого дивизия — воинское соединение РККА, принимавшее участие в Великой Отечественной войне в составе 57-й и 62-й армии (8-й гвардейской армии). Существовала с 1942 по 1947 год.
Содержание
История
К октябрю 1941 года в Приволжском военном округе в городе Экгейм (в настоящее время c. Усатово Краснокутского района Саратовской области) был сформирован 8-й воздушно-десантный корпус (командир корпуса В. А. Глазков) в составе 17-й воздушно-десантной бригады (17-я вдбр, командир бригады Макаренко), 18-й вдбр (командир Герасимов) и 19-й вдбр (командир Котляров). К январю 1942 года 8-й вдк был передислоцирован в Московский военный округ и боевую подготовку это соединение заканчивало на территории Подмосковья. Зимой и весной 1942 года корпус в боевых действиях участия не принимал.
30 июля 1942 года в связи с серьёзным осложнением обстановки на советско-германском фронте 8-й вдк был преобразован в 35-ю гвардейскую стрелковую дивизию, при этом на базе 17-й вдбр был сформирован 100-й гвардейский стрелковый полк, 18-я и 19-я бригады стали 101-м и 102-м гвардейскими полками соответственно. Гвардейское звание присваивалось частям дивизии авансом. В августе дивизия убыла на Сталинградский фронт и вела бои на ближних подступах к Сталинграду, а затем в самом городе в составе 62-й (впоследствии 8-й гвардейской) армии. Гвардейцы дивизии были одними из первых защитников сталинградского элеватора.
27 сентября 1942 года дивизия была выведена с линии фронта и отправлена на переформирование в Саратовскую область. В декабре этого же года участвовала в операции «Малый Сатурн», в ходе которой на правом берегу Дона в районе Алексеево-Лозовский — Верхнечирская практически полностью была разгромлена 8-й итальянская армия.
1 ноября 1942 года включена в составе 4-й гв. ск 4-й резервной армии (Резерв Ставки ВГК). С 1 декабря 1942 года в составе 1-й гвардейской армии Юго-Западного фронта.
В январе — феврале 1943 года дивизия участвовала в наступлении на донбасском направлении. Освободив город Старобельск, вышла на реку Северский Донец. 11 февраля 1943 года освободила станцию Лозовая, Новомосковск, Синельниково, сражалась в окружении, прорвалась. За эти бои награждена орденом Красного Знамени, который был вручён дивизии 23 июня 1943 года командующим 6-й армией генерал-лейтенантом И. Т. Шлеминым. Приказом Верховного главнокомандующего удостоена почётного наименования «Лозовская».
После доукомплектации вновь принимала участие в боевых действиях. Наступала на город Барвенково, освободив его. В сентябре 1943 года форсировала Днепр и вела бои на плацдарме, участвовала в Никопольской операции. 1 ноября вместе с 4-м гв. ск включена в состав 8-й гвардейской армии 3-го Украинского фронта. В составе этой армии участвовала в освобождении Николаевской области. На территории области освобождала сёла Троицко-Сафоново, Христофоровку, Скобелево, Весёлый Кут, Марьяновку, Воля, Новоочаков, Малеевку, Лоцкино, Н. Владимировну, Збировку, х. Травень. Награждена орденом Суворова II степени.
С 16 марта дивизия двигалась во втором эшелоне через Н. Григорьевку, Марьяновку, Кандыбино. Скоблик. 19 марта наступала на Гурьевку и Н. Матвеевское. 25 марта из Себино совершила марш на Терновку. 29 марта переправилась через Южный Буг и сосредоточилась в коммуне Джон Рид. Затем наступала на Одессу, участвовала в её освобождении. За мужество личного состава, проявленное в этих боях, награждена орденом Богдана ХмельницкогоII степени.
До июня 1944 года вела бои на Днестре, затем переведена на 1-й Белорусский фронт. Выйдя к городу Ковелю, форсировала Западный Буг, вела бои на территории Польши и Германии. В январе 1945 года участвовала в освобождении города Гнезно (Польша). 19 февраля 1945 года 100-му гвардейскому стрелковому полку приказом Верховного главнокомандующего № 028 было присвоено почётное наименование «Гнезненский». 12 марта 1945 года дивизия штурмом овладела крепостью Кюстрин (ныне польский город Костшин-над-Одрой). 5 апреля 1945 года приказом Верховного Главнокомандующего № 057 102-му гвардейскому стрелковому и 118-му гвардейскому артиллерийскому полкам было присвоено почётное наименование «Померанские». 16—19 апреля 1945 года дивизия сражалась на Зееловских высотах, участвовала в боях за взятие Берлина. 11 июня 1945 года приказом Верховного Главнокомандующего № 0111 101-му гвардейскому стрелковому полку было присвоено почётное наименование «Берлинский». Войну дивизия закончила в Берлине.
Расформирована в 1947 году.
Тысячи солдат и офицеров 35-й гвардейской стрелковой дивизии были награждены орденами и медалями. 21 из них стали героями Советского Союза, а 30 солдат и сержантов — кавалерами ордена Славы трёх степеней.
Награды и почётные наименования
- Почётное наименование «Лозовская» - за отличие в боях при освобождении города Лозовая. Приказ Верховного Главнокомандующего от 23 сентября 1943 года.
-
Орден Красного Знамени - за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками в контрнаступлении под Сталинградом и наступлении на донбасском направлении и проявленные при этом доблесть и мужество. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 31 марта 1943 года. -
Орден Суворова II степени - за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками при прорыве обороны немецких войск на реке Ингулец и проявленные при этом доблесть и мужество. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 19 марта 1944 года. -
Орден Богдана Хмельницкого II степени - за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками при освобождении города Одесса и проявленные при этом доблесть и мужество. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 20 апреля 1944 года[1].
Состав дивизии
- 100-й гвардейский стрелковый Познаньский полк (командир гв. подполковник Воинков, Александр Михайлович погиб 20.4.1945)
- 101-й гвардейский стрелковый Берлинский полк
- 102-й гвардейский стрелковый Померанский полк
- 118-й гвардейский артиллерийский Померанский полк
- 37-й отдельный гвардейский истребительно-противотанковый дивизион
- 39-й отдельная гвардейская зенитная артиллерийская батарея (до 20.4.43 г.)
- 34-й отдельная гвардейская разведывательная рота
- 43-й отдельный гвардейский пулемётный батальон (до 08.12.42 г.)
- отдельный гвардейский учебный стрелковый батальон
- 38-й отдельный гвардейский сапёрный батальон
- 151-й (44) отдельный гвардейский батальон связи
- 502 (36) медико-санитарный батальон
- 33 отдельная гвардейская рота химической защиты
- 592 (30) автотранспортная рота
- 625 (33) полевая хлебопекарня
- 624 (32) дивизионный ветеринарный лазарет
- 2190 полевая почтовая станция
- 367 полевая касса Госбанка
Командиры
- Глазков, Василий Андреевич, гвардии генерал-майор (август-сентябрь 1942)
- Дубянский, Василий Павлович, гвардии полковник (сентябрь- ноябрь 1942
- Осташенко, Фёдор Афанасьевич, гвардии полковник (ноябрь-декабрь 1942)
- Кулагин,Иван Яковлевич, гвардии полковник, с 29 января 1943 года — гвардии генерал-майор (декабрь 1942-декабрь 1944)
- Григорьев, Николай Петрович, гвардии полковник (декабрь 1944-январь 1945)
- Смолин, Григорий Борисович, гвардии полковник (февраль 1945-до конца войны)
Боевой период
10.8.42 — 27.9.42
4.11.42 — 7.6.44
15.6.44 — 9.5.45
Подчинение
| Дата | Фронт (округ) | Армия | Корпус | Примечания |
|---|---|---|---|---|
| 05.08.1942 года | — | — | — | передислокация. сформирована на базе 8 ВДК 1-го формирования (20.10.41 - 05.08.42) |
| 10.08.1942 года | Сталинградский фронт | — | — | — |
| 11.08.1942 года | Юго-Восточный фронт | 57-я армия | — | — |
| 16.08.1942 года | Юго-Восточный фронт | 62-я армия | — | — |
| 18.08.1942 года | Юго-Восточный фронт | — | — | — |
| 20.08.1942 года | Сталинградский фронт | — | — | — |
| 21.08.1942 года | Юго-Восточный фронт | — | — | — |
| 23.08.1942 года | Юго-Восточный фронт | 62-я армия | — | — |
| 28.09.1942 года | — | — | — | передислокация |
| 03.10.1942 года | Резерв Ставки ВГК | 2-я резервная армия | — | дислокация ст. Данилово Ярославская обл. |
| 10.10.1942 года | Резерв Ставки ВГК | 2-я резервная армия | — | дислокация ст. Аркадак Саратовская обл. |
| 04.11.1942 года | Юго-Западный фронт | 1-я гвардейская армия 2-го формирования | 4-й гвардейский стрелковый корпус | — |
| 03.12.1942 года | Юго-Западный фронт | — | 4-й гвардейский стрелковый корпус | — |
| 09.12.1942 года | Юго-Западный фронт | 1-я гвардейская армия 3-го формирования | 4-й гвардейский стрелковый корпус | — |
| 18.02.1943 года | Юго-Западный фронт | 6-я армия | 4-й гвардейский стрелковый корпус | — |
| 08.07.1943 года | — | — | — | подчинение 35 гв сд с 05.08.1942 г. по 08.07.1943 г. взято из справочника Центрального архива Министерства Обороны (ЦАМО) |
| 20.08.1943 года | ? | 6-я армия | 26-й гвардейский стрелковый корпус | [www.kodges.ru/army/voina/236647-ot-volgi-do-shpree.html Афанасьев Н. И. От Волги до Шпрее: Боевой путь 35-й гвардейской стрелковой Лозовской Краснознамённой дивизии. стр. 115 ] |
| 23.10.1943 года | 3-й Украинский фронт | 8-я гвардейская армия | 4-й гвардейский стрелковый корпус | [www.kodges.ru/army/voina/236647-ot-volgi-do-shpree.html Афанасьев Н. И. От Волги до Шпрее: Боевой путь 35-й гвардейской стрелковой Лозовской Краснознамённой дивизии. стр. 132 ] |
| июнь1944 года | — | — | — | передислокация |
| июнь1944 года | 1-й Белорусский фронт | 8-я гвардейская армия | 4-й гвардейский стрелковый корпус | [www.kodges.ru/army/voina/236647-ot-volgi-do-shpree.html Афанасьев Н. И. От Волги до Шпрее: Боевой путь 35-й гвардейской стрелковой Лозовской Краснознамённой дивизии. стр. 179 ] |
| 1947 год | — | — | — | расформирована |
Герои Советского Союза [2]
-
Агафонов, Яков Михайлович, гвардии майор, командир стрелкового батальона 101 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 27.02.1945 года.Медаль "Золотая Звезда" № 7204. - Бабаев, Батыр Давранович ,гвардии старший лейтенант, командир батареи 118 гвардейского артиллерийского полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 31.05.1945 года.Медаль "Золотая Звезда" № 6984.
- Белявский, Семён Логвинович,гвардии лейтенант, командир стрелкового взвода 100 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.
- Бердников, Гавриил Васильевич,гвардии старший лейтенант, командир стрелкового батальона 100 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.
- Василенко, Константин Петрович,гвардии младший лейтенант, командир стрелкового взвода 102 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.Медаль "Золотая Звезда" № 5799.
- Величай, Михаил Лукич,гвардии майор, заместитель командира полка по политической части 100 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22.02.1944 года.Звание присвоено посмертно.
- Галимов, Вахит Газизович, гвардии старший сержант, снайпер 100 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22.02.1944 года.Звание присвоено посмертно.
- Герасимов, Иннокентий Петрович,политрук, военный комиссар роты противотанковых ружей 101 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 05.11.1942 года.Медаль "Золотая Звезда" № 757.
- Денисов, Иван Фёдорович,гвардии лейтенант, командир взвода автоматчиков 102 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 34.03.1945 года.
- Дорофеев, Иван Николаевич,гвардии лейтенант,командир пулемётного взвода 100 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.Медаль "Золотая Звезда" № 6486.
- Ерошкин, Валентин Кириллович,гвардии старший сержант, сапёр 100 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.Медаль "Золотая Звезда" № 6662.
- Земсков, Михаил Яковлевич,гвардии майор, командир 1 стрелкового батальона 100 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.
- Ибаррури, Рубен Руис,гвардии старший лейтенант,командир пулемётной роты отдельного стрелкового учебного батальона.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22.08.1956 года.Умер от ран 3 сентября 1942 года.Звание присвоено посмертно.
- Калинин, Иван Николаевич,гвардии сержант, командир стрелкового отделения 101 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 03.06.1944 года.
- Киселёв, Владимир Александрович,гвардии майор, командир стрелкового батальона 101 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 27.02.1945 года.Медаль "Золотая Звезда" № 5949.
- Котляр, Иван Фёдорович,гвардии старший лейтенант, командир стрелковой роты 100 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.Звание присвоено посмертно.
- Купчин, Григорий Трофимович,гвардии лейтенант, командир стрелковой роты 102 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.Погиб в бою 14.02.1945 года..
- Макаев, Цахай Макашарипович,гвардии старший сержант, командир орудия 37 отдельного гвардейского истребительно-противотанкового дивизиона.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 15.05.1946 года.Медаль "Золотая Звезда" № 744.
- Петров, Алексей Васильевич,гвардии майор, командир 102 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.Звание присвоено посмертно.
- Полищук, Иван Михайлович,гвардии майор, командир 100 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22.02.1944 года.Звание присвоено посмертно.
- Поцелуев, Иван Николаевич,гвардии старший лейтенант, командир роты автоматчиков 101 гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 03.06.1944 года.Медаль "Золотая Звезда" № 3447.
Награждён в 1991 году
- Кириченко, Михаил Михайлович,гвардии майор, заместитель командира стрелкового батальона 100-го гвардейского стрелкового полка.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 05.05.1991 года.Медаль "Золотая Звезда" № 11649.
Кавалеры ордена Славы трёх степеней [3]
-
Андриенко, Николай Карпович, гвардии рядовой, стрелок 102 гвардейского стрелкового полка - Бабенко, Василий Сергеевич, гвардии сержант, радист роты связи 102 гвардейского стрелкового полка
- Баранник, Алексей Никифорович, гвардии младший сержант,разведчик батареи 120-мм миномётов 102 гвардейского стрелкового полка
- Берлов, Иван Тихонович, гвардии сержант, командир сапёрного отделения 102 гвардейского стрелкового полка
- Гаркуша, Николай Васильевич, гвардии сержант, командир отделения 38 отдельного гвардейского сапёрного батальона
- Гелевера, Евмен Дмитриевич, гвардии сержант, командир отделения сапёрного взвода 101 гвардейского стрелкового полка
- Добрица, Василий Иванович, гвардии рядовой, сапёр-разведчик 101 гвардейского стрелкового полка
- Дронов, Илья Гаврилович, гвардии рядовой, сапёр сапёрного взвода 101 гвардейского стрелкового полка
- Ермаков, Николай Егорович, гвардии рядовой, разведчик 34 отдельной гвардейской разведывательной роты
- Жигулин, Пётр Петрович, гвардии младший сержант , наводчик 120-мм миномётной батареи 102 гвардейского стрелкового полка
- Зырянов, Пётр Иванович, гвардии ефрейтор, сапёр 38 отдельного гвардейского сапёрного батальона
- Кликушин, Александр Павлович , гвардии сержант , наводчик 76-мм орудия 100 гвардейского стрелкового полка
- Клочков, Николай Емельянович, гвардии рядовой, сапёр 101 гвардейского стрелкового полка
- Лелека, Лука Степанович, гвардии сержант, разведчик 100 гвардейского стрелкового полка
- Лухнев, Павел Степанович, гвардии младший сержант , командир отделения разведки 118 гвардейского артиллерийского полка
- Лысенко, Алексей Игнатович, гвардии сержант, командир расчёта 76-мм пушки 100 гвардейского стрелкового полка
- Лыфарь, Николай Моисеевич, гвардии сержант, начальник радиостанции роты связи 100 гвардейского стрелкового полка
- Ляхивский , Григорий Григорьевич, гвардии сержант, командир отделения 100 гвардейского стрелкового полка
- Морозов, Дмитрий Алексеевич, гвардии сержант, начальник радиостанции 102 гвардейского стрелкового полка
- Нечепорчукова( Наздрачёва), Матрёна Семёновна, гвардии старший сержант,санитарный инструктор роты 100 гвардейского стрелкового полка
- Петрукович, Алексей Степанович, гвардии старшина, командир взвода пешей разведки 100 гвардейского стрелкового полка.После войны был вручен второй орден Славы II степени и Алексей Степанович стал кавалером ордена Славы III степени, двух орденов Славы II степени и ордена Славы I степени (фотография в ст. Википедии "Петрукович, Алексей Степанович")
- Потапов, Александр Матвеевич, гвардии рядовой, наводчик 82-мм миномёта 101 гвардейского стрелкового полка
- Семёнов Григорий Трофимович, гвардии старший сержант, разведчик 34 отдельной гвардейской разведывательной роты
- Сергеев, Михаил Афанасьевич, гвардии старшина, старшина батареи 120-мм миномётов 102 гвардейского стрелкового полка
- Тарасенко, Виктор Дмитриевич, гвардии рядовой, сапёр 101 гвардейского стрелкового полка
- Чайковский, Александр Михайлович, гвардии младший сержант, разведчик 101 гвардейского стрелкового полка
- Череватый, Николай Васильевич, гвардии сержант, командир отделения автоматчиков 101 гвардейского стрелкового полка
- Шевченко, Пётр Сергеевич, гвардии старшина, командир отделения 38 отдельного гвардейского сапёрного батальона
- Щетинин, Прокопий Дмитриевич, гвардии рядовой, сапёр сапёрного взвода 101 гвардейского стрелкового полка
Известные люди, связанные с дивизией
- Варенников, Валентин Иванович — видный советский военачальник и российский политик, генерал армии (17 февраля 1978), Герой Советского Союза (3 марта 1988 года).
-
Нечепорчукова, Матрёна Семёновна, гвардии старшина медицинской службы, санитарный инструктор санитарной роты 100 гвардейского стрелкового полка, одна из четырех женщин кавалеров ордена Славы 3-х степеней, награждена медалью Международного комитета Красного Креста имени Флоренс Найтингейл.
Напишите отзыв о статье "35-я гвардейская стрелковая дивизия"
Примечания
См.также
Ссылки
[35-gv-sd.ru/ сайт 35 гвардейской стрелковой дивизии]
Литература
[35-gv-sd.ru/%D0%BE%D1%82-%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D0%B3%D0%B8-%D0%B4%D0%BE-%D1%88%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B5 Афанасьев Н. И. От Волги до Шпрее: Боевой путь 35-й гвардейской стрелковой Лозовской Краснознамённой дивизии. М., Воениздат, 1982. 254 стр.]
[militera.lib.ru/memo/russian/varennikov_vi/04.html Варенников В. И. Парад Победы. М., Вагриус, 2005. 544 с.]
[35-gv-sd.ru/%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%BE%D1%88%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9-%D1%80%D1%83%D0%B1%D0%B5%D0%B6 Гончаров И. Я. Россошинский рубеж. Новосибирск, ЮКЭА, 2002. 240 стр]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий 35-я гвардейская стрелковая дивизия
– Маменька, что вы говорите!..– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
Категории:
- Советская гвардия
- Воинские части, награждённые орденом Красного Знамени
- Воинские части, награждённые орденом Суворова II степени
- Воинские части, награждённые орденом Богдана Хмельницкого II степени
- Стрелковые дивизии СССР во время Великой Отечественной войны
- Гвардейские дивизии
- Воинские части и формирования, созданные в 1941 году
