8-й Южнокаролинский пехотный полк

8-й южнокаролинский пехотный полк
флаг Южной Каролины, 1861
Годы существования	1861—1865 гг.
Страна	КША КША
Тип	Пехота
Численность	276 чел. (май 1862) 76 чел. (сент. 1862) 300 чел. (июнь. 1863)
Командиры
Известные командиры	Джон Хейнеган

8-й южнокаролинский пехотный полк (8th South Carolina Infantry) представлял собой один из пехотных полков армии Конфедерации во время Гражданской войны в США. Он сражался в основном в составе Северовирджинской армии. Полк участвовал к первом сражении при Булл-Ран, во всех сражениях на востоке до Геттисберга, потом был переброшен на запад и сражался при Чикамоге, снова вернулся на восток и прошёл Оверлендскую кампанию, кампанию в долине Шенандоа, затем сражался в Южной Каролине и сдался вместе с Теннессийской армией 26 апреля 1865 года.

Формирование

8-й южнокаролинский пехотный полк (8th Regiment South Carolina Infantry) так же был известен как 8-й южнокаролинский добровольческий (8th Regiment, South Carolina Volunteers). Он был сформирован 13 апреля 1861 в южнокаролинском Марионе в размере десяти рот.

• Рота A, кап. Хул, Дарлингтон
• Рота B, кап. Хоу, Честерфилд
• Рота C, кап. Койт, Честерфилд
• Рота D, кап. Миллер, Честерфилд
• Рота E, кап. Джей, Дарлингтон
• Рота F, кап. Эванс, Дарлингтон
• Рота G, кап. Харрингтон, Marlboro.
• Рота H, кап. Синглтери, Марион
• Рота I, кап. Стакхауз, Марион
• Рота K, кап. Макклеод, Marlboro.

Его первым командиром стал полковник Эллерб Богган Кроуфорд Кэш, подполковником - Джон Хэйнеган, майором - Томас Лукас.

Боевой путь

В апреле 1861 года полк был послан в Чарлстонскую гавань к форту Самтер, но прибыл туда 14 апреля уже после падения форта. В июне полк отправили в Северную Вирджинию и 20 июня включили в бригаду Милледжа Бонема. 21 июня полк принял участие в первом сражении при Булл-Ран, где было убито 5 человек, ранено 3 офицера и 29 рядовых.

В январе 1862 года генерал Бонем покинул армию, и бригаду возглавил Джозеф Кершоу. Полк был направлен на вирджинский полуостров и 14 мая был реорганизован. Теперь он насчитывал 276 человек в 12 ротах (добавились роты L и M). Полковник Кэш был снят с должности и на его место выбран подполковник Хейнеган. Капитан рота А, Эксела Хул, стал подполковником.

Полк принял участие в нескольких сражениях Семидневной битвы. В сражении при Малверн-Хилл он потерял 7 человек убитыми, 36 ранеными и 9 пропавшими без вести.

Бригада Кершоу не участвовала в Северовирджинской кампании, но присоединилась к армии в начале Мерилендской кампании и участвовала в осаде Харперс-Ферри, в частности, штурмовала Мерилендские высоты. В этом бою полк потерял 6 человек убитыми, 28 ранеными из 126 задействованных. Во время штурма капитан Харли поднял знамя полка и был ранен, тогда знамя поднял лично полковник Хейнеган, и тоже был ранен, но остался на поле боя и руководил атакой до её завершения. После боя Хейнеган сдал командование подполковнику Хулу.

Через несколько дней 8-й южнокаролиснкий, сократившийся до 71 человека, принял участие в сражении при Энтитеме, где был брошен бой в составе последнего резерва, под командованием подполковника Хула. В этом бою было потерян 1 человек убитым, 17 ранено и 4 пропало без вести.

В декабре полк сражался под Фредериксбергом. Во время боёв за высоты Мари генерал Маклоуз велел Кершоу усилить бригаду Кобба, которая удерживала каменную стену и подножия высот, и Кершоу послал в бой 2-й южнокаролинский и 8-й южнокаролинский, которым в этот день командовал капитан Стакхауз. В бою у высот Мари полк потерял 2 человек убитыми и 29 ранеными

Литература

• A.D. Dickert, History of Kershaw's brigade, Рипол Классик ISBN 1176388533

Ссылки

• [civilwarintheeast.com/CSA/SC/SC08.php Хронология истории полка]

Отрывок, характеризующий 8-й Южнокаролинский пехотный полк

Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.