8-я танковая дивизия (Третий рейх)
Поделись знанием:
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
| 8-я танковая дивизия 8. Panzerdivision | |
 PzKpfw IV дивизии форсирует реку под разрушенным мостом, СССР, лето 1941 года | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Тип | |
| Функция | |
| Дислокация | |
| Войны | |
| Участие в |
Французская кампания, |
| Знаки отличия |
|
| Командиры | |
| Известные командиры | |
8-я танковая дивизия (8. Panzer-Division) — танковая дивизия вермахта, сформированная в октябре 1939 года на основе 3-й лёгкой дивизии.
Содержание
Боевой путь дивизии
В мае-июне 1940 года участвовала во Французской кампании.
В апреле 1941 года участвовала в захвате Югославии.
С 22 июня 1941 года — в операции «Барбаросса» (война против СССР), в составе группы армий «Север». Бои в Прибалтике, затем под Ленинградом. 26 июня 1941 года в составе 56-го моторизованного корпуса 4-й танковой группы действовала в районе Шауляя, захватила Даугавпилс.
Хайнц Гудериан отметил в своих воспоминаниях «[26 июня] 8-й танковой дивизии группы армий „Север“ удалось овладеть Двинском (Даугавпилс) и захватить в этом районе мосты через р. Западная Двина.»[1]
В составе 56-го моторизованного корпуса с 10 июля 1941 года участвует в наступательных действиях на Новгородском направлении. В середине июля в результате контрудара советских войск попала в окружение и прорывалась через Сольцы на запад. После прорыва из окружения отведена в тыл.
На 4 сентября 1941 года имела 155 танков.
В 1942 году — бои в районе Холма.
В 1943 году — в составе группы армий «Центр», в июле 1943 года бои на Курской дуге, осенью 1943 — бои на Украине (Киев, Житомир).
В 1944 году — бои на Западной Украине (Тернополь, Броды, Львов). Осенью 1944 — отступила в Словакию, в декабре 1944 — в Венгрию (бои в районе Будапешта).
В 1945 году — дивизия отступила в Моравию, затем в Чехию. В мае 1945 года остатки дивизии после капитуляции Германии сдались в советский плен.
Состав дивизии
В 1940 году:
- 10-й танковый полк
- 67-й танковый батальон
- 8-я стрелковая бригада
- 8-й стрелковый полк
- 8-й мотоциклетный батальон
- 59-й разведывательный батальон
- 80-й артиллерийский полк
- 43-й противотанковый батальон
- 59-й сапёрный батальон
- 84-й батальон связи
В 1943 году:
- 10-й танковый полк
- 8-й панцергренадерский полк
- 28-й панцергренадерский полк
- 80-й танковый артиллерийский полк
- 8-й танковый разведывательный батальон
- 43-й противотанковый батальон
- 286-й зенитно-артиллерийский дивизион
- 59-й танковый сапёрный батальон
- 84-й батальон связи
- 59-я восточная рота
В 1944 году:
- 10-й танковый батальон
- комбинированный панцергренадерский полк (с 1 декабря 1944 - 98-й панцергренадерский полк)
- 43-й противотанковый батальон
- 8-й танковый разведывательный батальон
- 80-й танковый артиллерийский полк
- 286-й зенитно-артиллерийский дивизион
- 59-й танковый сапёрный батальон
- 84-й батальон связи
Командиры дивизии
- генерал-майор Адольф Кунцен, 16 октября 1939 — 20 февраля 1941
- генерал-майор Эрих Бранденбергер, 20 февраля 1941 — 17 января 1943
- генерал-майор Себастиан Фихтнер, 17 января — 20 сентября 1943
- генерал-майор Готфрид Фрёлих, 20 сентября 1943 — 5 января 1945
- генерал-майор Хайнрих Хакс, 5 января — 9 мая 1945 (сдался в американский плен)
Награждённые Рыцарским крестом Железного креста
Рыцарский Крест Железного креста (29)
- Адольф-Фридрих Кунтцен, 03.06.1940 – генерал-лейтенант, командир 8-й танковой дивизии
- Герхард Этцольд, 03.06.1940 – обер-лейтенант, командир взвода 2-й роты 8-го мотоциклетного батальона
- Фридрих Зиберг, 16.06.1940 – оберстлейтенант, командир 10-го танкового полка
- Ганс фрайхерр фон Вольфф,13.07.1940 – капитан, командир 1-го батальона 8-го стрелкового полка
- Александр фон Арентшильдт, 05.08.1940 – капитан, командир 2-й роты 67-го танкового батальона
- Вальтер Нойманн-Зильков, 05.08.1940 – полковник, командир 8-й стрелковой бригады
- Герхард Венденбург, 15.08.1940 – майор, командир 67-го танкового батальона
- Хелльмут Халлауэр, 24.06.1941 – капитан, командир 1-й роты 59-го танкового саперного батальона
- Эрих Бранденбергер, 15.07.1941 – генерал-майор, командир 8-й танковой дивизии
- Вильгельм Кризолли, 15.07.1941 – оберстлейтенант, командир 8-го стрелкового полка
- Эрих Фронхёфер, 24.07.1941 – оберстлейтенант, командир 10-го танкового полка
- Юрген фон Флотов, 25.08.1941 – обер-лейтенант, командир 1-й роты 8-го стрелкового полка
- Курт Шёнфельд, 22.09.1941 – обер-фельдфебель, командир взвода 4-й роты 10-го танкового полка
- Хайнц Шнайдер, 22.09.1941 – обер-лейтенант, командир 3-й роты 59-го танкового саперного батальона
- Вернер Ман, 08.02.1943 – обер-фельдфебель, командир взвода 2-й роты 10-го танкового полка
- Хелльмут Шмидт, 16.09.1943 – капитан, командир 1-й роты 10-го танкового полка
- Готтфрид Фрёлих, 20.10.1943 – полковник, командующий 8-й танковой дивизией
- Герман Клоос, 13.12.1943 – капитан резерва, командир 3-й роты 8-го танкового разведывательного батальона
- Берндт фон Митцлафф, 20.12.1943 – майор, командир 8-го танкового разведывательного батальона
- Ганс Клоцше, 28.12.1943 – майор, командир 1-го дивизиона 80-го танкового артиллерийского полка
- Вернер Фрибе, 21.04.1944 – полковник, командующий 8-й танковой дивизией
- Вольфганг Бон, 09.12.1944 – капитан, командир 3-го батальона 8-го панцергренадерского полка
- Курт Шварм, 11.01.1945 – обер-ефрейтор, связной мотоциклист штаба 98-го панцергренадерского полка
- Франц Грек, 05.02.1945 – унтер-офицер, командир подразделения 4-й роты 8-го танкового разведывательного батальона
- Генрих Хакс, 08.03.1945 – полковник, командующий 8-й танковой дивизией
- Вальтер Бём, 17.03.1945 – обер-фельдфебель, командир разведывательного патруля 1-й роты 8-го танкового разведывательного батальона
- Ганс-Иоахим Зелль, 14.04.1945 – капитан, командир 8-го танкового разведывательного батальона
- Свен фон Штаусс, 30.04.1945 – капитан резерва, командир 2-го батальона 98-го панцергренадерского полка
- Эвальд Яннес, 30.04.1945 – обер-ефрейтор 9-й роты 28-го панцергренадерского полка
Рыцарский Крест Железного креста с Дубовыми листьями (2)
- Ганс фрайхерр фон Вольфф (№ 61), 16.01.1942 – капитан, командир 1-го батальона 28-го стрелкового полка
- Генрих Хакс (№ 855), 30.04.1945 – генерал-майор, командир 8-й танковой дивизии
Напишите отзыв о статье "8-я танковая дивизия (Третий рейх)"
Примечания
- ↑ Гудериан Гейнц. [www.lib.ru/MEMUARY/GERM/guderian.txt Воспоминания солдата. Пер. с немецкого яз]. — Ростов н/Д: Феникс, 1998. — С. 136. — 544 с. — 10 тысяч экз. — ISBN 5-222-00282-9.
Литература
- Haupt, Werner: Die 8. Panzer-Division im Zweiten Weltkrieg. Podzun-Pallas-Verlag, 1987. ISBN 3-7909-0316-7
- Stoves, Rolf. Die gepanzerten und motorisierten deutschen Großverbände 1935—1945: Divisionen und selbstständige Brigaden. Dörfler, 2003. ISBN 978-3-89555-102-4
- Документы
- [www.museum-t-34.ru/mmenu.php?id=65 «Документы свидетельствуют»: перевод с немецкого «О способах борьбы с тяжёлыми советскими танками» (8-я танковая дивизия, 01.10.1941); докладная записка по результатам просмотра изданной германским командованием «Памятки по борьбе с русскими танками»] // Электронный документально-исторический сборник музея истории танка Т-34. — М.: Музейно-мемориальный комплекс «История танка Т-34», 2012. — Вып. 2.
Ссылки
- [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Gliederungen/Panzerdivisionen/8PD.htm 8. Panzer-Division] (нем.). на lexikon-der-wehrmacht.de. [www.webcitation.org/670IkpHVb Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- [www.axishistory.com/index.php?id=1280 8. Panzer-Division] (англ.). на axishistory.com. [www.webcitation.org/670IlLsuj Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- [tankfront.ru/deutschland/pzdiv/pzdiv008.html 8. Panzer-Division]. на tankfront.ru. [www.webcitation.org/670Im5LBF Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий 8-я танковая дивизия (Третий рейх)
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
