Елисаветградский 3-й гусарский полк
Поделись знанием:
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
(перенаправлено с «9-й драгунский Елисаветградский полк»)
| 3-й гусарский Елисаветградский Его Императорского Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны полк | |
 Полковой нагрудный знак | |
| Годы существования |
1783—1918 |
|---|---|
| Страна | |
| Входит в |
3 кд (3 ак, Виленский ВО) |
| Тип | |
| Дислокация | |
| Знаки отличия |
см. текст |
Полковая песня
Нам трубят- гусары в дело
Быстро на конь, сабли вон,
Станем дружно, станем смело
За Царя, за свой закон!
Мы гусары не из фольги,
Всяк из нас литой булат,
Бережем мы имя Ольги,
Белый ментик и Штандарт!
В поле брани, в поле чести
Имя Ольги- нам закон,
Мы влетим, гусары в дело,
И исчезнет враг, как сон.
Если ж ментик наш кровавым
Зарумянится пятном,
То с двойною, братцы, славой
Щеголять мы будем в нём!
И других не будет пятен
На почетной белизне,
Ментик наш и чист и знатен,
Как и в мире, так в войне!
Кто посмотрит на полк славный,
На гусаров удалых,
Сразу скажет: «Ментик белый...
Он дрался за четверых!»
3-й гусарский Елисаветградский полк — кавалерийский полк Русской Императорской армии.
Старшинство: 22 марта 1764 года.
Полковой праздник: день св. Троицы
Полное наименование — 3-й гусарский Елисаветградский Его Императорского Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны полк.
Содержание
История
- 22 марта 1764 года сформирован Елисаветградский пикинерный полк.
- 28 июня 1783 — Сформирован генерал-майором бароном Ферзеном И.Е. из Елисаветградского и Херсонского пикинерных полков Елисаветградский легкоконный полк в составе шести эскадронов.
- 21 сентября 1788 — Присоединены команды конных егерей Сумского, Павлоградского, Мариупольского, Ольвиопольского, Александрийского, Константиноградского, Таврического, Полтавского, Харьковского, Изюмского, Ахтырского, Острогожского, Воронежского, Украинского легкоконных и Екатеринославского кирасирского полков. Приведён в состав двенадцати эскадронов и наименован Елисаветградским полком конных стрелков.
- 4 июля 1790 — Приведён в состав десяти эскадронов и наименован Елисаветградским конноегерским полком.
- 29 ноября 1796 — Гусарский генерала от кавалерии Дунина полк.
- 13 марта 1798 — Гусарский генерал-майора Воропайского полк.
- 27 апреля 1799 — Гусарский генерал-майора Сухарева полк.
- 10 декабря 1800 — Гусарский генерал-майора Сакена 3-го полк.
- 29 марта 1801 — Елисаветградский гусарский полк.
- 20 декабря 1828 — На гербы и пуговицы присвоен № 7.
- 21 марта 1833 — Приведён в состав восьми действующих и одного резервного эскадронов, для чего присоединены 1-й и 2-й эскадроны Ольвиопольского гусарского полка. На гербы и пуговицы присвоен № 3.
- 1 января 1845 — Гусарский Её Императорского Высочества Великой княгини Ольги Николаевны полк.
- 26 июня 1856 — Приведён в состав шести действующих и двух резервных эскадронов.
- 18 сентября 1856 — Приведён в состав четырёх действующих и двух резервных эскадронов.
- 19 марта 1857 — Елисаветградский гусарский Её Императорского Высочества Великой Княгини Ольги Николаевны полк.
- 25 марта 1864 — 3-й гусарский Елисаветградский Её Императорского Высочества Великой княгини Ольги Николаевны полк.
- 13 июня 1864 — 3-й гусарский Елисаветградский Её Величества королевы Виртембергской полк.
- 18 августа 1882 — 9-й драгунский Елисаветградский Её Величества королевы Виртембергской полк.
- 11 августа 1883 — Приведён в состав шести эскадронов.
- 24 октября 1892 — 9-й драгунский Елисаветградский полк.
- 6 декабря 1907 — 3-й гусарский Елисаветградский полк.
- 11 июля 1909 — 3-й гусарский Елисаветградский Её Императорского Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны полк.
Шефы
Шефы полка — почётные командиры:
- 29.11.1796-13.03.1798 — генерал-поручик Дунин, Иван Петрович
- 13.03.1798-27.04.1799 — генерал-майор Воропайский, Пиус Ксаверьевич
- 27.04.1799-10.12.1800 — генерал-майор Сухарев, Фёдор Дмитриевич
- 10.12.1800-01.01.1807 — генерал-майор барон фон дер Остен-Сакен, Ерофей Кузьмич
- 01.01.1807-13.01.1808 — генерал-майор Юрковский, Анастасий Антонович
- 13.01.1808-14.01.1813 — генерал-майор Всеволожский, Алексей Матвеевич
- 06.05.1814-01.09.1814 — генерал-майор Шостаков, Герасим Алексеевич
- 01.01.1845-24.10.1892 — Королева Виртембергская Ольга Николаевна
- 11.07.1909-1917 — Великая княжна Ольга Николаевна
Командиры
- 15.11.1797 — 13.03.1798 — генерал-майор Воропайский, Пиус Ксаверьевич (Савельевич)
- 02.06.1798 — 27.04.1799 — полковник Сухарев, Фёдор Дмитриевич
- 11.07.1799 — 24.10.1799 — полковник Головин, Александр Илларионович
- 07.12.1799 — 02.10.1801 — полковник Ставицкий, Яков Фёдорович
- 02.10.1801 — 01.01.1802 — генерал-майор граф Витгенштейн, Пётр Христианович
- 08.03.1802 — 01.07.1802 — полковник Климовский, Николай Васильевич
- 01.07.1802 — 22.07.1802 — полковник князь Голицын, Пётр Александрович
- 22.07.1802 — 19.02.1803 — генерал-майор граф Ламберт, Карл Осипович
- 10.07.1803 — 12.12.1807 — полковник Лисаневич, Григорий Иванович
- 09.08.1808 — 21.09.1809 — полковник Григорович, Дмитрий Онуфриевич
- 08.03.1810 — 06.05.1814 — полковник (с 15.09.1813 генерал-майор) Шостаков, Герасим Алексеевич (Шостак)
- 01.06.1815 — 19.03.1820 — полковник барон Розен, Отто Фёдорович 6-й
- 28.03.1820 — полковник Роман Григорьевич Глазенап 2-й
- ? — ? полковник Рашевский, Александр Яковлевич
- 16.02.1837 — 27.06.1843 — полковник Сабуров, Алексей Иванович
- 1851—1855 — полковник Мензенкампф, Готгардт Богданович
- 16.12.1865 — 16.04.1872 — полковник Винберг, Виктор Фёдорович
- 30.12.1877 — 14.07.1883 — полковник Хрущёв, Пётр Николаевич
- 26.07.1894 — 28.08.1897 — полковник Гарнак, Александр Леонтьевич
- 22.03.1901 — 18.01.1907 — полковник Чернота-де-Бояры Боярский, Бронислав Людвигович
- 22.01.1907 — 24.02.1909 — полковник Рерберг, Фёдор Сергеевич
- 20.04.1909 — 1910 — полковник барон Криденер, Фридрих Иосифович
- 24.10.1910 — 30.08.1913 — полковник (с 14.04.1913 генерал-майор) Мартынов, Анатолий Иванович
- 15.09.1913 — 06.04.1916 — полковник (с 21.04.1915 генерал-майор) Ярминский, Александр Францевич
- 09.04.1916 — 05.07.1917 — полковник Сегеркранц, Сергей Карлович
- 05.07.1917 — ? — полковник Токаев, Ахмет Хасакоевич
Знаки отличия
- Георгиевские трубы с надписью: «За отличие при поражении и изгнании неприятеля из пределов России 1812 г.» и «За усмирение Венгрии 1849 г.»
- Знаки на шапках с надписью: «За отличие» (пожалованы за войны 1812-1814 гг.).
Известные люди, служившие в полку
- Бибиков, Сергей Ильич
- Мальсагов, Сафарбек Товсолтанович
- Остен-Сакен, Дмитрий Ерофеевич
- Петров, Виктор Александрович
- Потапов, Фёдор (Самусь)
- Захарченко-Шульц, Мария Владиславовна
Галерея
- 159 Illustrated description of the changes in the uniforms.jpg
1) Вахмистр 7-го Драгунского Новороссийского Е.И.В. Великого Князя Владимира Александровича полка 2) Рядовой 8-го Драгунского Смоленского Императора Александра III полка 3) Рядовой 9-го Драгунского Елисаветградского полка. 1897 год.[1].
- Husar 3-Elisavetgradsky Regiment.jpg
Вахмистр Елисаветградского гусарского полка с полковым штандартом. Рисунок подполковника Самонова.
Напишите отзыв о статье "Елисаветградский 3-й гусарский полк"
Примечания
- ↑ Илл. 159. Армейские Драгунские полки. 1) Вахмистр 7-го Драгунского Новороссийского Е.И.В. Великого Князя Владимира Александровича полка 2) Рядовой 8-го Драгунского Смоленского Императора Александра III полка 3) Рядовой 9-го Драгунского Елисаветградского полка (форма служебная ) ( Приказ по воен. вед. 1897 г. № 47 ) // Иллюстрированное описание перемен в обмундировании и снаряжении войск Императорской Российской армии за 1881–1900 гг.: в 3 т.: в 21 вып.: 187 рис. / Сост. в Техн. ком. Гл. интендантского упр. — СПб.: Картографическое заведение А.Ильина, 1881–1900.
Литература
- Елисаветградский 9-й драгунский полк // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [www.regiment.ru/reg/III/C/3/1.htm Русская императорская армия]
- [www.kulichki.com/gusary/istoriya/taktika/elisavet.html Отрывок из летописи Елисаветградского гусарского полка]
- [www.museum.ru/museum/1812/Library/Podmazo/shefcom_e.html#Elisavetgradski_gus_p Шефы и командиры 1797—1829]
- [adjudant.ru/table/Viewer.asp?table=Rus_Army_1812_2&id=20 20. Рядовой Елисаветградского гусарского полка]
Отрывок, характеризующий Елисаветградский 3-й гусарский полк
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
