9-я армия (РККА)
Поделись знанием:
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
(перенаправлено с «9-я Кубанская армия»)
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: Gold; background-color: Crimson" colspan="2">  9-я армия (9 А) </td></tr>
| |
| Войска: | сухопутные |
| Род войск: | армия |
| Формирование: | 3 октября 1918 — 22 июня 1921 |
| В составе фронтов: | Южный фронт, |
| см. список | |
| Ростово-Новочеркасская операция | |
9-я армия (9 А) — объединение РККА, сформированное во время Гражданской войны.
Девятая армия создана приказом РВС Южного фронта от 3 октября 1918 года на основании директивы РВСР от 11 сентября 1918 года из частей Поворинского и Балашово-Камышинского участков Южного фронта, с 4 мая 1920 — 9-я Кубанская армия. Входила в состав: Южного фронта, с 1 октября 1919 года — Юго-Восточного фронта, с 16 января 1920 года — Кавказского фронта, с 29 мая 1921 года — Северно-Кавказского ВО. По приказу войскам Кавказского фронта № 679 от 4 мая 1920 года армия получила наименование 9-й Кубанской.
Расформирована 15 июня 1921 года[1][2].
Содержание
Состав (года)
В состав 9-й армии входили:[1]
- управление (штаб);
- 2-я Донская стрелковая дивизия (август— сентябрь 1920),
- 9-я стрелковая дивизия (апрель — сентябрь 1920, январь — февраль 1921),
- 12-я стрелковая дивизия (февраль — март 1920),
- 14-я стрелковая дивизия (1-го формирования) (бывшая 2-я Курская пехотная дивизия, октябрь 1918 — апрель 1920, сентябрь 1920 — январь 1921),
- 16-я стрелковая дивизия (октябрь 1918 — май 1919),
- 18-я стрелковая дивизия (ноябрь — декабрь 1920),
- 21-я стрелковая дивизия (январь — март 1920,
- 22-я стрелковая дивизия (сентябрь 1919 — июнь 1921),
- 23-я стрелковая дивизия (бывшая 1-я Усть-Медведицкая стрелковая дивизия, октябрь 1918 — июнь 1920),
- 24-я стрелковая дивизия (январь — март 1920),
- 33-я стрелковая дивизия (март — апрель, май 1920),
- 34-я стрелковая дивизия (апрель 1920 — май 1921),
- 36-я стрелковая дивизия (бывшая Экспедиционная дивизия 9-й армии, апрель — июнь 1919, июль 1919 — февраль 1920),
- 40-я стрелковая дивизия (октябрь 1919),
- 50-я стрелковая дивизия (апрель 1920),
- 52-я стрелковая дивизия (февраль — март 1920),
- 56-я стрелковая дивизия 1-го формирования (июль — октябрь 1919),
- Сводная стрелковая дивизия (впоследствии 11-я стрелковая дивизия) (январь — февраль 1919),
- Уральская стрелковая дивизия (декабрь 1918 — февраль 1919),
- Конно-сводный корпус (ноябрь 1918 — апрель 1920),
- 1-я Кавказская кавалерийская дивизия (май — сентябрь 1920),
- 2-я кавалерийская дивизия (ноябрь 1919 — февраль 1920),
- 5-я кавалерийская дивизия (сентябрь — октябрь 1920),
- 7-я кавалерийская дивизия (сентябрь 1920),
- 12-я кавалерийская дивизия (август — ноябрь 1920),
- 16-я кавалерийская дивизия (апрель — июнь. 1920, январь — февраль 1921),
- 21-я кавалерийская дивизия (февраль — март 1921).
- 15-й авиационный поезд
- Кавалерийская дивизия имени Екимова (апрель — май 1920)[3]
Дислокация штаба
- октябрь 1918 — март 1919 — Балашов
- июнь 1919 — июль 1919 — Балашов
- июль 1919 — сентябрь 1919 — Пенза
- сентябрь 1919 — Балашов
- ноябрь 1919 — декабрь 1919 — Сердобск
- декабрь 1919 — Балашов
- декабрь 1919 — январь 1920 — Калач
- февраль 1920 — март 1920 — Каменск
- май 1920 — апрель 1920 — Новочеркасск
- апрель 1920 — июнь 1921 — Екатеринодар
Боевые действия
В октябре — декабре 1918 года 9-я армия вела бои с Донской армией Краснова в районах Поворино, Елань, Балашов. В январе — марте 1919 г. участвовала в наступлении Южного фронта, заняла Борисоглебск и Новохоперск. С марта подавляла Вёшенское восстание в своем тылу и вела оборонительные бои с войсками Деникина в Донбассе. Входила в состав Особой группы В. И. Шорина (23 июля — 30 сентября 1919), участвовала в августовском контрнаступлении Южного фронта, затем держала оборону на реке Хопёр против наступавшей Донской армии. В ноябре — декабре 1919 участвовала в наступлении Юго-Восточного фронта, форсировала реки Дон и Северный Донец, заняла станицы Миллерово, Лихую[1][2].
В январе 1920 года армия вела наступление в Ростово-Новочеркасской операции, в январе — апреле — в Северо-Кавказской операции по завершению разгрома армий Деникина и осуществлении в ходе её Доно-Манычской операции (17 января — 6 февраля 1920), Тихорецкой операции (14 февраля — 2 марта 1920) (форсирование р. Маныч), в Егорлыкском сражении (февраль — март 1920), в Кубано-Новороссийской операции (3 марта — 27 марта 1920) (выход на Кубань, занятие гг. Екатеринодар, Новороссийск). Принимала участие в преследовании остатков деникинских войск в районе Туапсе, Сочи. В августе — сентябре 1920 вела бои по ликвидации Улагаевского десанта на Кубани и на Таманском полуострове, против «Армии возрождения России» генерала Фостикова и других белогвардейских формирований в западной части Северного Кавказа. В феврале — марте 1921 армия вела боевые действия на Черноморском побережье против вооружённых сил Грузинской Демократической Республики[1][2].
Командный состав (года)
Командующие:[1]
- А. И. Егоров (28 сентября — 24 ноября 1918),
- П. Е. Княгницкий (25 ноября 1918 — 6 июня. 1919),
- Н. Д. Всеволодов (6 — 16 июня 1919, перешёл к белым),
- А. К. Степин (16 июня 1919 — 9 февраля 1920),
- А. А. Душкевич (младший) (ВрИД, 9 февраля — 1 марта 1920),
- И. П. Уборевич (1 марта — 5 апреля 1920),
- М. И. Василенко (5 апреля — 19 июля 1920),
- М. К. Левандовский (19 июля — 5 октября 1920, 21 ноября 1920 — 26 января 1921, 22 апреля — 13 июня 1921),
- В. Н. Чернышев (врид., 5 октября — 21 ноября 1920, 26 января — 22 апреля 1921),
- И. Ф. Шарсков (13 — 22 июня 1921).
Члены РВС:[1]
- П. В. Дашкевич (10 октября 1918 — 7 мая 1919),
- П. Е. Княгницкий (2 — 25 ноября 1918),
- В. А. Барышников (11 ноября 1918 — 9 июня 1919),
- Г. Я. Сокольников (2 декабря 1918 — 7 февраля 1919),
- И. И. Ходоровский (23 марта — 27 авг. 1919),
- Б. Д. Михайлов (23 мая — 14 августа 1919),
- С. А. Баландин (22 июня — 27 июля 1919),
- А. М. Пыжев (4 июля — 22 сентябрь 1919),
- Н. А. Анисимов (12 июля 1919 — 24 января 1920),
- Д. Г. Перчихин (8 арв — 6 октября 1919),
- В. В. Кураев (21 августа — 9 ноября 1919),
- А. Г. Белобородов (11 октября 1919 — 2 июля 1920),
- А. М. Лиде (10 марта — 8 июля 1920),
- С. А. Анучин (2 июля — 24 августа 1920),
- Я. В. Полуян (24 июля — 3 сентября 1920),
- А. М. Дьяконов (20 — 31 августа 1920),
- Р. А. Петерсон (25 августа — 20 сентября 1920),
- И. В. Косиор (27 августа — 3 октября 1920),
- М. С. Эпштейн (врид., З октября 1920 — 9 мая 1921),
- М. А. Алексинский (9 мая — 22 июня 1921),
- П. М. Моренец (16 — 22 июня 1921).
Начальники штаба:[1]
- П. Е. Княгницкий (28 сентября — 28 октября 1918),
- Н. Д. Всеволодов (29 октября 1918 — 20 апреля 1919),
- И. И. Гарькавый (врид., 20 апреля — 8 мая 1919),
- Карепов (врид., 1 — 29 мая 1919),
- Э. И. Захарович (врид., 30 мая — 16 июня 1919, 29 мая — 13 июня 1920),
- И. Преображенский (16 июня — 25 июля 1919),
- Г. Д. Суходольский (врид, 25 июля — 10 августа 1919),
- А. А. Душкевич (10 августа 1919 — 23 мая 1920),
- М. Е. Медведев (13 июня — 21 июля 1920),
- И. Г. Кулев (21 июля — 12 августа 1920).
Последующие формирования
См. также
Напишите отзыв о статье "9-я армия (РККА)"
Примечания
Литература
- Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1983.
- [guides.eastview.com/browse/GuidebookCard.html?id=120 Центральный государственный архив Советской армии. В двух томах. Том 1. Путеводитель. ЦГАСА, 1991] c. 320—323.
- [militera.lib.ru/bio/solomin_ni_levandovsky/index.html Соломин Н. И. Легенда о командарме (о командарме 2-го ранга М. К. Левандовском).] М.:Политиздат, 1989.
- [sosof.narod.ru/titel.htm Северокавказцы в боях за Родину. Краткий военно-исторический очерк о боевом пути Северо-Кавказского военного округа.] М.: Воениздат, 1966. 286 с.
Ссылки
Отрывок, характеризующий 9-я армия (РККА)
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
