9-я танковая дивизия (СССР)
Поделись знанием:
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
9-я танковая Бобруйско-Берлинская Краснознамённая ордена Суворова дивизия — воинское соединение СССР в Великой Отечественной войне танковый корпус
Содержание
История
Соединение имело наименования: с 1942 года- 9-й танковый корпус ; c июня 1945 года-9-я танковая дивизия; с 1957-года- 13-я тяжёлая танковая дивизия; с 1965 года -9-я тяжёлая танковая дивизия; с 1966 года-9-я танковая дивизия;
Формирование
9-я танковая Бобруйско-Берлинская Краснознамённая ордена Суворова дивизия сформирована в мае 1942 года, как 9-й танковый корпус[1] фронтового подчинения (Западный фронт). С июля 1942 года в составе 16-й армии, в августе 1942 года в составе 3-й танковой армии) Состав корпуса:
- Управление корпуса
- 23-я танковая бригада[2][3]
- 95-я танковая бригада[4]
- 108-я танковая бригада[5]
- 10-я мотострелковая бригада[6]
- разведывательный батальон
- 9-я отдельная автотранспортная рота подвоза ГСМ
- 79-я полевая танкоремонтная база
- 102-я полевая авторемонтная база
Укомплектованность на август 1942 года — 166 танков, в том числе: 22 КВ, 36 Т-34, 65 Т-60, 43 МК-3.
Великая Отечественная война
В действующей армии с 15.05.1942 по 10.03.1943, с 26.03.1943 по 30.11.1943, с 10.06.1944 по 04.09.1944 и с 30.10.1944 по 09.05.1945 года.
Принимал участие в наступательной операции левого крыла Западного фронта лета 1942 года.
На 06.07.1942 года дислоцировалася в районе Воймирово, Баранково, Кочуково, Сухой Сот (восточнее города Киров) по приказу командующего армией имел задачу к исходу 06.07.1942 года войти в прорыв на участке Чёрный Поток, Полики для развития успеха в направлении Ослинка, Жиздра, Орля. Был введён в бой лишь к вечеру 07.07.1942 года. Вследствие плохой разведки местности и направления движения первые эшелоны корпуса завязли в болоте. Вся ночь с 07 на 08.07.1942 года ушла на вытаскивание машин. Затем корпус понёс большие потери, так, одна из бригад потеряла 50 % танков, и в общем, ввод в действие корпуса не повлиял на обстановку. С 14.07.1942 года перешёл к обороне.
В августе 1942 г. участвовал в нанесении контрудара по войскам противника в районе Сухиничей и Козельска.
Был погружен на станциях Воймирово и Пробуждение с 11.03.1943 по 14.03.1943 года.
В начале апреля 1943 года из Сухиничей корпус прибыл в Курск.
В сражении на Курской дуге, находясь в резерве фронта 05.07.1943 года сосредоточился в районе Арсеньевский, Трубицын, Сергеевское. К исходу 07.07.1943 года был направлен на передовую. Со второй половины дня 08.07.1943 года участвует в боях. С 15.07.1943 года ведёт бои в районе Бузулука, недалеко от Малоархангельска и в этот же день ворвался в Малоархангельск. 01.08.1943 года корпус вёл наступательные бои в 14 километрах южнее Кромы в районе населённых пунктов Гостомль и Шоссе. 02.08.1943 года вышел на рубеж Парный, в 9 километрах южнее Кромы. К исходу 03.08.1943 года вёл бои на рубеже Колки-Шарикино. 04.08.1943 года корпус форсировал реку Крома и вёл бой за расширение плацдарма в районе Глинки-Лешня в 11 километрах юго-западнее Кромы.
В ходе Черниговско-Припятской операции введён в бой 27.08.1943 года южнее Севска, и внезапным ударом принял участие в освобождении Глухова 30.08.1943 года, затем продолжил наступление в юго-западном направлении, к 07.09.1943 года вышел к Десне.
С 24.06.1944 года принимает участие в Белорусской стратегической наступательной операции, наступая на бобруйском направлении из района Рогачев, Жлобин. С 26.06.1944 года корпус вырвался вперёд и вышел к Бобруйску с востока, вышел на восточный берег Березины в районе Титовки, а к утру 27.06.1944 года он перехватил все дороги и переправы северо-восточнее города. На 01.07.1944 года находился на марше из района Осиповичи (8-я мотострелковая бригада в районе населённого пункта Шишчины, 95-я танковая бригада в районе населённого пункта Левки, 23-я танковая бригада — на переправе у населённого пункта Житни). 04.07.1944 года корпус включён в конно-механизированную группу генерала И. А. Плиева и начал наступление на Барановичи, который был взят 08.07.1944 года. Затем был направлен на Минск, но был перенаправлен в юго-западном направлении, участвовал силами 23-й танковой бригады в освобождении Березино участвовал в освобождении Слонима, Новогрудка и в ходе Люблин-Брестской операции Бреста. Во время Восточно-Померанской операции корпус был придан 3-й ударной армии и с 01.03.1945 года побригадно использовался для поддержки пехотных соединений.
С 14.01.1945 года принял участие в наступлении с Пулавского плацдарма, на западном берегу Вислы, южнее Варшавы. 23.01.1945 года участвовал во взятии Быдгоща. В период Берлинской операции корпус входил в состав 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта, имея своими соединениями и частями 23-ю Глуховско-Речицкую, 95-ю Бобруйскую, 108-ю Бобруйскую танковые бригады, 8-ю мотострелковую бригаду, 216-й зенитный артиллерийский полк и другие части.
В ходе Берлинской стратегической операции корпус опять же был придан 3-й ударной армии в качестве подвижной группы и 16.04.1945 года введён в бой в 10.00, наступая на Зееловские высоты, однако существенного влияния на наступление не оказал. 18.04.1945 года, поддерживая 79-й стрелковый корпус, переправившись через Фриландерштром, 23-я и 95-я танковая бригада совместно с 150-й стрелковой дивизией захватили Кунерсдорф, а в конце апреля 1945 года штурмовали здание Рейхстага.
Послевоенный период
- В 1945 г. соединение было переформировано в 9-ю танковую Бобруйско-Берлинскую дивизию и включено в состав 1-й гвардейской механизированной армии ГСОВГ.
- В 1957-1965 гг. дивизия, переформированная в тяжелую танковую, именовалась 13-я тяжелая танковая Бобруйско-Берлинская дивизия 1-й гвардейской танковой армии.
- В 1965 г. соединению был возвращен номер периода Великой Отечественной войны.
Операция «Дунай»
В период с мая по ноябрь 1968 года дивизия участвовала в операции «Дунай» и выполняла ответственное правительственное задание по ликвидации контрреволюции в ЧССР. 21 августа 1968 года дивизия получила задачу на переход государственной границы ГДР с ЧССР. Задачи дивизия выполнила успешно и 6 ноября 1968 года вернулась в пункты постоянной дислокации Приказом Министра обороны СССР от 17 октября 1968 года № 242 за образцовое выполнение задания командования и интернационального долга по оказанию помощи трудящимся Чехословакии в борьбе с контрреволюционными элементами и проявленные при этом отвагу и мужество всему личному составу дивизии, участникам операции «Дунай» объявлена благодарность.
В состав дивизии в разное время входили:
- 23-й танковый Глуховско-Речицкий ордена Ленина Краснознаменный ордена Суворова полк Риза с 1982 года Цайтхайн. С августа 1989 года 1321-й мотострелковый Глуховско-Речицкий ордена Ленина Краснознаменный ордена Суворова полк Ютербог
- 95-й танковый Бобруйский ордена Ленина Краснознамённый полк Цайтхайн, c июля 1989 года 576-й мотострелковый Бобруйский ордена Ленина Краснознамённый полк Глаухау 20-й гв. мсд ГСВГ[7].
- с 1993 года 428-й отдельный танковый батальон 20-й гв. мсд Волгоград СКВО. С 2009 года обращён на формирование 20-й гв. омсбр
- 108-й танковый Бобруйский ордена Ленина полк,
- 70-й гвардейский танковый Проскуровско-Берлинский ордена Ленина Краснознаменный ордена Кутузова полк им. Г. И. Котовского Цайтхайн (с 1957 года). ( Великую Отечественную войну 399-й гвардейский тяжелый самоходно-артиллерийский Проскуровско-Берлинский полк закончил отдельной частью 1-й гв. ТА, затем был переформирован в 70-й отдельный гвардейский тяжелый танкосамоходный полк, а в 1957 г. включен в состав 13-й тяжелой танковой дивизии
- 302-й отдельный мотострелковый батальон, с 1968 года 302-й мотострелковый полк Цайтхайн. С 1989 года дислоцировался в г. Риза (На месте 23-го танкового полка
- артиллерийский полк
- 1-й гвардейский танковый Чертковский дважды ордена Ленина Краснознаменный орденов Суворова. Кутузова и Богдана Хмельницкого полк имени Маршала бронетанковых войск M.E.Kaтуковa (Цайтхайн)-В июле 1989 года был передан в состав дивизии из 20-й гвардейской мотострелковой дивизии (вместо 576-го мотострелковый полка).
После объединения Германии в 1990-м году, с подписанием 12 сентября 1990 года министрами иностранных дел ФРГ, ГДР, СССР, США, Франции и Великобритании Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии, пребывание советских войск на территории объединённой Германии стало определяться как временное, а планомерный вывод должен быть осуществлен по 1994 год включительно. В 1991 году 1-й гвардейский танковый полк выведен в Подмосковье и включён в состав 2-й гвардейской Таманской мотострелковой дивизии имени М. И. Калинина.
Вооружение на 1991 год
- На начало 1991 года дивизия имела два танковых и два мотострелковых (оба - на БМП) полка. Дивизия была полностью вооружена танками типа Т-80:
- Т-80 — 89 ед.; БМП — 60 ед. (БМП-2 — 33 ед., БМП-1 — 23 ед., БРМ-1К — 4 ед.), 2С1 «Гвоздика» — 18 ед.; БМП-1КШ — 6 ед., ПРП-3,4 — 2 ед.; РХМ — 3 ед.; БРЭМ-2 — 1 ед., ПУ-12 — 2 ед., МТ-55А — 3 ед.
- 70-й гвардейский танковый Проскуровско-Берлинский ордена Ленина Краснознаменный ордена Кутузова полк им. Г. И. Котовского (Цайтхайн)[9]:
- Т-80 — 90 ед.; БМП — 60 ед. (БМП-2 — 32 ед., БМП-1 — 24 ед., БРМ-1К — 4 ед.), 2С1 «Гвоздика» — 18 ед.; БМП-1КШ — 6 ед., ПРП-3,4 — 2 ед.; РХМ — 3 ед., БРЭМ-2 — 1 ед., ПУ-12 — 2 ед., Р-145БМ — 1 ед., МТ-55А — 2 ед.
- Т-80 — 30 ед., БМП — 147 ед. (БМП-2 — 95 ед., БМП-1 — 45 ед., БМП-1К — 7 ед.), БТР — 24 ед. (БТР-70 — 10 ед., БТР-60 — 14 ед.), 2С1 «Гвоздика» — 18 ед., 2С12 «Сани» — 18 ед., БМП-1КШ — 9 ед., ПРП-3,4 — 3 ед.; 3 РХМ — 3 ед., БРЭМ-2 — 2 ед., ПУ-12 — 2 ед., МТ-ЛБТ (для 100-мм ПТО) — 6 ед.
- 1321-й мотострелковый Глуховско-Речицкий ордена Ленина Краснознаменный ордена Суворова полк (с конца 80-х) (Ютербог), (бывшая 23-я тбр, 23-й тп Риза) (Ютербог):
- Т-80 — 29 ед., БМП — 152 ед. (БМП-2 — 94 ед., БМП-1 — 51 ед., БРМ-1К — 7 ед.), 2С1 «Гвоздика» — 18 ед., 2С12 «Сани» — 18 ед., БМП-1КШ — 9 ед., ПРП-3,4 — 3 ед.; РХМ — 3 ед., БРЭМ-2 — 2 ед., ПУ-12 — 3 ед., МТ-ЛБТ (для 100-мм ПТО) — 6 ед.
- 96-й самоходно-артиллерийский полк (Борна):
- 2СЗ «Акация» — 54 ед., БМ-21 «Град» — 18 ед.; 5 ПРП-3,4 — 5 ед., 1В18 — 3 ед., 1В19 — 1 ед.; Р-145БМ — 2 ед., Р-156БТР — 1 ед.
- 216-й зенитный ракетный полк (Цайтхайн):
- ЗРК — 20 ед., Р-145БМ — 1 ед., Р-156 БТР — 1 ед.
В составе 9-й тд также имелись:
- 13-й отдельный батальон разведки и РЭБ (Цайтхайн): БМП-2 — 17 ед., БРМ-1К — 7 ед.; БМП-1КШ — 1 ед., Р-145БМ — 2 ед., Р-156БТР — 1 ед.
- 696-й отдельный батальон связи (Риза): Р-145БМ — 10 ед., Р-156 БТР — 1 ед., Р-2АМ — 2 ед.
- 109-й отдельный инженерно-саперный батальон (Ошатц): ИРМ — 2 ед., МТ-55А — 2 ед.
- 112-й отдельный батальон химзащиты
- 1071-й отдельный батальон материального обеспечения
- 68-й отдельный ремонтно-восстановительный батальон
- 200-й отдельный медицинский батальон
Всего на конец 1990 года 9-я тд располагала:
- танков (Т-80) — 238 ед.;
- БМП — 343 ед. (БМП-2 — 271 ед., БМП-1 — 143 ед., БРМ-1К — 29 ед.);
- БТР — 24 ед. (БТР-70 — 10 ед., БТР-60 — 14 ед.);
- САУ — 126 ед. (2С1 «Гвоздика» — 72 ед., 2СЗ «Акация» — 54 ед.)
- минометов 2С2 «Сани» (120 мм) — 36 ед.
- РСЗО БМ-21 «Град» — 18 ед.
- T-80 in Tlt-0699.JPG
- Bmp-1-DMSC9112086 JPG.jpg
- BMP-2 military parade rehearsal.jpg
- 2S1 Gvozdika.jpg
- 2S3 with 152mm howitzer 2A33 in Perm .jpg
- 9P138.jpg
- PRP-3 in TLT.JPG
- RKhM "Kashalot" and BTR-70, Chernobyl.jpg
- 9P120 Temp-s.jpg
Расформирование
9-я танковая Бобруйско-Берлинская Краснознаменная ордена Суворова дивизия, Риза, вч пп 60990, позывной — «Стрелка», выведена в 1991 году в Смоленск и расформирована.
Награды и наименования
- Почетное наименование «Бобруйский» - В ознаменование одержанной победы и за отличие в боях за освобождение города Бобруйск.Приказ Верховного Главнокомандующего № 0181 от 6.07.1944 года
- Почетное наименование «Берлинский» - В ознаменование одержанной победы и за отличие в боях за овладение Берлином. Приказ Верховного Главнокомандующего № 0111 от 11.06.1945 года
-
Орден Красного Знамени - За образцовое выполнение заданий командования в боях с немецкими захватчиками, за овладение городом Барановичи и проявленные при этом доблесть и мужество.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 27.07.1944 года. -
Орден Суворова II степени - За образцовое выполнение заданий командования в боях с немецкими захватчиками при прорыве обороны немцев восточнее города Штаргард и овладении городами Бервальде, Темпельбург, Фалькенбург, Драмбург, Вангерин, Лабес, Фрайенвальде, Шифельбайн, Регенвальде, Керлин и проявленные при этом доблесть и мужество.Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26.04.1945 года.
Командование
Командование во время войны
Командиры корпуса
- генерал-майор танковых войск Куркин, Алексей Васильевич — (12.05.1942 — 18.10.1942)
- генерал-майор танковых войск Шамшин, Александр Александрович — (19.10.1942 — 10.03.1943)
- генерал-майор танковых войск (с 07.06.1943 генерал-лейтенант танковых войск) Богданов, Семён Ильич — (11.03.1943 — 24.08.1943)
- генерал-майор танковых войск Рудченко, Григорий Сергеевич — (25.08.1943 — погиб 01.09.1943)
- генерал-майор танковых войск Бахаров, Борис Сергеевич — (02.09.1943 — 16.07.1944)
- генерал-майор танковых войск Воейков, Николай Иванович — (17.07.1944 — 07.12.1944)
- генерал-лейтенант танковых войск Кириченко, Иван Фёдорович — (08.12.1944 — 09.05.1945)
Командование после войны
Командиры дивизии А где фамилии КД и КП с 1965 по 1978гг? ком. 302 МСП в 1970 году п\п-к Шидловский Иван Сидорович!
- 1978-1980 Генерал-майор Шалимов
Заместители командира дивизии
- 1989-1981 полковник Лазарев
Начальники штаба
- 1979-1982 полковник Шашков
Отличившиеся воины
Герои Советского Союза
-
Александров, Геннадий Петрович (08.1918 — 09.03.1945), механик-водитель танка 108-й танковой бригады, старшина. Герой Советского Союза. Звание присвоено 24.03.1945 года за бой 29.01.1945 года в районе населённого пункта Одерек (оказавшись вместе с другими шестью танками отрезанным от своего подразделения, в течение 9 суток удерживал занятый рубеж, отражая многочисленные контратаки противника. Экипаж уничтожил 4 пушки, 4 миномёта с расчётами, до сотни солдат и офицеров противника, удержав плацдарм до подхода войск) - Гаганов, Алексей Георгиевич, Командир танка 267-го танкового батальона, старший лейтенант. Герой Советского Союза. Звание присвоено 31.05.1945 года за бои в Берлине 17-30.04.1945 года (Подбил 2 танка, 5 самоходных орудий, 11 пулемётов, 13 автомашин, 3 тягача. Экипаж одним из первых форсировал реку Шпрее)
- Жидков, Иван Андреевич (25.10.1914- 22.01.1945), командир моторизованного батальона автоматчиков 23-й танковой бригады, майор. Герой Советского Союза (посмертно). Звание присвоено 24.03.1945 года за бои 14-22.01.1945 года за города Радом, Опочно, Варта (Польша), (умело руководил действиями батальона в боях, захватил переправу через р. Варта, чем содействовал дальнейшему наступлению войск)
- Кутенко Николай Васильевич 01.03.1923 — 18.01.1945. Герой Советского Союза (посмертно). Звание присвоено 27.02.1945. Командир танкового взвода 2-го танкового батальона, 47-я гвардейская танковая бригада. гвардии старший лейтенант.
- Паланский, Александр Степанович, командир танкового взвода 142-го танкового батальона 95-й танковой бригады лейтенант. Герой Советского Союза. Звание присвоено 15.01.1944 года за бои 15-20.10.1943 года по расширению плацдарма на Днепре, близ Лоева (разгромил вражеский гарнизон села Стародубовка численностью в 200 человек, захватил два исправных миномёта)
- Сапунков, Борис Петрович, командир танка Т-34 3-го танкового батальона 95-й танковой бригады, лейтенант. Герой Советского Союза. Звание присвоено 27.02.1945 года за бои 16.01.1945 года в районе польских посёлков Шидловец,Опочно. (находясь в ночной разведке, вступил в бой с отступающей колонной гитлеровских войск, уничтожив до десяти танков и штурмовых орудий противника. Продвигаясь вперёд, экипаж танка с ходу преодолел реку Варта, после чего занял оборону и прикрыл форсирование Варты)
- Светочев, Георгий Георгиевич, командир взвода танков 95-й танковой бригады, лейтенант Герой Советского Союза. Звание присвоено 15.01.1944 года за бой 20.11.1943 года в районе города Лоев (заняли оборонительный рубеж и удержали его в течение суток до прихода своей пехоты)
- Ситников, Вениамин Иванович, старший радист — заряжающий танка 108-й танковой бригады, старшина. Герой Советского Союза. Звание присвоено 24.03.1945 года за тот же (см. Александров Г. П.) бой 29.01.1945 года
- Сугоняев, Александр Константинович, механик-водитель танка 108-й танковой бригады, старшина. Герой Советского Союза. Звание присвоено 24.03.1945 года за бои января 1945 года на Пулавском плацдарме.
- Шевцов, Иван Андреевич, командир роты 142-го танкового батальона, 95-й танковой бригады старший лейтенант. Герой Советского Союза. Звание присвоено 27.08.1943 года за бои на Курской дуге 15.07.1943 года (с ротой во взаимодействии с пехотой в числе первых ворвался на станцию Малоархангельск (Орловская область) и в течение 5 часов удерживал её, нанеся противнику значительный урон в живой силе и боевой технике).
Полные кавалеры ордена Славы
-
Басыров, Георгий Васильевич. Механик-водитель танка Т-34 142-го танкового батальона, сержант. Полный кавалер Ордена Славы. Награждён: 11.09.1944 орденом 3-й степени за бои 27.06.1944 в районе г.Бобруйск, 08.03.1945 орденом 2-й степени за бои 15.01.1945 близ г.Радом, 15.05.1946 орденом 1-й степени за бои марта 1945 года в районе г. Массов (ныне Машево, Польша).
Снайперы-танкисты
- командир Владимир, Алексеевич Гавриков, 257-й тб 108-й тбр - 1 танк, 12 орудий, 2 БТР, 2 миномёт. батареи, около 35 автомашин.
- ст. лейтенант Гаганов, Алексей Георгиевич, командир танка 267-го отб 108-й тбр - подбил 2 танка, 5 самоходных орудий, 11 пулеметов, 13 автомашин, 3 тягача.
- ст. лейтенант Шевцов, Иван Андреевич,[10] командир танковой роты 142-го отб 95-й тбр - 4 танка, в том числе 1 тигр и 3 противотанковых орудия.
- командир Мазницын, Иван Сергеевич, 63-й отб 108-й тбр - 1 танк, 3 ПТО.
- командир Росляков, Алексей Александрович, 63-й отб 108-й тбр - 5 танков.
Напишите отзыв о статье "9-я танковая дивизия (СССР)"
Примечания
- ↑ www.tankfront.ru/ussr/tk/tk09.html 9-й тк
- ↑ www.tankfront.ru/ussr/tbr/tbr023.html 23-я тбр
- ↑ 25 октября 1941 г. 23-я, 26-я и 27-я танковые бригады были объединены в танковую группу генерал-лейтенанта Мишулина.
- ↑ www.tankfront.ru/ussr/tbr/tbr095.html 95-я тбр
- ↑ www.tankfront.ru/ussr/tbr/tbr108.html 108-я тбр
- ↑ www.tankfront.ru/ussr/msbr/msbr008.html 10-я мсбр
- ↑ [www.genstab.ru/gsvg_1.htm Группа советских войск в Германии]
- ↑ СВЭ, т. 8, с. 464; в Великую Отечественную войну 1-я гв. Чертковская танковая бригада была соединением 8-го гв. Прикарпатско-Берлинского мехкорпуса, а в течение нескольких последующих десятилетий часть была танковым полком 8-й гв. мехдивизии / 20-й гв. мотострелковой дивизии.
- ↑ Великую Отечественную войну 399-й гв. Проскуровско-Берлинский тяжелый самоходно-артиллерийский полк закончил отдельной частью 1-й гв. ТА, затем был переформирован в 70-й отдельный гвардейский тяжелый танкосамоходный полк, а в 1957 году включен в состав 13-й тяжелой танковой дивизии
- ↑ www.tankfront.ru/snipers/ussr/shevtsov_ia.html Шевцов, И.А.
Литература
- СВЭ, т.6, с. 578; 70-й гв. тп
- СВЭ, т. 8, с. 464; 1-я гв. тбр; 1-й гв. тп
Ссылки
- [tankfront.ru/ussr/tk/tk09.html 9-й танковый корпус]
- [rkka.ru/oper/zf/main.htm Некоторые выводы по операциям левого крыла Западного фронта]
- [www.tankfront.ru/ussr/tbr/tbr023.html 23-я тбр]
- [www.tankfront.ru/ussr/tbr/tbr095.html 95-я тбр]
- [www.tankfront.ru/ussr/tbr/tbr108.html 108-я тбр]
- [www.tankfront.ru/ussr/msbr/msbr008.html 10-я мсбр]
Отрывок, характеризующий 9-я танковая дивизия (СССР)
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Категории:
- Воинские части, награждённые орденом Красного Знамени
- Воинские части, награждённые орденом Суворова II степени
- Советские войска в ГДР
- Танковые корпуса СССР во время Великой Отечественной войны
- Танковые дивизии СССР
- Танковые войска СССР во время Великой Отечественной войны
- Танковые бригады СССР во время Великой Отечественной войны
- Воинские части и формирования, созданные в 1942 году
- Воинские части и формирования, расформированные в 1991 году
