Девять дней одного года

Девять дней одного года
Жанр	драма
Режиссёр	Михаил Ромм
Автор сценария	Михаил Ромм Даниил Храбровицкий
В главных ролях	Алексей Баталов Иннокентий Смоктуновский Татьяна Лаврова
Оператор	Герман Лавров
Композитор	Джон Тер-Татевосян
Кинокомпания	Мосфильм
Длительность	111 мин
Страна	СССР СССР
Год	1962
IMDb	ID 0054803
Выход фильма «Девять дней одного года»

К:Фильмы 1962 года

«Де́вять дней одного́ го́да» — художественный фильм, драма 1962 года режиссёра Михаила Ромма. Сюжет посвящён работе физиков-ядерщиков и частично основан на реальных событиях. Одна из наиболее значимых советских картин 1960-х годов. Лучший фильм 1962 года по опросу журнала «Советский экран», исполнитель главной роли Алексей Баталов признан лучшим актёром года.

Сюжет

Действие этой киноповести происходит в 1960-е годы. Молодые учёные-ядерщики: одержимый экспериментатор Дмитрий Гусев и скептически настроенный физик-теоретик Илья Куликов, — давние друзья, влюблённые в одну девушку по имени Лёля. Физик-атомщик Гусев возглавляет научные изыскания, начатые его учителем Синцовым, который в результате эксперимента получил смертельную дозу радиации. Облучён и Гусев. Врачи предупреждают об опасности, но, понимая важность своей работы, учёный продолжает опыты.

После ряда неудач он обращается за помощью к Куликову, талантливому теоретику. Гусев верит, что его новая установка станет прорывом на пути к управляемому термоядерному синтезу. При проведении эксперимента, закончившегося успешно, Гусев получает новую дозу облучения около 200 рентген. Он скрывает это ото всех, даже от Лёли, ставшей его женой, которая неверно истолковывает его замкнутость.

Работу продолжает Куликов. Он полагает, что открытый Гусевым эффект — значительный вклад в науку. Тем не менее анализ результатов экспериментов показывает, что к термоядерному синтезу открытие имеет косвенное отношение, хотя стало важным событием для астрофизики. Гусев решает бороться до конца и настаивает на проведении ему операции по пересадке костного мозга.

В ролях

• Алексей Баталов — Дмитрий Алексеевич Гусев, физик-ядерщик
• Иннокентий Смоктуновский — Илья Куликов, физик-теоретик
• Татьяна Лаврова — Лёля, жена Гусева, физик
• Евгений Евстигнеев — Николай Иванович, физик
• Михаил Козаков — Валерий Иванович, физик
• Николай Плотников — профессор Константин Иванович Синцов, физик-реакторщик
• Сергей Блинников — Бутов Павел Демьянович, директор института
• Николай Граббе — Василий, учёный-физик (в титрах И. Граббе)
• Валентин Никулин — молодой физик, произносящий тост на свадьбе
• Павел Шпрингфельд — гость-физик на свадьбе, просвещающий даму насчет дейтерия
• Александр Пелевин — гость-физик на свадьбе, просвещающий даму насчет дейтерия
• Евгений Тетерин — Евгений Григорьевич Покровский, профессор-биофизик
• Николай Сергеев — отец Гусева
• Ада Войцик — Мария Тихоновна, жена Синцова
• Валентина Беляева — Татьяна Абрамовна, врач медсанчасти института
• Люсьена Овчинникова — Нюра, младшая сестра Гусева
• Юрий Киреев — муж Нюры, земляк Гусева
• Борис Яшин — учёный-физик
• Игорь Добролюбов — физик
• Андрей Смирнов — высокий бородатый физик (в титрах А.Смирнов)
• Анна Павлова — старшая сестра Дмитрия Гусева, жительница деревни
• Резо Эсадзе — физик
• Георгий Епифанцев — Митя, донор
• Лев Дуров — офицер КГБ («Не надо хватать суть… особенно, выпивши»)
• Надежда Батырева — физик («Ну, что там какая-то Венера? Именно Галактика!»)
• Зоя Чекулаева — дама с нарзаном (и дейтерием)
• Игорь Ясулович — Фёдоров, физик
• Валентина Ананьина — учёный-физик (нет в титрах)
• Илья Рутберг — пьяненький физик на свадьбе (нет в титрах)
• Валерий Бабятинский — молодой физик (нет в титрах)
• Алла Демидова — студентка (нет в титрах)
• Константин Худяков — молодой учёный (нет в титрах)
• Павел Винник — гость в квартире Гусева (нет в титрах)
• Владимир Липпарт — физик (нет в титрах)
• Бруно Ляуш — эпизод в столовой (нет в титрах)
• Герман Полосков — гость на свадьбе (нет в титрах)
• Олег Мокшанцев — служащий аэропорта (нет в титрах)
• Пётр Савин — официант (нет в титрах)
• Георгий Харабадзе — гость на свадьбе (нет в титрах)

Озвучивание

• Зиновий Гердт — закадровый текст

Предыстория

Эпоха хрущевской оттепели нашла непосредственное отражение во многих произведениях литературы и искусства. Мэтры социалистического реализма после XX-го съезда КПСС обращаются к новым темам. Юлий Райзман в 1958 году снял фильм «Коммунист», Иван Пырьев взялся за постановку «Идиота». Классик советского кинематографа Ромм, известный по фильмам «Ленин в 1918 году» и «Ленин в Октябре», в 1960 году начинает работу над сценарием фильма «Девять дней одного года».

Этот период вошёл в историю как противостояние «физиков» и «лириков». Начало 1960-х: первые полёты в космос, военное и мирное использование атомной энергии, открытие трансурановых элементов — все эти темы широко обсуждаются в советской прессе и вызывают неподдельный интерес общественности. Глубокие нравственные вопросы морального облика учёных, занимающихся темой разработки ядерного оружия, важная тема, затронута в этой и многих других советских картинах 1960-х годов (Выбор цели, Укрощение огня).

Работа над картиной

Для фильма с рабочим названием «365 дней» Михаил Ромм собрал совершенно новую команду людей, с которыми он ранее не работал.

На главные роли были приглашены популярные актёры Юрий Яковлев и Алексей Баталов. Перед самым началом съёмок Яковлева, попавшего в больницу, пришлось заменить Иннокентием Смоктуновским. На главную женскую роль была приглашена молодая и малоизвестная актриса театра «Современник» Татьяна Лаврова. Роль Лёли стала для Татьяны главной в её кинокарьере, в дальнейшем она посвятила себя главным образом театру.

Я с огромным интересом работал над образом Дмитрия Гусева. Жизнь этого ученого-атомщика заполнена упорным, осмысленным и притом совершенно не бросающимся в глаза подвигом. Роль Гусева особенно привлекает меня тем, что он — человек сегодняшнего дня, глубоко интеллигентный, можно сказать — человек новой советской формации

— Алексей Баталов

Сценарий фильма был написан Храбровицким совместно с Роммом. Оператором картины стал также дебютант Герман Лавров. Во многих отношениях картина стала новым словом в советском кинематографе. Специалисты отмечали необычную трактовку музыкальной темы и звукорежиссуры — собственно музыки там почти нет, есть только некое звуковое сопровождение технологического толка. Новым словом в картине также стали и декорации.

Съёмки фильма заняли 6 месяцев. 5 марта 1962 года в московском кинотеатре «Россия» состоялась премьера.

В фильме участвовали 7 актёров, которые позднее были удостоены звания Народный артист СССР: Баталов (1976), Смоктуновский (1974), Плотников (1966), Блинников (1963), Гердт (1990), Евстигнеев (1983), Дуров (1990). Режиссёр Михаил Ромм был народным артистом СССР с 1950 года.

Алексей Баталов свидетельствует, что ряд задуманных авторами мрачных деталей был выключен из фильма по цензурным требованиям. Так, был исключён эпизод, где Гусев приходит на могилу матери, исключено указание на то, что к финалу болезнь приводит Гусева к слепоте.

Достоверность

События, которые легли в основу сценария, до известной степени реальны. Научным консультантом в картине был лауреат Нобелевской премии по физике 1958 года Игорь Тамм. Конец 1950-х и начало 1960-х время значительных успехов в области управляемого термоядерного синтеза. Тогда начались смелые эксперименты советских учёных на установке МТР. Случай с так называемыми «фальшивыми нейтронами» получил широкую огласку, но в реальности управляемой термоядерной реакции, о которой так мечтал герой фильма Гусев, тогда не произошло.

В целом физическая картина вымышленного эксперимента в фильме отражена достаточно верно. Если бы эксперимент прошёл удачно, то одной из характеристик, по которой можно об этом судить, была бы высокая эмиссия нейтронов.

Ромм пытался в своём фильме показать изнутри жизнь научно-исследовательского ядерного института, пафос и психологию работы над мирной (и — за кулисами — немирной) термоядерной тематикой. Мне первоначально фильм скорее понравился; теперь мне кажется, что его портит слишком большая «условность» большинства ситуаций.

— Андрей Сахаров

Проблематика

Карен Шахназаров отозвался о работе Ромма как о «самой шестидесятнической картине». Классик кинематографа личным примером показал, что наступило время нового взгляда на действительность, новых проблем, которые интересуют публику.

Герои картины — учёные, отрешённые от мирских проблем, и, одновременно, вполне живые люди, которые любят, спорят и учатся. Учитель главного героя погибает во время рискованного эксперимента, но Гусев идёт к цели несмотря ни на какие опасности. Его не интересуют материальные блага или признание и слава. Формально в картине присутствует любовный треугольник, однако романтическая тема уходит на второй план. И дружба, и любовь — всё легло на алтарь науки во имя прогресса.

Построение картины как о девяти днях одного года стало примером нового «бесфабульного» монтажа картины. От классической «линейной» сюжетной последовательности режиссёр переходит к новому организующему началу. Разрозненные эпизоды картины объединены только общей авторской идеей.

Лента вызвала неоднозначную и подчас резко критическую реакцию уже на этапе работы над сценарием, но риск режиссёра, затронувшего новаторскую тему, оправдался. Прокатный успех, призы ведущих кинофестивалей, споры в прессе и среди рядовых зрителей — всё это было свидетельством фильма, как культового явления для своего времени.

Фильм остался моментальным снимком исторического мгновения, с его радостной верой в могущество познающего разума; с его надеждой, что главное в жизни человечества случится уже завтра; с его готовностью работать на это завтра до самозабвения и самопожертвования и с его иронией к самому себе, к собственным готовностям. А главное, с его счастливым ощущением обновления.

— Майя Туровская

Критик газеты New York Times Дж. Хоберман, сравнивая работу Ромма с картиной «На берегу», отметил объединяющий их мотив негативного настроения и обречённости. Фильм, наряду с такими работами, как «Летят журавли», «Неотправленное письмо», «Гамлет», попал в международный кинопрокат и стал наглядной иллюстрацией оттепели в СССР для иностранного зрителя.

Награды и премии

• Прокат — 23,9 млн зрителей
• Лучший фильм 1962 года, Алексей Баталов — лучший актёр года по опросу журнала «Советский экран».
• Большая премия «Хрустальный глобус» Международном кинофестивале в Карловых Варах (1962)
• Главная премия на кинофестивале трудящихся в Чехословакии (1962)
• Почётные дипломы международных кинофестивалей в Мельбурне (1965) и Сан-Франциско (1962)
• Лучший иностранный фильм в польском прокате (1962) по решению жюри клуба польской кинокритики
• Государственной премии им. братьев Васильевых (1966) удостоены режиссёр и сценарист М. Ромм, сценарист Д. Храбровицкий, оператор Г. Лавров, художник Г. Колганов, актёр А. Баталов.

DVD диск

• Формат: DVD (PAL) / длительность 105 мин.
• Цвет : чёрно-белый
• Дистрибьютор: Крупный план
• Региональный код: 0 (All)
• Количество слоев: DVD-5 (1 слой)
• Звуковые дорожки:
  • Русский Dolby Digital 5.1
  • Русский Dolby Digital 1.0 Mono
• Формат изображения: Standart 4:3 (1,33:1).

См. также

• Всё остаётся людям

Ссылки

• [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=1607 «Девять дней одного года»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
• [www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&text_element_id=4005 Воспоминания оператора Германа Лаврова]

Отрывок, характеризующий Девять дней одного года

Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.