Douglas A-4 Skyhawk

A-4 Skyhawk
A-4M из состава 322-й штурмовой эскадрильи КМП США, 1 февраля 1988 года
Тип	палубный штурмовик
Разработчик	Douglas Aircraft Company
Производитель	McDonnell Douglas
Главный конструктор	Эд Хайнеманн
Первый полёт	22 июня 1954 года
Начало эксплуатации	октябрь 1956 года
Конец эксплуатации	2003, ВМС США 1998, КМП США
Статус	эксплуатируется
Основные эксплуатанты	ВМС США КМП США
Годы производства	1954 – 27 февраля 1979
Единиц произведено	2 960
Стоимость единицы	US$ 860 000 (первые 500 самолётов)
Варианты	Lockheed Martin A-4AR Fightinghawk
Изображения на Викискладе

Douglas A-4 SkyhawkDouglas A-4 Skyhawk

Дуглас A-4 «Скайхок» (англ. Douglas A-4 Skyhawk; до 1962 года обозначение A4D) — американский лёгкий палубный штурмовик, разработанный в первой половине 1950-х годов Douglas Aircraft Company. Серийно производился до 1979 года, состоял на вооружении многих стран мира. Широко применялся во Вьетнамской войне, арабо-израильских войнах и других вооружённых конфликтах.

История создания

В начале 1950-х годов генеральный конструктор фирмы Эд Хайнеманн обратил внимание на тенденцию к увеличению массы современных истребителей. В частном порядке фирма разработала проект истребителя массой всего около 3000 кг. Проект не заинтересовал американское военное ведомство, так как в это время уже существовали несколько истребительных программ, однако ВМС США предложили фирме разработать палубный штурмовик. Самолёт должен был предназначаться для доставки ядерного оружия и иметь следующие характеристики: максимальная скорость — 800 км/ч, боевой радиус действия — 550 км, боевая нагрузка — 900 кг, масса пустого — не более 13 600 кг. Через несколько недель фирма Дуглас представила новый проект. Требуемые характеристики были превзойдены: самолёт оказался вдвое легче заданного параметра (5400 кг), имел скорость 965 км/ч и радиус действия 740 км. Позднее масса самолёта несколько возросла из-за новых требований к дальности полёта.

«Скайхок» проектировался под сильным влиянием опыта применения штурмовой авиации в Корейской войне. Основным принципом при его создании была простота. Это был лёгкий и компактный самолёт, которому для базирования на авианосце даже не требовались складывающиеся консоли крыла. В случае отказа гидравлической системы и невозможности выпустить шасси «Скайхок» мог совершить аварийную посадку на два подвесных топливных бака, использовавшихся почти всегда. Кабина пилота бронирована, наружняя стальная броня по внешним обводам кабины, лобовое бронестекло. Обеспечение защиты пилота от наземного огня ЗПУ 14,5 мм с дистанции 300 м. Масса бронирования составляла 450 кг, или 5,5 процентов от нормальной взлётной массы. A-4 стал первым самолётом, способным нести систему для дозаправки в полёте самолётов своего типа, и — последним сильнобронированным штурмовиком 1950—1960 гг.

ВМС США заключили контракт на постройку прототипа 12 июня 1952 года. Финансирование обеспечивалось за счёт средств, предназначавшихся для отменённого проекта A2D «Скайшарк». Новый самолёт впервые поднялся в воздух с авиабазы Эдвардс 22 июня 1954 года, пилотируемый Робертом Раном (Robert Rahn). Серийное производство машины продолжалось четверть века, до 27 февраля 1979 года, когда из сборочного цеха был выкачен последний из 2960 «Скайхоков».

Задействованные структуры

В разработке и производстве самолётов A-4 были задействованы следующие структуры:

Генеральные подрядчики работ

• Планер — Douglas Aircraft Co., Inc., Лонг-Бич, Калифорния;
• Авиадвигатель — United Aircraft Corp., Pratt & Whitney Division, Ист-Харфорд, Коннектикут;

Субподрядчики

Автоматическая бортовая система управления полётом — Bendix Corp., Бербанк, Калифорния; Радиовысотомер — Bendix Corp., Bendix-Pacific Division, Северный Голливуд, Калифорния; Инерциальная система радионавигации — General Precision, Inc., Kearfott Division, Клифтон, Нью-Джерси; Генератор переменного тока, радиопередатчик — General Electric Co., Лос-Анджелес, Калифорния;

Индикатор воздушной скорости — Servomechanisms Inc., Эль-Сегундо, Калифорния; Насосы — Vickers, Inc., Aero Hydraulics Division, Торренс, Калифорния; Охлаждающая система — United Aircraft Corp., Hamilton Standard Division, Ист-Харфорд, Коннектикут; Колёса, тормозные колодки — Goodyear Aerospace Corp., Акрон, Огайо.

Варианты

Американские

• XA4D-1 — прототип.
• YA4D-1 — предсерийный самолёт. Построено 19 машин, позднее переименованных в A-4A.
• A-4A (A4D-1) — первая серийная модификация с двигателем Райт J65-W-4. Совершил первый полёт 14 августа 1954 года, серийно производился до 1957 года, построено 146 машин (ещё 19 машин были изначально построены как предсерийные YA4D-1).
• A-4B (A4D-2) — усилена задняя часть фюзеляжа, новый двигатель Райт J65-W-16 (3490 кгс), установлена неубираемая штанга для дозаправки в полёте, доработаны навигационная система и система управления самолётом. Серийно производился в 1955—1958 годах, построено 542 машины.
• A-4C (A4D-2N) — ночной всепогодный штурмовик с возможностью маловысотного бомбометания. Радар AN/APG-53A в удлинённой носовой части фюзеляжа, автопилот, система маловысотного бомбометания LABS, новое катапультное кресло, двигатель Райт J65-W-16A (3175 кгс), на поздних самолётах более мощный J65-W-20 (3810 кгс на взлёте). Совершил первый полёт 21 августа 1958 года, серийно производился до 1962 года, построено 638 машин.
• A-4D — обозначение не использовалось, чтобы избежать путаницы с существовавшим до 1962 года A4D.
• A4D-3 — предложенный в 1957 году всепогодный штурмовик с двигателем Пратт-Уитни J52-P-2 (3855 кгс). Серийно не производился.
• A4D-4 — предложенный в 1958 году дальний всепогодный ударный самолёт для доставки ядерного оружия. Серийно не производился.
• YA-4E (YA4D-5) — прототип A-4E. Построено 2 машины.
• A-4E (A4D-5) — значительно модифицированный вариант. Усиленный фюзеляж с изменённым центром тяжести, число пилонов для подвески вооружения увеличено с трёх до пяти, удлинённая носовая часть фюзеляжа для доплеровского навигационного компьютера, система тактической навигации TACAN, новые системы бомбометания, двигатель Пратт-Уитни J52-P-6A (3810 кгс). Совершил первый полёт 12 июля 1961 года, серийно производился до 1966 года, построено 497 машин.
• A4D-6 — предложенная в 1963 году модификация, серийно не строилась.
• TA-4E — прототип двухместной учебно-тренировочной модификации «Скайхока». Совершил первый полёт 30 июня 1965 года, построено 2 машины, позднее переименованные в TA-4F.
• A-4F — развитие A-4E. Дополнительное электронное оборудование в гаргроте (характерный «горб», использовавшийся на большинстве дальнейших модификаций), двигатель Пратт-Уитни J52-P-8A (4220 кгс), позднее заменённый на J52-P-408 (5080 кгс). Дополнительное бронирование кабины для защиты от пуль и осколков. Совершил первый полёт 31 августа 1966 года, серийно производился до 1968 года, построено 147 машин.
• TA-4F — двухместный учебно-тренировочный самолёт. Серийно производился в 1965—1967 годах, построено 238 машин (ещё 2 были изначально построены как TA-4E).
• TA-4J — двухместный учебно-боевой самолёт, модификация на основе TA-4F. Демонтировано большинство систем управления оружием и два из пяти пилонов подвески вооружения, двигатель J52-P-6 (3855 кгс). Совершил первый полёт 17 декабря 1968 года, построено 293 машины, бо́льшая часть TA-4F переоборудована в этот вариант.
• A-4L — обозначение прошедших модернизацию A-4C Резерва ВМС США. Установлен двигатель J65-W-20 (3810 кгс), некоторые незначительные доработки. Совершил первый полёт 21 августа 1969 года, модернизировано 100 машин.
• A-4M (неофициальное название «Скайхок» II) — штурмовик для Корпуса морской пехоты США. Увеличен фонарь кабины, установлен тормозной парашют, новая штанга дозаправки в полёте, система опознавания «свой—чужой», двигатель J52-P-408. В ходе производства установлена дополнительная аппаратура, в том числе новые индикаторы в кабине, система предупреждения о радиолокационном облучении, система бомбометания ARBS. Бронезащита лётчика с передних направлений и с нижней полусферы. Протектированый бак, две гидросистемы управления (основная и резервная). Совершил первый полёт 10 апреля 1970 года, серийно производился до 1979 года (последняя серийная модификация A-4), построено 158 машин (ещё 2 переоборудованы из A-4F).
• OA-4M — обозначение двухместных TA-4F, переоборудованных в самолёты передового авианаведения для Корпуса морской пехоты США. Переоборудовано 23 машины.

Экспортные

• A-4AR (Fightinghawk) — A-4M с модернизированным бортовым оборудованием для ВВС Аргентины. Во второй половине 1990-х годов поставлено 36 машин.
• TA-4AR — OA-4M для ВВС Аргентины. Во второй половине 1990-х годов поставлено 4 машины.
• A-4G — экспортное обозначение A-4F для Королевского военно-морского флота Австралии. Предназначен для обеспечения ПВО флота, мог нести до 4 УР «воздух—воздух» AIM-9. Совершил первый полёт 19 июля 1967 года, построено 8 машин (ещё 8 позднее переоборудованы из A-4F).
• TA-4G — двухместный учебно-тренировочный самолёт для Королевского военно-морского флота Австралии. Совершил первый полёт 21 июля 1967 года, построено 2 машины (ещё 2 позднее переоборудованы из TA-4F).
• A-4H — A-4F для ВВС Израиля, предназначенный для эксплуатации с наземных аэродромов. Вместо 20-мм авиапушек Кольт установлены 30-мм DEFA, демонтирован гаргрот. Совершил первый полёт 27 октября 1967, построено 90 машин.
• TA-4H — двухместный учебно-тренировочный самолёт для ВВС Израиля, модификация на основе TA-4J. Построено 10 машин.
• A-4K — A-4F для Королевских ВВС Новой Зеландии, предназначенный для эксплуатации с наземных аэродромов. Совершил первый полёт 10 ноября 1969 года, построено 10 машин (ещё несколько позднее переоборудованы из австралийских A-4G).
• TA-4K — TA-4F для Королевских ВВС Новой Зеландии. Построено 4 машины.
• A-4KU — A-4M для ВВС Кувейта, предназначенный для эксплуатации с наземных аэродромов. Увеличен фонарь кабины, некоторые другие изменения, двигатель J52-P-408 (5080 кгс). Совершил первый полёт 20 июля 1976 года, построено 30 машин.
• TA-4KU — двухместный учебно-тренировочный самолёт для ВВС Кувейта. Совершил первый полёт 14 декабря 1976 года, построено 6 самолётов.
• A-4N — A-4M для ВВС Израиля. Новая навигационная система и система управления оружием, радар AN/APQ-145, 30-мм авиапушки DEFA. Совершил первый полёт 8 июня 1972 года, построено 117 самолётов.
• A-4P — обозначение самолётов A-4B, поставленных ВВС Аргентины (75 машин).
• A-4PTM (PTM — Peculiar to Malaysia) — A-4C и A-4L для Королевских ВВС Малайзии. Модернизированное бортовое оборудование (включая радар AN/ARN-118), новый фонарь кабины, тормозной парашют, двигатель J65-W-20. Первый полёт — 12 апреля 1984 года.
• TA-4PTM — двухместный учебно-тренировочный самолёт для Королевских ВВС Малайзии (переоборудованные A-4C и A-4L). Первый полёт — 28 августа 1984 года.
• A-4Q — обозначение самолётов A-4B, поставленных ВМС Аргентины (16 машин).
• A-4S — A-4B для ВВС Сингапура. Обновлено некоторое бортовое оборудование, 30-мм пушки Aden, пять узлов подвески вооружения, двигатель J65-W-20 (3810 кгс). Первый полёт — 14 июля 1973 года.
• TA-4S — двухместный учебно-тренировочный самолёт для ВВС Сингапура.
• A-4SU/TA-4SU (Super Skyhawk) — сингапурские самолёты, прошедшие глубокую модернизацию.

Эксплуатация

США

Первый «Скайхок» поступил в строевую эскадрилью ВМС США (72-я штурмовая эскадрилья «Голубые ястребы», VA-72 Blue Hawks) 26 сентября 1956 года. С начала 1957 года новые самолёты начали поступать на вооружение Корпуса морской пехоты, первой их получила 224-я штурмовая эскадрилья «Бенгальские тигры» (VMA-224 Bengals).

В качестве палубного штурмовика A-4 пришёл на смену поршневому A-1 «Скайрейдер». Он был прост в управлении и обслуживании, имел хорошую манёвренность и мог нести широкий спектр вооружений (включая ядерное оружие). «Скайхок» пользовался уважением среди пилотов и получил несколько прозвищ, наиболее известным из которых было «Хот-Род Хайнеманна» (Heinemann’s Hot-Rod). Первые годы службы A-4 прошли достаточно спокойно. Вооружённые этими штурмовиками эскадрильи участвовали в походах авианосцев на Тихом океане, в Атлантике и Средиземном море, прикрывали высадку морской пехоты в Ливане (1958), совершали полёты над районом боевых действий во время высадки десанта кубинских эмигрантов в заливе Свиней (1961) и участвовали в Карибском кризисе (1962), однако в этих случаях до реального применения штурмовиков дело не дошло.

Кульминацией службы американских «Скайхоков» стала Вьетнамская война, в которой значительную роль сыграли самолёты и палубной авиации, и морской пехоты. В самый разгар боевых действий, в декабре 1967 года, ВМС США начали постепенно снятие A-4 с вооружения — его место теперь должен был занять A-7 «Корсар» II. Последние «Скайхоки» покинули палубы американских авианосцев в 1975 году, а всего через несколько лет они были выведены из состава и частей Резерва ВМС. Гораздо дольше их использовала морская пехота. Именно для КМП был предназначен последний серийный «Скайхок», выкаченный из цеха 27 февраля 1979 года. Спустя ровно одиннадцать лет, 27 февраля 1990 года, A-4 были сняты с вооружения эскадрилий морской пехоты первой линии, а в июне 1994 года от них отказался Резерв КМП, тем самым завершив службу боевых модификаций A-4 в США.

«Скайхок» использовался не только как штурмовик. Во время Вьетнамской войны он был выбран в качестве «самолёта-агрессора» в Школе истребительного вооружения ВМС США (благодаря популярной культуре более известной как «Топ Ган»), имитируя северовьетнамские истребители МиГ-17, имевшие похожие лётные характеристики. Поначалу противника имитировали A-4E, позднее заменённые двухместными самолётами. Учебно-тренировочные модификации сыграли большую роль в подготовке лётчиков палубной авиации. За счёт этого двухместные «Скайхоки» задержались на службе дольше своих одноместных собратьев и продолжали летать вплоть до 2003 года. Снятие их с вооружения ознаменовало конец почти 50-летней эксплуатации самолётов этого типа в вооружённых силах США.

В 1974—1986 годах самолёты A-4F использовала пилотажная группа ВМС США «Голубые ангелы».

Австралия

26 октября 1965 года Военно-морские силы Австралии объявили о намерении закупить штурмовики «Скайхок» в связи с ростом угрозы со сторони Индонезии. В Австралию поставлялись модификации A-4G и TA-4G, всего было получено соответственно 16 и 4 самолёта. Они состояли на вооружении двух эскадрильий. Эскадрилья № 805 (позднее VF-805) была боевой и периодически базировалась на борту единственного австралийского авианосца «Мельбурн»; все двухместные самолёты поступили в учебную эскадрилью № 724 (позднее VC-724), они не могли эксплуатироваться с короткой палубы «Мельбурна» из-за изменённого центра тяжести.

Австралийские «Скайхоки» имели высокий уровень аварийности, за полтора десятилетия в лётных происшествиях была потеряна примерно половина от общего числа поставленных машин. В 1982 году «Мельбурн» был выведен из состава Королевских ВМС, а в 1984 году Австралия продала все свои уцелевшие A-4 в Новую Зеландию.

Аргентина

В 1965 году военно-воздушные силы Аргентины заказали 50 самолётов A-4B для замены устаревших «Метеоров» и F-86. Поставки начались осенью 1966 года, однако были задержаны на несколько лет, так как Конгресс США опасался, что эти самолёты могут понадобиться ВМС и КМП в связи с большими потерями «Скайхоков» во Вьетнаме. В 1975 году было заказано ещё 25 самолётов. Всего ВВС Аргентины получили 75 «Скайхоков», имевших обозначение A-4P.

Военно-морские силы Аргентины в 1971 году заказали 16 A-4B. Эти машины получили обозначение A-4Q и отличались от самолётов ВВС способностью нести ракеты класса «воздух-воздух» AIM-9. Они периодически базировались на авианосце «Вейнтисинко де Майо» (исп. Veinticinco de Mayo).

В Аргентине A-4 состояли на вооружении четырёх эскадрилий ВВС и одной эскадрильи ВМС. Примерно 25 % парка «Скайхоков» было потеряно в Фолклендской войне 1982 года. Восполнить потери Аргентина не могла из-за введённого США эмбарго на продажу оружия. Лишь в 1994 году эмбарго было снято, и сразу же последовал заказ партии самолётов на базе A-4M, эксплуатировавшихся американской морской пехотой. Поставки 36 A-4AR и 4 TA-4AR начались в 1997 году, что позволило командованию ВВС окончательно снять с вооружения «Скайхоки» старых модификаций.

Бразилия

В 1997 году Бразилия заключила с Кувейтом контракт на поставку 20 кувейтских A-4KU и 3 TA-4KU. В Военно-морских силах Бразилии эти самолёты получили обозначения AF-1 и AF-1A. Подготовка пилотов проводилась в Аргентине и США. В настоящее время «Скайхоками» вооружена одна эскадрилья, базирующаяся на авианосце «Сан-Паулу».

Израиль

Контракт на поставку в Израиль первых 48 «Скайхоков» был подписан в августе 1966 года. Первые самолёты прибыли в декабре 1967 года. Военно-воздушные силы Израиля оказались крупнейшим эксплуатантом A-4 за пределами США: всего они получили 90 A-4H, 10 TA-4H и 117 A-4N. Кроме того, для восполнения больших потерь в войне 1973 года из состава ВМС и КМП США были переданы 46 A-4E, доставленные на борту авианосца «Индепенденс». По состоянию на 2008 года израильские самолёты продолжают использоваться для подготовки лётного состава.

Индонезия

В 1979 году Индонезия заказала у Израиля 14 A-4E и 2 TA-4H; сделка была тайной. В 1982 году в США были закуплены ещё 16 A-4E. Индонезийские «Скайхоки» служили в эскадрильях № 11 и № 12. В 1996 году все самолёты были переведены в эскадрилью № 11 на авиабазе Хасануддин. Позднее из США получены 2 TA-4J.

Статус индонезийских самолётов на 2008 год не совсем ясен; очевидно, все A-4E сняты с вооружения, но двухместные машины продолжают эксплуатироваться.

Кувейт

В ноябре 1974 года правительство Кувейта объявило намерении приобрести 36 самолётов «Скайхок». Всего было поставлено 30 A-4KU и 6 TA-4KU, состоявших на вооружении эскадрилий № 9 и 25 .

Часть кувейтских самолётов была потеряна во время иракского вторжения в августе 1990 года. После войны в Персидском заливе ВВС Кувейта получили истребители-бомбардировщики F/A-18, и «Скайхоки» были отправлены на хранение. Имели место неудачные попытки продать их в Боснию и на Филиппины, в 1997 году наконец был заключён контракт с Бразилией, получившей все 23 уцелевших кувейтских A-4.

Малайзия

Королевские Военно-воздушные силы Малайзии в 1980 году заказали 88 самолётов «Скайхок». Позднее из-за инфляции заказ был уменьшен, и Малайзия получила 34 A-4PTM и 6 TA-4PTM. Они состояли на вооружении эскадрилий № 6 и 9, базировавшихся в Куантане. В связи с получением новых ударных самолётов «Хок» и F/A-18D к концу 1990-х годов малайзийские A-4 были выведены из эксплуатации.

Новая Зеландия

3 июля 1968 года Новая Зеландия заказала 12 самолётов «Скайхок» для замены устаревающих бомбардировщиков «Канберра». 10 A-4K и 2 TA-4K были поставлены в 1970 году и поступили на вооружение эскадрильи № 75. Дополнительные самолёты получены в 1984 году из Австралии, продавшей 10 своих «Скайхоков», что позволило вооружить штурмовиками ещё одну новозеландскую эскадрилью (№ 2). С 1991 года эта эскадрилья базировалась в Австралии по соглашению между правительствами двух стран.

С 1986 года новозеландские A-4 прошли программу модернизации «KAHU», получив новую авионику. Несмотря на это, в конце 1990-х годов встал вопрос о необходимости их замены. Для этого Новая Зеландия собиралась закупить истребители-бомбардировщики F-16, но сделка не состоялась. С начала 2000-х годов самолёты «Скайхок» были выведены из эксплуатации, а в 2005 году принято решение об их продаже за рубеж.

Примечательно, что в 2001 году в Новой Зеландии из запчастей был собран новый TA-4K специально для музейного экспонирования; таким образом, этот самолёт можно считать последним построенным «Скайхоком».

Сингапур

С 1972 года Сингапур закупил не менее 126 самолётов A-4B и A-4C, переделанных под стандарт A-4S. Двухместные модификации не закупались; вместо этого было проведено необычное переоборудование одноместных самолётов, заключавшееся в установке второй кабины пилота с отдельным фонарём (TA-4S). В середине 1980-х годов был проведён первый этап модернизации сингапурских A-4, получивших двигатели Дженерал Электрик F404-GE-100D (A-4S-1). На втором этапе модернизации была установлена новая авионика; эти самолёты (A-4SU и TA-4SU) получили обозначение «Супер Скайхок».

К 2008 году процесс снятия A-4 с вооружения ВВС Сингапура подходил к концу.

Боевое применение

Юго-Восточная Азия

«Скайхоки» воевали в Юго-Восточной Азии в буквальном смысле с первого до последнего дня прямого вмешательства США во Вьетнамскую войну. 5 августа 1964 года A-4 были в числе самолётов, совершивших первый налёт на Северный Вьетнам. Операция «Пронзающая стрела» (Pierce Arrow) проводилась в ответ на предполагаемые действия северовьетнамских катеров против эсминцев ВМС США во время второго Тонкинского инцидента. В ходе налёта была уничтожена часть имевшихся у ДРВ торпедных катеров, а также нефтехранилище в Вине. Потери составили два самолёта, в том числе один «Скайхок» из 144-й штурмовой эскадрильи; его пилот Эверетт Альварес катапультировался и стал первым американским военнопленным в Северном Вьетнаме.

В первой половине войны «Скайхок» (модификаций A-4B, A-4C и A-4E) был самым массовым штурмовиком ВМС США. Поршневые «Скайрейдеры» снимались с вооружения, а более совершенные и дорогие «Интрудеры» были достаточно немногочисленны. Палубные A-4 использовались в основном против Северного Вьетнама. Ставившиеся перед ними задачи включали нанесение ударов по линиям коммуникаций и стратегическим объектам, вооружённую разведку («свободная охота»), подавление северовьетнамской системы ПВО, в том числе охоту за зенитно-ракетными комплексами. Операции по поиску и уничтожению ЗРК проходили под кодовым названием «Железная рука» (Iron Hand; в ВВС США этим занимались специальные подразделения «Дикие ласки») и считалась одной из наиболее опасных миссий. Со «Скайхоков» впервые были применены противорадиолокационная ракета AGM-45 «Шрайк» и управляемая бомба AGM-62 «Уоллай».

После прекращения бомбардировок Северного Вьетнама осенью 1968 года палубная авиация была переориентирована на действия в Южном Вьетнаме и Лаосе. «Скайхоки» уже заменялись новыми штурмовиками A-7 «Корсар» II. Когда весной 1972 года началась новая воздушная кампания против ДРВ, в боевых действиях приняли участие лишь несколько эскадрилий, вооружённых A-4F.

Морская пехота США применяла свои «Скайхоки» с наземных баз в Южном Вьетнаме (Дананг и Чулай). Её самолёты ограниченно привлекались к бомбардировкам ДРВ и в основном занимались оказанием непосредственной воздушной поддержки подразделениям КМП в северных провинциях Южного Вьетнама. Свои последние боевые вылеты «Скайхоки» морской пехоты совершили 28 января 1973 года, на следующий день после подписания Парижского мирного соглашения и непосредственно перед вступлением в силу прекращения огня.

Применение A-4 во Вьетнаме было чрезвычайно интенсивным. Например, одна только 311-я штурмовая эскадрилья морской пехоты, воевавшая весь период войны с одногодичным перерывом и всё это время вооружённая «Скайхоками», совершила 54 тыс. боевых вылетов. Соответствующими были и потери: за всё время войны в Юго-Восточной Азии ВМС и КМП США потеряли 362 штурмовика A-4 (это цифра общих потерь — и боевых, и небоевых), погибло 130 пилотов. «Скайхоки» понесли наибольшие боевые потери среди всех типов самолётов, применявшихся во Вьетнаме Военно-морскими силами и Корпусом морской пехоты. На счёт A-4 была записана одна воздушная победа — 1 мая 1967 года лейтенант-коммэндер Теодор Шварц сбил неуправляемыми ракетами северовьетнамский истребитель МиГ-17. Северовьетнамскими истребителями сбито от одного до четырёх A-4.

Двое пилотов A-4 удостоились высшей военной награды США — Медали Почёта. Лейтенант-коммэндер Майкл Эстоцин был посмертно награждён за свои действия в двух вылетах на подавление позиций ЗРК в районе Хайфона (апрель 1967), коммэндер Джеймс Стокдэйл получил награду за героизм в плену. Ещё одним известным пилотом A-4 во Вьетнаме был лейтенант-коммэндер Джон Маккейн, будущий сенатор и кандидат на президентских выборах 2008 года. Он едва не погиб во время пожара на авианосце «Форрестол» 29 июля 1967 года, унёсшего жизни более 130 человек, а 26 октября его «Скайхок» был сбит над Ханоем зенитной ракетой. Маккейн катапультировался и попал в плен.

Ближний Восток

Штурмовики A-4 начали поступать в ВВС Израиля в конце 1967 года. В боевых действиях они впервые были использованы весной 1968 года на иорданском фронте, и в дальнейшем применялись на всех фронтах «войны на истощение». 15 мая 1970 года на счёт пилота «Скайхока» Эзры Дотана были записаны два сирийских МиГ-17, сбитых в воздушном бою над Ливаном. На синайском фронте египетские МиГ-21 сбили два израильских «Скайхока». Приходилось израильским A-4 встречаться над Синаем и с советскими МиГ-21, в результате которых два «Скайхока» получили повреждения и один уничтожен. Всего за время войны в боях было потеряно не менее 4 израильских «Скайхоков».

К началу Октябрьской войны 1973 года «Скайхок» был самым массовым самолётом ВВС Израиля (около 160 машин). В ходе войны израильская авиация столкнулась с неожиданно мощной системой ПВО Египта и не менее мощной ПВО Сирии, в результате чего в первые три дня боевых действий были понесены тяжёлые потери. Только за один день 7 октября, было сбито как минимум 30 «Скайхоков», лишь немногие пилоты смогли катапультироваться. Больше половины из отправленных на Голанские высоты самолётов, не возвращались с боевого задания. Для их восполнения из США были срочно переброшены в том числе 46 «Скайхоков». Потери A-4 в этой войне составили как минимум 50 машин. В воздушных боях было сбито 9 «Скайхоков» — 5 сбито сирийскими МиГ-21, 2 сирийскими МиГ-17, 1 египетским МиГ-21 и 1 иракским МиГ-21.

После окончания большой войны израильские «Скайхоки» продолжали совершать боевые вылеты над Голанскими высотами. 19 апреля 1974, над горой Хермон, огнём сирийской «Шилки» был сбит A-4, лётчик погиб в самолёте.

В конце 1970-х и начале 1980-х годов израильские A-4 участвовали в налётах на базы Организации освобождения Палестины на территории Ливана. Они применялись и в ходе операции «Мир Галилее» — полномасштабного вторжения в Ливан летом 1982 года. Потерян был один самолёт, сбитый ракетой ПЗРК Стрела-2 6 июня 1982 года (его пилот попал в плен).

Во время неудавшейся обороны Кувейта от иракской армии в 1990 году кувейсткие ВВС потеряли не менее 9 A-4 «Скайхок».

Фолкленды

Основу реактивной ударной авиации Аргентины во время Фолклендской войны (1982) составляли «Скайхоки» и «Даггеры». Из-за отсутствия подходящих аэродромов на Фолклендах они были вынуждены выполнять боевые вылеты с материка, что значительно увеличивало дальность полёта.

«Скайхоки» привлекались главным образом к ударам по британским кораблям с применением свободнопадающих авиабомб. Несмотря на то что многие бомбы не взрывались (высота сброса часто была слишком мала, и взрыватель не успевал взвестись), пилотам A-4 удалось уничтожить четыре из шести потерянных британских кораблей («Ардент», «Ковентри», «Энтилоуп», «Сэр Галахэд»); таким образом, штурмовики «Скайхок» оказались наиболее эффективными аргентинскими самолётами в этом конфликте. Ярким примером возможностей современной штурмовой авиации стали события в Блафф-Коув (en) 8 июня 1982 года. Британское командование собиралось перебросить в этот район по морю подкрепления для уже находившегося на позициях батальона парашютистов. Переброска должна была проводиться в тёмное время суток, но в результате ряда случайностей и ошибок оба десантных корабля всё ещё находились в Блафф-Коув с наступлением рассвета. В результате они были замечены аргентинцами, и группа «Скайхоков» нанесла удар по месту высадки, не встретив никакого противодействия. Последствия налёта были катастрофическими: погибло около 50 британских военнослужащих, корабли были повреждены, причём повреждения «Сэр Галахэд» оказались настолько тяжёлыми, что он был затоплен после прекращения боевых действий.

Потери вооружённых «Скайхоками» эскадрилий в ходе войны составили 22 самолёта и 19 пилотов, из них до 8 сбито в воздушных боях с британскими Sea Harrier.

Другие конфликты

Во время иракского вторжения в Кувейт в августе 1990 года кувейтские A-4KU наносили удары по наступавшим войскам противника. Несколько самолётов были потеряны, остальные успели до захвата аэродромов перелететь в Саудовскую Аравию. Пять «Скайхоков» достались Ираку в качестве трофеев. Вся уцелевшая кувейтская авиация вошла в состав Свободных ВВС Кувейта (Free Kuwaiti Air Force). «Скайхоки» активно участвовали в операции «Буря в пустыне» в январе—феврале 1991 года, совершив более 1300 боевых вылетов при потере всего одного самолёта (пилот попал в плен).

Индонезийские «Скайхоки» использовались против партизан на оккупированном Восточном Тиморе, однако подробности этих операций неизвестны.

Происшествия

14 февраля 2013 года Douglas A-4 Skyhawk аргентинских ВВС потерпел крушение при посадке. Пилоты успели катапультироваться.

Тактико-технические характеристики

Приведённые данные соответствуют варианту A-4E.

Технические характеристики

• Экипаж: 1 человек
• Длина: 12,6 м
• Размах крыла: 8,4 м
• Высота: 4,6 м
• Площадь крыла: 24,06 м²

• Масса пустого: 4365 кг
• Масса снаряжённого: 8300 кг
• Масса максимальная взлётная: 10 410 кг

• Двигатель: 1× ТРД Pratt & Whitney J52-P-6A (1× 3855 кгс)

Лётные характеристики

• Максимальная скорость у земли: 1083 км/ч
• Крейсерская скорость: 800 км/ч
• Скорость сваливания: 224 км/ч
• Боевой радиус с 2 ПТБ: 1094 км
• Перегоночная дальность: 3430 км
• Боевой потолок: 12 200 м
• Эксплуатационная перегрузка: −3/+8 g

Вооружение

• Пушки: 2×20 мм (Colt Mk.12); боезапас — 100 снарядов/ствол
• Точек подвески: 5
• Боевая нагрузка: до 3720 кг

Литература

• И. Алексеев. Штурмовик «Скайхок» // «Зарубежное военное обозрение», № 11, 1980. стр.50-53
• Подольный Е, Ильин В. «Револьвер» Хейнеманна. Палубный штурмовик «Скайхок» (рус.) // Крылья Родины. — М., 1995. — № 3. — С. 12-19. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0130-2701&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0130-2701].
• [www.zvo.su/VMS/palubnye-shturmoviki-vms-ssha.html Палубные штурмовики ВМС США], журнал Зарубежное военное обозрение, №10 1977

Ссылки

• [www.skyhawk.org Skyhawk Association]  (англ.)
• [www.uswarplanes.net/skyhawk.html Модификации и серийные номера A-4]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Douglas A-4 Skyhawk

– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.