ARA San Luis (S-32)

<th colspan="3" align="center" style="color: white; height: 20px; background: navy;font-size: 110%;">История корабля</th> <th colspan="3" align="center" style="color: white; height: 20px; background: navy;font-size: 110%;">Силовая установка</th> </tr><tr> <td colspan="3"> Дизель-электрическая, одновальная, 4 дизеля MTU 12V493 AZ80 по 2400 л. с., гребной электродвигатель 5000 л. с.
Дальность плавания:

11 000 миль 10-узловым ходом (надводная);

8 000 миль 10-узловым ходом (под РДП);

400 миль 4-узловым ходом (подводная)</td>

Сан-Луис
ARA San Luis (S32)
Сан-Луис (S-32)
Государство флага	Аргентина Аргентина
Порт приписки	Мар-дель-Плата, Пуэрто-Бельграно
Спуск на воду	3 апреля 1973
Выведен из состава флота	23 апреля 1997
Современный статус	выведена из активного состава, хранится на верфи Astillero Almirante Storni (бывшая MMDG)
Основные характеристики
Тип корабля	Дизель-электрическая ПЛ
Обозначение проекта	тип 209/1200
Разработчик проекта	Howaldtswerke-Deutsche Werft
Кодификация НАТО	Type 209/1200
Скорость (надводная)	11,5 уз.
Скорость (подводная)	22,5 уз.
Рабочая глубина погружения	300 м
Предельная глубина погружения	500 м
Автономность плавания	до 50 сут
Экипаж	36 (в том числе 8 офицеров)
Размеры
Водоизмещение надводное	1185 т
Водоизмещение подводное	1285 т
Длина наибольшая (по КВЛ)	56,0 м
Ширина корпуса наиб.	6,2 м
Средняя осадка (по КВЛ)	5,6 м
Вооружение
Торпедно- минное вооружение	8 × 533-мм ТА, 14 торпед SST-4

ARA San Luis (S-32)ARA San Luis (S-32)

«Сан-Луис» (исп. ARA San Luis (S32)) — аргентинская подводная лодка типа 209, седьмой корабль аргентинских ВМС (исп. Armada de la República Argentina, ARA), названный в честь провинции Сан-Луис. Единственная предположительно сумевшая прорвать английскую морскую блокаду во время Англо-аргентинского конфликта 1982 года.

Постройка

«Сан-Луис» была второй лодкой данного типа, построенной для ARA. Однотипная с ней «Сальта» (ARA Salta, S-31) вступила в строй в феврале 1973.

Заказ на постройку «Сан-Луис» был выдан 30 апреля 1969 года, а 16 июня того же года размещен на верфи Howaldtswerke-Deutsche Werft в Киль, Германия. Срок постройки предусматривался 36 месяцев. Секции лодки (бортовой номер S-32) изготавливались в Германии, а собирались на верфи TANDANOR, под Буэнос-Айресом. Собранный корпус был спущен на воду 3 апреля 1973, окрещён супругой губернатора провинции Сан-Луис. (В ARA принято называть подводные лодки в честь провинций на S).

24 мая 1974 лодка вошла в состав Командования подводных сил (COFS), с базированием на Мар-дель-Плата, а 23 августа на ней был поднят военно-морской флаг.

Начало службы

После приписки к COFS лодка прошла все этапы боевой подготовки, полагающиеся кораблям и летательным аппаратам ARA. 9 октября 1975, приняв полный запас топлива и предметов снабжения, S-32 вышла в 50-дневное автономное плавание, с задачей патрулировать назначенные районы Южной Атлантики, включая зону Фолклендских островов. В частности, выполнялось фотографирование берега и отработка выхода в атаку на имеющиеся в зоне корабли и суда. Общей целью похода была проверка боевых возможностей лодки.

В конце 1978 года разногласия по статусу островов Пиктон, Леннокс и Исла-Нуэва в проливе Бигл (Огненная Земля) привели к ухудшению отношений Аргентины с Чили. 22 декабря 1978 Аргентина начала операцию «Суверенитет» (исп. Operación Soberanía) — военную оккупацию островов. Флот, выполняя приказ исполнительной власти, отправил к югу большие силы. S-32 вместе с остальными кораблями вошла в зону конфликта и заняла назначенную ей позицию. Когда столкновение казалось уже неминуемым, вмешательство папы Иоанна-Павла II предотвратило военные действия. Лодка вернулась в базу Мар-дель-Плата.

Фолклендская война

С началом боевых действий в Южной Атлантике, в конце апреля 1982 года «Сан-Луис» и «Сальта» получили приказ проникнуть в зону блокады вокруг Фолклендских островов, вести наблюдение и разведку и атаковать обнаруженные цели. Вскоре после выхода «Сальта» доложила о проблемах с механизмами — шумность лодки повысилась, и устранить её силами экипажа не удалось. «Сан-Луис» продолжила поход в одиночку. Командовал лодкой «капитан де корвета» Фернандо Аскуэта (исп. Capitan de Corbeta Fernando Azcueta).

1 мая 1982

Исходная позиция была ему назначена к северо-востоку от островов. Из данных разведки англичане знали о возможном присутствии лодки. Утром 1 мая фрегаты HMS Brilliant и HMS Yarmouth начали противолодочный поиск при поддержке вертолетов «Си Кинг» 826-й эскадрильи с вертолётоносца HMS Hermes, командир звена — лейтенант-коммандер Хогг (англ. A. J. M. Hogg).

В 10:00 Аскуэта, по его словам, обнаружил крупный боевой корабль. Точнее определить его класс он не мог из-за дымки, но был уверен что корабль британский и предположил, что это эсминец. Произведя залп, он не услышал взрывов в расчётное время. Из-за послезалпового маневрирования результаты в перископ он тоже не наблюдал. С запозданием против расчётного на лодке слышали один взрыв, но признаков попадания в цель не было. Командир заключил, что неисправны как компьютер торпедной стрельбы, так и система наведения торпед по проводам — один провод оказался оборван, остальные явно не сработали. Закончив манёвр уклонения, Аскуэта положил лодку на грунт и скомандовал тишину в лодке.

С британской стороны не обнаружили не только лодки, но и торпед, и потому продолжали поиск в прежнем режиме. Фрегаты использовали подкильные ГАС в активном режиме, вертолёты — опускаемые пассивные ГАС и гидроакустические буи. Поиск продолжался непрерывно до темноты, с использованием сменных экипажей вертолётов и дозаправок без посадки в режиме зависания. Было сброшено 2 торпеды и 6 глубинных бомб по возможным контактам, безрезультатно. Ночью поиск продолжили только фрегаты.

В своём рапорте Аскуэта отметил, что слышал разрывы, но они были слишком далеко, чтобы представлять опасность. Он заключил, что глубинные бомбы предназначены не столько уничтожить его, сколько заставить уйти на глубину. Что он и сделал. Аскуэта никогда не утверждал, что надёжно опознал цель, или что был уверен в результатах атаки. Но аргентинская пропаганда охотно подхватила повод для домыслов. Чаще всего утверждалось, что S-32 торпедировала противолодочный авианосец HMS Invincible, хотя он в тот момент находился в 180 милях к северо-западу. Другим «кандидатом» стал HMS Exeter, эсминец типа 42, хотя в это время он был в Вест-Индии, и присоединился к эскадре только 21 мая. Вероятнее всего, Аскуэта наблюдал в перископ HMS Brilliant, который по размерам не меньше эсминца.

10-11 мая 1982

В результате потери крейсера «Генерал Бельграно» 2 мая 1982, остальные надводные силы Аргентины были отозваны в свои воды. «Сан-Луис» осталась единственным аргентинским кораблём в зоне конфликта.

В ночь с 10 на 11 мая фрегат HMS Alacrity, командир — коммандер Крейг (англ. C. J. S. Craig) вошёл в Фолклендский пролив с задачей вскрытия береговой обороны и минной опасности. Около полуночи артиллерийским огнём он потопил неопознанное судно, не ответившее на сигнал. Завершив разведку, Alacrity в паре с дожидавшимся HMS Arrow вышли из пролива через северо-восточный проход.

Именно в этом районе теперь находилась S-32. Согласно рапорту командира, он обнаружил два корабля, предположительно эсминца, входивших в район его патрулирования. Используя данные гидроакустики и ручное наведение, он вышел в атаку и в 01:40 11 мая выстрелил одиночную торпеду с дистанции 2,5 мили. Результат атаки снова был неясен. Согласно рапорту, «оба корабля полным ходом покинули район». Но следует отметить, что контратаки противолодочных сил не было.

Позже HMS Arrow поднял на борт противоторпедную ловушку (имитатор), которую буксировал на переходе. Оказалось что она повреждена, но не взрывом. Повреждение отнесли на касание грунта. Позже, учитывая сообщения в прессе, некоторые эксперты стали утверждать, что повреждение было от торпеды. Однако это остаётся спорным. Если это была торпеда, то она опять не взорвалась, и что важнее, не была обнаружена акустикой.

«Сан-Луис» продолжала патрулирование, пока не пришёл приказ (в тот же день) возвращаться в базу. Считается, что

…в ARA решили, что пропагандистская ценность лодки от дальнейшего пребывания в море не повысится.

О военной ценности уже не упоминалось. Реально она состояла в непропорционально больших усилиях, затраченных британцами в первые дни на противолодочную оборону, и связанном с этим напряжении. Например, 2 мая корабли, пришедшие на помощь повреждённому ракетой HMS Sheffield, докладывали об активности подводных лодок, хотя послевоенное сравнение донесений показывает, что лодок поблизости не было.

Итоги

17 мая 1982 «Сан-Луис» вернулась в Мар-дель-Плата и приступила к ремонту торпедных аппаратов. Боевые действия закончились раньше, чем она была готова к следующему выходу. Материальный урон от действий лодки был нулевым. Несмотря на это, она считается единственным аргентинским кораблём, сумевшим прорвать зону полной блокады (англ. Total Exclusion Zone, TEZ) объявленную британцами. Но здесь проявляется классический «парадокс субмарины»: если она поразила цель, то потеряла скрытность, а если осталась необнаруженной, то была ли она там вообще? На 2009 год оперативные документы S-32 от того похода остаются недоступны.

Надёжность же открытых источников сомнительна. Так, хотя Аскуэта не заявил твердо, что попал в кого-нибудь, это не помешало аргентинской пропаганде объявлять то один, то другой корабль торпедированным или даже потопленным. Британская пресса, вместо того чтобы подойти к сообщениям критически, в большинстве следовала этой истории. Когда Invincible вернулся в базу, его моряки с удивлением услышали, что они, оказывается, потоплены.

Ещё показательный факт. После смены правительства Национальным Конгрессом Аргентины проводились награждения участников конфликта. Были выпущены награды трёх степеней: высшая — за выдающуюся храбрость (2 или 3 награждённых); вторая — за отличие в бою (около 80 награждённых); и нашивка для всех участвовавших. Фернандо Аскуэта получил награду второй степени со скромной формулировкой: «От Национального Конгресса — Фернандо Аскуэта, воевавшему при Мальвинах».

Конец службы

Служба «Сан-Луис» продолжалась ещё 15 лет. Так, в 1990 году она провела 59 дней в море без перерыва, в том числе 799 часов в подводном положении, и прошла 6253 мили. В том же походе участвовала в совместных упражнениях с новым корветом «Паркер».

В 1994 встала на модернизацию на верфь Manuel Domecq García, где в частности были заменены электромотор и все 480 элементов аккумуляторной батареи. Однако, по формальным причинам, ремонт не был завершён, и лодка осталась на верфи. Приказом Начальника генерального штаба № 69/95 «C» от 23 апреля 1997 она была объявлена непригодной к службе и выведена из активного состава, в ожидании продажи или ликвидации. Были частные инициативы по превращению её в музей Фолклендской (аргентинцы называют Мальвинской) войны, но без результата.

См. также

• ARA Santa Fe (S-21)

Литература

• Almost Total Exclusion; in: Jon Guttman. Defiance at Sea. Cassell, London, 1999 (Repr. 1995.), p.170-181. ISBN 0-304-35085-0
• Duncan Anderson. The Falklands War 1982. Essential Histories. Osprey Publishing, Oxford, 2002. ISBN 1-84176-422-1
• [www.lanacion.com.ar/202442 Diario La Nación: La guerra que no se vio]  (исп.)

Отрывок, характеризующий ARA San Luis (S-32)

– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»