Ab Urbe condita

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ab urbe condita»)
Перейти к: навигация, поиск

Ab Urbe condita (связано с Anno Urbis conditae: AUC или a.u.c.) — лат. «от основания города (Рима)», традиционно принимавшегося за 753 год до н. э. Тип летосчисления, использовавшийся для обозначения года некоторыми римскими историками. Современные историки используют этот термин значительно чаще, чем сами римляне. Преобладающим способом обозначения римского года было указание имён двух консулов, правивших в этом году. Ранее год от основания Рима неразборчиво добавлялся многими редакторами в работы римских историков, что создавало видимость более частого использования термина, чем это было в действительности. Для обозначения года также использовался год правления императора, особенно в Византийской империи после введения в 537 году Юстинианом требования такого летосчисления. Термин встречается преимущественно в трудах немецких авторов, в частности, в Римской истории Теодора Моммзена.





Значение

Начиная с императора Клавдия, вычисление даты основания Рима, предложенное Варроном (см. ниже), стало господствующим, и празднование годовщины основания города стало частью имперской пропаганды. В 47 году император Клавдий впервые провёл большие празднества, посвящённые 800-й годовщине основания города. Аналогичные празднества были проведены в 121 году Адрианом, и в 147/48 году Антонином Пием.

В 248 году во время правления Филиппа Араба вместе с Терентинскими играми отмечалось тысячелетие Рима (десятое столетие, лат. saeculum), в память об этом событии были отчеканены монеты. На монетах претендента на престол, Пакациана, имеется надпись «Год тысяча первый», что является отражением того, что римляне чувствовали приход новой эры, «Saeculum Novum».

После христианизации Римской империи и в последующие века этот образ стал использоваться в метафизическом смысле.

Вычисления Варрона

Традиционная дата основания Рима, 21 апреля 753 года до н. э., была введена в обращение Марком Теренцием Варроном. Он использовал, вероятно, список консулов (который мог содержать ошибки), и назвал год первого консула «245 ab urbe condita», переняв у Дионисия Галикарнасского 244-летний период правления царей, правивших после основания Рима. Кроме того, как сообщает Плутарх[1], по просьбе Варрона его друг астролог Тарутий предпринял попытку вычисления дат рождения Ромула и Рема и основания Рима астрологическими методами. Он решил, что братья были зачаты в день солнечного затмения 24 июня 772 года до н. э. в 3-м часу после восхода и появились на свет 26 марта 771 года до н. э., а Рим был основан 4 октября 754 г. до н. э.

Археологические раскопки в Риме показывают, что датировка Варрона близка к действительности: первые поселения на территории Рима датируются началом-серединой VIII века до н. э.[2]

Вычисления Дионисия Малого

Система Anno Domini (от начала новой эры) была разработана в 525 году в Риме монахом Дионисием Малым, как результат его работы, посвящённой вычислению даты Пасхи. В своих Пасхальных таблицах Дионисий приравнял 532 год н. э. к 248 году царствования императора Диоклетиана. Новая система летосчисления взамен старой, использовавшейся в пасхальных таблицах и опиравшейся на годы правления императора Диоклетиана. была придумана Дионисием, чтобы искоренить память об этом преследовавшем христиан императоре.

Первоначально, его вычисления использовались только узким кругом лиц в Риме. Года в этой системе считались до восхождения императора Диоклетиана (20 ноября 284 года), однако начинались с «incarnatione Domini», то есть, рождения Иисуса. Поскольку Дионисий Малый не указал конкретного года рождения, оно вычислялось и как 1-й год н. э., и как 1-й год до н. э. Позже было вычислено, что 1-й год н. э. соответствует римскому DCCLIV ab urbe condita. Нулевой год в христианском календаре отсутствует:

1 ab urbe condita = 753 до н. э.

2 ab urbe condita = 752 до н. э.

3 ab urbe condita = 751 до н. э.

750 ab urbe condita = 4 до н. э. (Смерть Ирода Великого)

751 ab urbe condita = 3 до н. э.

752 ab urbe condita = 2 до н. э.

753 ab urbe condita = 1 до н. э.

754 ab urbe condita = 1 н. э.

755 ab urbe condita = 2 н. э.

2769 ab urbe condita = 2016 н. э. (с 4 мая)

Альтернативные вычисления

Согласно Патеркулу, основание Рима произошло через 437 лет после падения Трои (1182 год до н. э.) вскоре после солнечного затмения, которое наблюдалось в Риме 25 июня 745 года до н. э. и имело величину 50,3 %. Затмение началось в 16:38, достигло пика в 17:28 и закончилось в 18:16.

В то же время, согласно Луцию Фирмиану, Ромул и Рем были зачаты 23 дня египетского месяца Хойак, во время полного солнечного затмения (затмение произошло 15 июня 763 года до н. э., в Риме имело звёздную величину 62,5 %, началось в 6:49, достигло пика в 7:47 и завершилось в 8:51). Они родились 21 дня месяца Тот — первый день этого месяца в тот год приходился на 2 марта[3]. Рим был основан на девятый день месяца Фармути, то есть, согласно общепринятому мнению, 21 апреля.

Римляне добавляли, что во время, когда Ромул начал строить город, поэтом Антимахом Теосским наблюдалось солнечное затмение, произошедшее на 30-й день лунного месяца. Затмение 25 июня 745 года (см. выше) имело фазу 54,6 % в Теосе, началось в 17:49 и во время захода солнца все ещё продолжалось.

Ромул исчез на 54 году жизни в ноны квинтилия (июля)[4], в день, когда померкло солнце (день превратился в ночь, внезапная темнота считалась затмением Солнца). Это затмение произошло 17 июля 709 года до н. э. и имело фазу 93,7 %, началось в 5:04 и закончилось в 6:57.

Плутарх полагал, что это событие 5 июля 37 года от основания Рима, и считал, что Ромул правил 37 лет, после чего был убит сенатом или исчез на 38 году своего правления. Эти данные записаны Плутархом[5], Луцием Флором[6], Цицероном[7], Дионом Кассием и Дионисием Галикарнасским. Дион Кассий в «Римской Истории» (Книга I) подтверждает эти данные, говоря, что Ромул в момент основания Рима был в возрасте 18 лет. Таким образом, расчёты затмений могут подтверждать гипотезу, что Ромул правил с 746 по 709 год до н. э., и что Рим был основан в 745 году до н. э.

Квинт Фабий Пиктор (около 250 года до н. э.) сообщает, что римские консулы начали править через 239 после основания Рима (Enciclopedia Italiana, XIV, 1951: 173). Тит Ливий утверждает практически то же самое, говоря о периоде 240 лет. Полибий[8] говорит, что это произошло 28 лет спустя после изгнания последнего персидского царя Ксеркса, напавшего на Грецию, и что событие зафиксировано в 478 году до н. э. двумя солнечными затмениями[9].

Напишите отзыв о статье "Ab Urbe condita"

Примечания

  1. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. — М.: Наука, 1994. [ancientrome.ru/antlitr/plutarch/sgo/romul-f.htm «Ромул»]. [www.webcitation.org/6CcKkUu9c Архивировано из первоисточника 2 декабря 2012]., 12, 27, 29
  2. И. Л. Маяк «Рим первых царей. Генезис римского полиса» М., 1983.
  3. (Prof. E.J. Bickerman, 1980: 115)
  4. Quintilis, on "Caprotine Nones, " Livy (I, 21)
  5. (Lives of Romulus, Numa Pompilius and Camillus), Plutarch
  6. (Book I, I), Florus
  7. (The Republic VI, 22: Scipio’s Dream), Cicero
  8. Polybius, The Histories (III, 22. 1-2)
  9. Theodor Mommsen, History of Rome (1854—1856)

Отрывок, характеризующий Ab Urbe condita

Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.