Aichi D1A

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
D1A
Тип палубный пикирующий бомбардировщик
Разработчик Aichi, Heinkel
Производитель Aichi
Главный конструктор Дзюньитиро Нагахата, Роёдзо Ямамото, Токуитиро Гомэи, Ёсимити Кобаяси
Первый полёт 1934 год
Начало эксплуатации 1934 год
Конец эксплуатации 1945 год
Статус снят с эксплуатации
Основные эксплуатанты Императорский флот Японии
Годы производства 1934–1940
Единиц произведено 428
Базовая модель Curtiss F8C Helldiver (англ.), Heinkel He 50
Aichi D1AAichi D1A

Айти D1A (яп. 九四式艦上爆撃機, палубный бомбардировщик, тип 94/96) — японский палубный пикирующий бомбардировщик времён японо-китайской и Второй мировой войн. Разрабатывался компанией Aichi. Кодовое название по классификации союзников — «Сьюзи» (англ. Susie).





История проекта

Знакомство японцев с пикирующими бомбардировщиками

Технику бомбометания с пикирования в 1926 году одними из первых в мире применили лётчики ВВС США, когда палубные морские истребители Curtiss F6C Hawk (англ.) на высоте 760 м переходили в пикирование под углом 45 градусов, а на высоте 120 м сбрасывали бомбы. Через год на больших военно-морских учениях лётчики продемонстрировали эту технику в присутствии иностранных военных атташе. Если Западная Европа скептически восприняла подобную технику (за исключением Германии, внедрившей подобную методику для пилотов бомбардировщиков Junkers Ju 87), то Япония внимательно изучила результаты доклада и стала заниматься внедрением американских методов производства авиатехники, а заодно и тактики бомбометания с пикирования.

В 1929 году в США прибыл морской офицер Дзюньитиро Нагахата из Морского технического института города Йокосука, известного как «Йокосо». Нагахата стремился изучить технологические приёмы производства авиатехники в США, а также заодно ознакомиться с разрабатываемыми проектами морских пикирующих бомбардировщиков. За несколько месяцев он получил сведения о проектах бомбардировщиков Martin XT5M-1 (англ.), Vought O2U (англ.) и Curtiss F8C Helldiver (англ.), причём больше всего японцы интересовались последним. Американцы использовали специальную трапецию, которая не позволяла бомбе попасть в винт при сбросе с пикирования. После возвращения Нагахата доложил о результатах поездки и настоял о включении разработки морского пикирующего бомбардировщика в техническое задание спецификации «6-Shi», которую разработали в начале 1931 года. В спецификации проект получил обозначение «Специальный бомбардировщик».

Первые испытания и неудачи

Руководителем проекта был назначен тот же Нагахата, а Морской технический институт стал к тому моменту Морским арсеналом Кусо. Детальным проектированием стал конструктор фирмы «Накадзима» Роёдзо Ямамото. Проект бомбардировщика подвергся сразу же первым изменениям: в экипаж, помимо пилота, решили включить и стрелка. Первый прототип был построен в ноябре 1932 года, а через месяц — второй. Испытания на пикировании состоялись 26 ноября 1932, однако закончились трагедией из-за ошибки конструктора. Шеф-пилот фирмы «Накадзима» Цунэо Фудзимаки не смог вывести самолёт из пике и врезался в землю, погибнув на месте. По свидетельствам очевидцев, пилот несколько раз безуспешно пытался выйти из пике, «поднимая нос». Второй прототип из-за плохой управляемости и устойчивости проходил испытания, но вскоре проект закрыли.

Попытки вернуться к проекту предпринимались Нагахатой и Ямамото в декабре 1932 года, создав новую улучшенную версию по программе «7-Shi», построив в 1933 году ещё один прототип под названием N-35, но и его отвергли флотом. Вскоре флот вернулся к проекту в новой спецификации «8-Shi», но предложил провести конкурс. Участие принимала компания Aichi, но фаворитами считались Nakajima и 1-й арсенал флота в Йокосуке, которые должны были добиться какого-нибудь успеха. Нагахата и Ямамото разработали новый проект «Специального бомбардировщика» под внутрифирменным обозначением RZ, построив два прототипа в 1934 году. Прототип Aichi стал известен как D1A, а прототип Nakajima — D2N, но название это дали уже после конкурса. Испытания в итоге Nakajima и 1-й арсенал провалили, поскольку устойчивость самолёта оказалась очень плохой (всего были созданы прототипы D2N1, D2N2 и D2N3 как модификация одного из них), а вот Aichi прибегли к помощи немецкого конструктора Эрнста Хейнкеля и добились успеха.

Совместная немецко-японская разработка

За помощью к компании Heinkel Нагахата и Ямамото обратились в 1931 году через своего посредника Тэцуо Микэ, наблюдая за неудачами конкурентов. Хейнкель, по удачному совпадению, завершил разработку самолёта Heinkel He 50, который предусматривал бомбардировку с пикирования, и чтобы скрыть секретные военные разработки Германии, не нарушая условий Версальского мирного договора, запрещавших подобное, предложил под предлогом поставки по иностранному контракту помощь японцам. Первый прототип носил имя He.50a и использовался для нужд Германии, а второй прототип He.50b строился по японскому заказу. В 1932 году был заключён контракт (ещё перед конкурсом) с Heinkel, и первый образец прибыл уже в начале 1933 года в Японию. Вариант немецкого пикировщика под экспортным обозначением He.66 имел звездообразный двигатель Bristol Jupiter VI мощностью 490 л.с. и производился по лицензии под именем Siemens-Halske Sh 22 (SAM 22). Винт был четырёхлопастный деревянный, фиксированного шага.

Японские инженеры решили улучшить конструкцию и создали проект AB-9, руководителями которого стали Токуитиро Гомэи и Ёсимити Кобаяси. После проведения ряда модификаций детище Aichi AB-9 было представлено на конкурс под названием «экспериментальный специальный бомбардировщик 8-Shi» без намёков на его предназначение. Конкурс AB-9 уверенно выиграл и был принят на вооружение под названием Aichi D1A1 с классификацией «палубный бомбардировщик, тип 94» (ранее в классификацию добавляли «лёгкий»). Производство самолёта развернулось на заводе Aichi в городе Нагоя, где были выпущены 162 таких бомбардировщика (первые 118 с двигателем воздушного охлаждения Kotobuki 2, последние 44 с двигателем Kotobuki 3, мощностью 710 л.с.).

В 1935 году Гомэи создал ещё один вариант D1A2: первый опытный образец был готов осенью 1936 года, на испытаниях проверялись скорость и скороподъёмность. Новая версия получила классификацию «палубный бомбардировщик, тип 96». Производство шло сначала параллельно с первой версией, затем вторая модель сменила первую на конвейере в январе 1937 года. В 1938 году предложили проект AB-11 с убирающимся шасси, но от него отказались в пользу более современного пикирующего моноплана. Производство продолжалось до 1940 года, пока его не сменил Aichi D3A, известный как «Вэл». Всего было собрано 428 таких самолётов: рекорд на то время по количеству самолётов-пикировщиков одного типа.

Описание

6-Shi

Оригинальный бомбардировщик представлял собой одномоторный биплан необычной конструкции: нижнее крыло было изогнуто в форме обратной чайки и вынесено вперёд по отношению к верхнему. Японцы хотели сохранить центр тяжести самолёта во время ввода и вывода в пикирование, однако это решение оказалось довольно неудачным и привело к трагедии на первых же испытаниях на пикировании. У нового варианта, подготовленного для конкурса, крылья были больше по размерам, система стоек была изменена.

He.50b

В проекте, созданном при помощи немецких инженеров, двигатель Siemens Halske SH 22 заменили на японский Nakajima Kotobuki 2 Kai-1 с мощностью 585 л.с., а деревянный четырёхлопастной винт на металлический двухлопастной постоянного шага диаметром 2740 мм. Также были доработаны шасси для использования с авианосцев, убрано хвостовое колесо и заменено костылём и т.д. Трапеция была качающегося вида (к тому моменту она ставилась уже на все пикирующие бомбардировщики в мире).

D1A1

Принятый на вооружение образец Aichi D1A1 представлял собой цельнометаллический биплан с полотняной обшивкой, вооружённый двумя 7,7-мм синхронными пулемётами Vickers-E. С 1937 года было налажено производство пулемётов по лицензии как Тип 97 (сухопутная авиация ещё с 1929 года производила копии пулемётов под обозначением «Тип 89 фиксированный»). В задней кабине размещался турельный пулемёт Тип 92 (лицензионный Lewis Mk III). Бомбовая нагрузка была представлена двумя 30-килограммовыми бомбами под крыльями и одной 250-килограммовой бомбой на трапеции.

Бомбардировщик мог проводить бомбометание с пикирования под углом до 60 градусов, но тормозных решёток, механизированных закрылков или торможения двигателем не было предусмотрено, поэтому атака требовала особого мастерства от пилота и повышенного внимания, чтобы не превысить случайно допустимую скорость.

D1A2

Новая версия пикировщика имела более мощный 9-цилиндровый двигатель воздушного охлаждения Nakajima Hikari-1 со взлётной мощностью 820 л.с., закрытый круглым дюралевым капотом типа NACA. У колёс шасси были обтекатели, крыло было немного больше обычного.

Служба

Пикирующие бомбардировщики D1A стали первой крупносерийной машиной в истории компании Aichi, а самолёт стал основой палубных бомбардировщиков флота. Впервые он заступил на учебно-боевой кокутай (подразделение авиации) «Татэяма», где лётный персонал оттачивал технику пилотирования и атаки на новом классе машин. Тренировки шли сначала на сухопутных аэродромах, а затем особо отличившихся переводили на авианосец. В ходе длительных тренировок отрабатывалась до мелочей тактика ударов по небольшим движущимся целям, и в качестве мишени для пикировщиков служил линкор «Сэтцу». Первым известным японским асом-пикировщиком стал Такасиге Эгудза, участвовавший в нападении на Пёрл-Харбор. Летом 1936 года первые пикировщики D1A прибыли на авианосцы «Рюдзё» и «Хосё» (одна эскадрилья проходила испытания на обоих авианосцах), в 1937 году по 16 пикировщиков вошли в состав авиагрупп тяжёлых авианосцев «Акаги» и «Кага».

В бой бомбардировщики D1A вступили летом 1937 года после начала японо-китайской войны. В июле японский флот подтянул все свои силы: 7 августа в город Шуцуйши прибыли 12-й и 13-й смешанные кокутаи, в которых было по шесть пикировщиков D1A1 и D1A2; 16 августа к китайскому побережью подошли авианосцы «Хосё» и «Рейдзё» (по 12 пикировщиков) и «Кага» с 14 пикировщиками; в марте 1938 года к операциям подключился новейший авианосец «Сорю» с 18 пикировщиками. Самолёты работали вплоть до начала 1938 года очень активно, штурмуя позиции под Кантоном и Нанкином и избегая потерь в боях с китайскими истребителями. Весной 1938 года в Китай начали поставляться советская авиатехника и отправляться лётчики-добровольцы, что привело к первым потерям у японцев.

18 апреля 1938 авианосная группа с «Кага» под Кантоном во главе со старшим лейтенантом Нисихарой бомбила позиции китайцев: группу пикировщиков сопровождали по три истребителя A5M и A4N. На перехват пошли 11 истребителей Gloster Gladiator из 5-й истребительной группы и ещё 18 «Гладиаторов» из 28-й и 29-й истребительных групп. Завязалась «собачья свалка»: в ходе боёв Ли Южун и Хуан Куаньцин атаковали группу из 9 пикировщиков, работавших по аэродрому Тиенхо, и сбили один бомбардировщик. Пилоты 28-й группы капитан Луи «Клиффорд» Цзинь Кюн и ведомые лейтенанты У Боцзюнь и Чэнь Юйшэн спикировали на группу бомбардировщиков: один пикировщик был сбит, при атаке второго у капитана «Гладиатора» заклинили пулемёты. Пилот сбитого пикировщика главный старшина Танака сумел посадить самолёт и вместе со своим стрелком отстреливался из турельного пулемёта от китайцев больше часа. В той атаке были сбиты два пикировщика японцев, два тяжело повреждены, ещё три истребителя были потеряны. Подобные случаи в целом происходили не так часто, поскольку пилоты пикировщиков были подготовлены для боя против истребителей противника даже при подавляющем численном превосходстве противника.

К концу 1938 года линия фронта в Китае отодвинулась очень далеко от побережья, и у пикировщиков работы почти не осталось: в 1939 году их вывели из 12-го и 13-го кокутаев, оставив на «Акаги» и «Сорю», но в 1940 году и эти корабли были перевооружены новыми Aichi D3A. К концу 1940 года все самолёты были переданы в учебные части, но американцы считали, что старые бипланы всё ещё состоят на вооружении японских палубных авиагрупп, и присвоили им кодовое имя «Сьюзи». С декабря 1941 до конца 1943 года самолёты числились в учебно-боевых кокутаях «Уса», «Ивакуни», «Саэки» и «Татэяма».

Характеристики

Технические характеристики


Лётные характеристики

Вооружение

  • Стрелково-пушечное: два 7,7-мм синхронных пулемёта Тип 97, один 7,7-мм пулемёт Тип 92 на подвижной установке
  • Бомбы: одна 250-кг бомба и две 30-кг бомбы
</ul>

Напишите отзыв о статье "Aichi D1A"

Литература

  • Евгений Аранов. Смертоносная Сьюзи. Палубный пикировщик Аичи D1A
  • Андрей Фирсов. Авиация Японии.
  • Rene J Francillion. Japanese Aircraft of the Pacific War
  • Avions. Bernard Baeza. Le chasse terrestrede la Marine Imperiale Japoinaise

Ссылки

  • [www.airwar.ru/enc/bww2/d1a.html Палубный бомбардировщик D1A]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Aichi D1A

Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.