Alcor

Alcor Life Extension Foundation
Тип	Компания, занимающаяся научной деятельностью[какой?] и услугами криоконсервации
Основатели	Fred & Linda Chamberlain
Расположение	7895 East Acoma Drive Suite 110, Скоттсдейл, Аризона 85260
Ключевые фигуры	President & CEO Max More
Число сотрудников	12
Сайт	[alcor.org rg]

Alcor Life Extension Foundation (чаще называемая Alcor) — некоммерческая организация, которая занимается крионикой, то есть, сохраняет тела людей и животных в жидком азоте после их смерти, в надежде на то, что в будущем их удастся оживить. Сохранение тел при низких температурах называется криоконсервацией.

Для сохранения своих тел члены Alcor заключают договоры дарения своего тела организации в исследовательских целях. Это соответствует законам США и было подкреплено приговором в пользу Alcor по судебному иску, что ещё раз подтвердило конституционное право граждан на пожертвование своего тела для криоконсервации. В таком виде закон действует во всех 50 штатах США.

По состоянию на 31 июля 2011 года членами Alcor состояли 955 человек, и 106 тел находились на сохранении, у большинства из которых (73 пациентов) был заморожен только их мозг. Alcor также оказывает услуги по криоконсервации животных, но для этого требуется, чтобы владелец сам принял предварительные меры для криосохранения. По состоянию на 15 ноября 2007 года, было сохранено 33 животных.

В мире существует всего лишь три «криофирмы», оказывающие полный список услуг по криосохранению человеческого организма. Кроме Alcor это делают американский Институт крионики и российская компания «КриоРус».

История

Крупнейшая на данный момент криофирма (по числу членов) была создана как некоммерческая организация Фредом и Линдой Чемберлен в Калифорнии в 1972 году под названием Alcor Society for Solid State Hypothermia (ALCOR). Alcor назвали в честь небольшой звезды в созвездии Большая Медведица. Название было изменено на Фонд Продления Жизни Alcor (Alcor Life Extension Foundation) в 1977 году. Организация была задумана как рациональная, ориентируемая на крио-технологию, финансовое управление которой задумывалось как консервативное. Alcor начал рассылать объявления и проводить семинары для привлечения большего количества участников и внимания к крионическому движению. Первый из этих семинаров привлек 30 человек.

16 июля 1976 Alcor выполнил свою первую человеческую криоконсервацию на отце Фреда Чемберлена. В том же самом году исследования в области крионики начали финансироваться Manrise Corporation. Тогда офис Alcor состоял из мобильной клиники в большом фургоне. TransTime, Inc. (криофирма в области залива Сан-Франциско) обеспечила начальные процедуры криосохранения и долгосрочного хранение, пока Alcor не начала создание своего собственного хранилища в 1982.

В 1977 учредительный договор был подан в Индианаполисе Институтом Продвинутых Биологических Исследований (IABS) и Soma, Inc. IABS был некоммерческим институтом, начавшим исследования во главе с молодым экспертом в области крионики по имени Стив Бридж, в то время как Soma была коммерческой организацией, созданной для обеспечения криоконсервации и услуг хранения. Его президент, Майк Дарвин, впоследствии стал президентом Alcor. Бридж же занял это положение много лет спустя. IABS и Soma были перебазированы в Калифорнию в 1981. Soma был расформирован, в то время как IABS слился с Alcor в 1982.

В 1978 Лаборатория Cryovita была основана Джерри Лифом, который преподавал хирургию в UCLA. Cryovita была коммерческой организацией, которая обеспечивала криоконсервацию и транспортные услуги для Alcor в 1980-х до смерти Лифа. В скором времени Alcor начал оказывать эти услуги самостоятельно. Лиф и Майкл Дарвин сотрудничали, чтобы перевести первого криопациента, доктора Джеймса Бедфорда, который был сохранен в 1967 в Калифорнии, в Alcor в 1982.

В это время Лиф также сотрудничал с Майклом Дарвином в ряде экспериментов гипотермии, в которых собаки были реанимированы без измеримых нейропотерь после введения в глубокую гипотермию при температуре близкой к нулю градусов по Цельсию. Заменитель крови, который был разработан для этих экспериментов, стал основанием для решения проблем, связанных с неравномерным распределением температуры по телу. Вместе, Лиф и Дарвин развивали резервно-транспортную модель для экстренного человеческого криосохранения с целью немедленного вмешательства после остановки сердца и уменьшения ишемизированной раны. Лиф был криоконсервирован в Alcor в 1991. С 1992 года Alcor обеспечил себя собственной системой криоконсервации. Сегодня Alcor — единственная предоставляющая полный комплекс услуг криофирма, которая имеет хорошую финансовую основу.

Alcor медленно рос в его первые годы. В 1984 произошло слияние с Обществом крионики Южной Флориды. Alcor насчитывал всего 50 участников в 1985. В это же год произошла криоконсервации его третьего пациента. К тому времени многие исследователи наладили связь с Alcor и внесли некоторые важные изменения, связанные с криоконсервацией, в конечном счете приведя её к сегодняшнему методу витрификации.

Увеличение числа членов в этот период частично приписано публикации в 1986 году книги «Машины создания: Грядущая эра нанотехнологии» Эрика Дрекслера, в которой содержалась глава про крионику, и дебютировала идея нанотехнологии. В 1986 году группа членов Alcor сформировала Symbex небольшую инвестиционную компанию, которая финансировала базу в Риверсайде (штат Калифорния) для нового арендного договора с Alcor. Alcor перенесли из Фуллертона (Калифорния) в новое здание в Риверсайде в 1987. Тимоти Лири появился на торжественном открытии. Alcor криоконсервировал домашнее животное одного из участников в 1986 и двух членов в 1987. Три криоконсервации были проведены в 1988, включая первого целотельного криопациента Alcor и одного в 1989. В сентябре 1988 Лири объявил, что заключил контракт с Alcor, становясь первой знаменитостью, которая заключила контракт на сохранение. Лири позже перезаключил контракт с другой криофирмой, CryoCare, и затем вообще передумал. Вице-президент Alcor и главный хирург, Джерри Лиф, внезапно умер от сердечного приступа в 1991.

К 1990 Alcor вырос до 300 участников и перерос Калифорнийский штаб, который был самым большим криоцентром в мире. Организация хотела остаться в округе Риверсайд, но в связи с проблемой, что Калифорнийский центр уязвим для землетрясения, организация купила здание в Скоттсдейле, Аризона, в 1993 и переместила туда её пациентов в 1994.

Alcor провел семь конференций по технологии продления жизни с передовыми учёными, такими как Эрик Дрекслер , Ральф Меркл , Рэй Курцвейл , Обри де Грей , Тимоти Лири, и Майкл Д. Вест.

Исследования

В 2001 Alcor доработал формулу криопротектора из изданной научной литературы в более адаптированную формулу, предоставляющую возможность свободного ото льда хранения (витрификация) человеческого мозга (neurovitrification). В 2005 процесс витрификации был впервые применён к цельному телу. Это привело к возможности витрификации мозга и обычной криоконсервации остальных частей тела. Сегодня продолжается работа по достижению витрификации целого организма, которая ограничена способностью полностью распространить криопротектор по всему телу. Витрификация, используемая с 2000, была переключена на тот тип, что был предложен Alcor в 2005, как наиболее лучшее решение. Канадский бизнесмен, Роберт Миллер, основатель Future Electronics, предоставлял в прошлом финансирование исследований Alcor.

Политика и процедуры

Alcor управляется небольшим советом директоров. Научный совет Alcor в настоящее время состоит из Antonei Csoka, Обри де Грей, Роберта Фрайтаса, Барта Коско, Джеймса Б. Льюиса, Ральфа Меркла, Марвина Минского, Martine Rothblatt, и Майкла Д. Веста. Alcor также поддерживает медицинский консультативный совет, состоящий из врачей.

Большинство пациентов Alcor финансирует процедуру через полисы страхования жизни. Участники, которые подписали контракт с Alcor, получают медицинские аварийные браслеты, сообщающие больницам и докторам о необходимости уведомить Alcor в случае любой чрезвычайной ситуации. В случае, если человек находится при смерти, Alcor может прислать команду с отдельным резервуаром.

В некоторых государствах участники могут подписать свидетельства, в которых они заявляют, что хотят избежать вскрытия трупа. Вскрытие органов тела (особенно мозга) и кровеносных сосудов, требуемые для изучения трупа, не позволяет сохранять тело, особенно мозг, без повреждения или покрытием тела глицерином. Оптимальная процедура криосохранения начинается менее чем через час после смерти. Участники могут определить, хотят ли они, чтобы Alcor попытался сохранить их, даже если было проведено вскрытие трупа, или же хотят быть похороненными или кремированы, если вскрытие трупа не даёт большую надежду на сохранение.

В случаях с предварительной договорённостью проводится сердечно-лёгочная поддержка, как только пациент объявляется юридически мертвым. Некоторые пациенты не смогли получить сердечно-лёгочную поддержку немедленно, но из-за надежды на возможности будущих технологий, эти пациенты были также сохранены лучшими доступными методами. У Alcor есть сеть медработников в национальном масштабе и семь хирургов, расположенных в различных регионах, которые готовы оказать услуги по требованию 24 часа в сутки. Если пациент Alcor встречен резервной командой (обычно в больнице, приюте, или домой), команда сделает СЛР, чтобы поддержать кровоток к мозгу и органам, одновременно вкачивая криопротектор для сохранения органа через вены.

Пациенты транспортируются как можно быстрее в штаб Alcor в Скоттсдейле, где они подвергаются заключительным приготовлениям в сердечно-лёгочной лаборатории Alcor. Уже созданы планы по созданию второй операционной комнаты. В процессе хранения тела в дьюаре пациент, подключённый к множеству датчиков, находится под наблюдением врача и не нуждается в электричестве. Испарившийся жидкий азот еженедельно дополняется. Представитель округа Риверсайдв Калифорнийский Дэн Купидо сказал, что у Alcor на вооружении находится оборудование лучше, чем у некоторых медицинских учреждений.

Взносы членов составляют лишь одну треть ежегодного бюджета Alcor. Остальная часть — это пожертвования. Alcor получает 50 000$ каждый год от телевизионных лицензионных платежей. В 1997, после существенной работы во главе с тогдашним президентом Стивом Бриджем, Alcor сформировал отдел защиты прав пациентов как полностью отдельное юридическое лицо, чтобы управлять и защитить финансы криопациентов, включая управление недвижимостью. Alcor остается единственной криофирмой, оперирующей финансами клиента для его сохранения, финансирующегося таким образом; 2%-ого ежегодного прироста капитала достаточно для содержания пациентов. По крайней мере 70 000$, полученных с каждого целотельного пациента входит в этот капитал для будущего ухода за больным (17 000$ для нейропациента). Alcor в настоящее время работает над созданием собственной модели капитала «Alcor», которое облегчило бы для участников возможность сохранить их активы после юридической смерти и для научных работ по восстановлению от криоконсервации. Некоторые участники уже предприняли шаги, чтобы сделать это самостоятельно Участники могут также сохранить свой капитал глубоко под землёй в Канзасской соляной шахте, которой управляет Underground Vaults & Storage, Inc.

Дополнительная информация о политике Alcor и процедурах доступна на alcor.org.

Членство

Список участников включает в себя таких людей как Дик Клер, призёр премии Эмми как лучший комедийный продюсер и режиссёр, бейсбольная легенда Зала славы Тед Уилльямс и его сын Джон Генри Уильямс, и футурист FM-2030.

Среди действующих членов Alcor числятся такие люди как пионер нанотехнологии Эрик Дрекслер, интернет-пионер Ральф Меркл, инженер Кит Хэнсон и его семья, преподаватель Массачусетского технологического института Марвин Минский, исследователь в области геронтологии Обри де Грей, математик Эдвард О. Торп, президент компьютерной безопасности Кеннет Вайс, владелец казино Дон Лафлин, изобретатель Рэй Курцвейл, режиссёр Чарльз Маттау, футуристы Макс Мор и Наташа Вита-Мор, предприниматели Сол Кент, Люк Нозек и основатель Future Electronics Роберт Миллер. Издателя Журнала Алтию Флинт, заключившею контракт с Alcor, не смогли криоконсервировать, так как было необходимо вскрытие трупа. Один из участников Alcor умер во Всемирном торговом центре при нападении 11 сентября. Число членов росло со скоростью приблизительно восьми процентов в год, начиная со старта Alcor. Также между 1987 и 1990 наблюдалось утраивание количества новых членов. Самый старый пациент в Alcor — 101-летняя женщина, и самый молодой — 2-летняя девочка. У Alcor были также пациенты из Австралии. Каждый четвёртый участник проживает в области залива Сан-Франциско.

Членство также можно получить в журнале Alcor, Cryonics, издающийся четыре раза в год, который также доступен онлайн бесплатно. Кит Хенсон писал колонку в Cryonics в течение нескольких лет.

См. также

• Крионика
• КриоРус

Ссылки

• [www.alcor.org Официальный сайт компании]

Отрывок, характеризующий Alcor

В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.