Утиные

Утиные
Осенняя древесная утка
Научная классификация
промежуточные ранги Домен:  Эукариоты Царство:  Животные Подцарство:  Эуметазои Без ранга:  Двусторонне-симметричные Без ранга:  Вторичноротые Тип:  Хордовые Подтип:  Позвоночные Инфратип:  Челюстноротые Надкласс:  Четвероногие Класс:  Птицы Подкласс:  Новонёбные Отряд:  Гусеобразные Подотряд:  Пластинчатоклювые Надсемейство:  Anatoidea Семейство:  Утиные
Международное научное название
Anatidae Vigors, 1825
Подсемейства и роды
См. раздел «Подсемейства, трибы и роды»
Систематика на Викивидах Изображения на Викискладе

Ути́ные (лат. Anatidae) — широко распространённое и наиболее многочисленное семейство водоплавающих птиц из отряда гусеобразных (Anseriformes), включающее около 150 современных видов птиц, разбитых на 40—50 родов. Некоторые виды, такие как кряква или серый гусь, с древних времён были одомашнены человеком и разводятся ради мяса, яиц и пуха, другие являются объектом охотничьего промысла.

Эволюция и систематика

Эволюция

Утиные относятся к древнему отряду гусеобразных птиц, чьи предки обитали на Земле ещё в конце мелового периода либо в раннем палеоцене 80—50 млн лет назад. Об этом, например, свидетельствует ископаемая находка в американском штате Нью-Джерси, классифицированная как Anatalavis rex (Shufeldt 1915) и, предположительно, близкая к полулапчатому гусю. Самые ранние ископаемые останки, непосредственно принадлежащие к семейству утиных, были обнаружены в штате Юта и относятся к более позднему периоду — верхнему эоцену (40—50 млн. лет назад). По останкам крыла птицы они были идентифицированы как принадлежащие к роду Eonessa. Традиционно утиные рассматриваются как сестринская группа по отношению к паламедеям (Anhimidae), вместе с ними входящая в отряд гусеобразных. Предполагают, что их распространение на Земле началось на одном из материков в Южном полушарии.

Классификация

Хотя систематика утиных имеет давнюю и обширную историю, по ряду родов и видов этого семейства среди орнитологов до сих пор имеются существенные разногласия. Этому, в частности, способствует необычно большой процент скрещиваемости среди птиц, принадлежащих к разным видам, родам и даже трибам. У утиных часто встречается двойная, тройная и возвратная гибридизация, приводящая к образованию разнообразных форм — гораздо чаще, чем у любого другого семейства птиц.

Первым человеком, который попытался классифицировать птиц, в том числе лебедей, уток и гусей, считается древнегреческий философ и основоположник систематики животных Аристотель, который в своих записях объединил их, наряду с бакланами и поганками, в род перепончатопалых, или водоплавающих (Steganopoda). Далее, в период с конца XVII и до начала XX века предпринимались неоднократные описания птиц в целом, и уток и гусей в частности, однако все они учитывали лишь небольшое количество внешних характеристик, таких как форма клюва или ног, по которым и определялась принадлежность к той или иной группе. Наибольший вклад в классификацию в этот период внесли Френсис Виллоуби (1635—1672), Карл Линней (1707—1778), Карл Иллигер (1775—1813), Жан Батист Ламарк (1744—1829), Макс Фюрбрингер (1846—1920) и Ганс Гадов (1855—1928). В российской науке систематическим описанием птиц занимались Михаил Мензбир (1855—1935) и Сергей Бутурлин (1872—1938).

Современные детальные описания семейства начали появляться только в середине XX века, и одной из первых в этом ряду стала система, предложенная в 1945 году в труде «The family Anatidae» французом Жаном Делякуром и немцем Эрнстом Майром.

В отличие от своих предшественников, Делякур и Майр стали учитывать максимально большое количество морфологических и поведенческих признаков, таких как длина шеи, окраска взрослых птиц и птенцов, расположение щитков на цевке, особенности размножения и множество других. Была добавлена биологическая категория триб, до сих пор редко используемая и объединяющая несколько родов в подсемействе, обладающих общими внешними признаками, поведенческими характеристиками и особенностями биологии и экологии. Первая редакция несколько более совершенной системы Пола Джонсгарда вышла в свет в 1961 году; позднее она подверглась нескольким изменениям. В этой системе, в отличие от классификации Делякура и Майра, монотипичные роды Cereopsis и Stictonetta были выделены в отдельные трибы, а полулапчатого гуся было решено поместить в отдельное подсемейство. Классификация Джонсгарда часто используется в современной орнитологической литературе. Начиная с 1986 года появился ряд работ американского орнитолога Бредли Лайвези, основанных на детальном (около 120 морфологических признаков) исследовании отряда гусеобразных, в результате которых появилась отличная система с рядом новых таксонов.

Со второй половины XX века, в особенности после опубликования работы Сибли — Алквиста, стали применяться новые молекулярные методы исследования, такие как молекулярное клонирование и секвенирование последовательностей ДНК, полимеразная цепная реакция (ПЦР) и сравнительный анализ последовательностей мтДНК разных видов. Одной из значительных работ в этом направлении можно назвать исследование птиц, относящихся к трибе Anatini, выполненное группой Кевина Джонсона.

Среди российских работ, посвящённых классификации отряда гусеобразных (включая и семейство утиных), можно отметить «Базовый список гусеобразных (Anseriformes) мировой фауны», разработанный орнитологами Е. А. Кобликом и Я. А. Редькиным и вышедший в свет в 2004 году. Система классификации взяла за основу систему Лайвези, описанную им в 1986—1997 годах и переработанную с учётом модификаций Эдварда Дикинсона в третьем издании «The Howard and Moore Complete Checklist of the Birds of the World».

Наиболее часто используемые в настоящее время системы классификации перечислены ниже в разделе «Подсемейства, трибы и роды».

Общая характеристика

Описание

Утиные — птицы с широким, обтекаемым телом, горизонтально сплюснутым клювом и лапами с ластообразными перепонками. К ним относятся утки, гуси и лебеди. Как правило, это птицы среднего или крупного размера. Самым маленьким представителем семейства считается африканский карликовый гусь (Nettapus auritus), обитающий на африканском континенте к югу от Сахары и на острове Мадагаскар, — его длина составляет около 30 см, а вес — 250 г. Самая крупная птица — лебедь-кликун; его длина может достигать полутора метров, а вес — более 17 кг (что более чем в 60 раз тяжелее карликового вида). Отдельные особи лебедя-шипуна могут весить даже ещё больше — до 22,5 кг.

Внешний вид

Несмотря на большое разнообразие видов, все утиные обладают хорошо заметными общими характеристиками, что позволяет легко выделить их среди других групп птиц. Тело широкое, обтекаемое, с относительно длинной шеей и маленькой головой. Шейных позвонков 16—25, что придаёт шее хорошую гибкость. Имеется хорошо развитый подкожный слой жира. Наиболее характерная черта, отличающая утиных от других водоплавающих птиц — это широкий, более или менее приплюснутый сверху и снизу клюв, по краям покрытый частыми роговыми пластинами или зубцами. На всём протяжении клюв покрыт роговым слоем, несколько утолщённым на вершине, который образует нарост, называемый «ноготком». Ноздри продолговатые и несквозные. По строению клюва можно определить характер питания каждого отдельного вида. У птиц, чей рацион преимущественно состоит из прибрежной травянистой растительности, клюв мощный, пластинки плоские и сильные, а «ноготок», используемый при захватывании травы, широкий. Птицы, добывающие себе корм в верхнем слое воды, обладают более гребенчатыми пластинками, предназначенными для процеживания воды и ила при захвате пищи, и мелким «ноготком». У крохалей (роды Lophodytes и Mergus) пластинки эволюционировали в острые зубцы, помогающие крепко удерживать скользкую рыбу — основу их питания.

Оперение у утиных плотное и снаружи полностью водонепроницаемое. Этому способствует обильная жировая смазка, выделяемая копчиковой железой, хорошо развитой у всех утиных. Благодаря такому строению птицы легко взлетают даже после продолжительного плавания и ныряния. Тем не менее уткам иногда необходимо также и тщательное промывание перьев и кожи под ними. Как пример такого поведения, известный учёный-биолог и писатель И. И. Акимушкин в своей книге «Тропою легенд» приводит гусей, которые «громко шлёпая крыльями, с гоготом бегут по воде, поднимая фонтаны брызг». Утки, которых несколько дней насильно держат без купания, могут утонуть при первом же попадании на воду либо будут плавать неэффективно, частично погрузившись в неё. С грязными перьями птицы также утрачивают способность к полёту. Искупавшись и выбравшись на берег, они хорошо отряхиваются — сначала всем телом, а затем и головой. Такое встряхивание восстанавливает прочную структуру перьев, нарушенную во время купания, — их щетинки, называемые бородками, цепляются друг за друга микроскопическими крючками и восстанавливают упругость, необходимую для полёта. Стряхнув с перьев воду, утиные смазывают их жиром, выдавливая его из копчиковой железы и затем клювом нанося по всему телу. Голова смазывается либо когтями лап, либо путём растирания её о спину.

Окраска птиц варьирует в очень широких пределах и может быть как яркой и разноцветной, так и неброской и монотонной. Иногда, часто в брачном наряде, оперение может быть дополнено различными украшениями — например, самцов крохалей украшает хохолок перьев, гривистая утка (Chenonetta jubata) обладает удлинёнными перьями на шее, а голова мускусной утки покрыта характерными яркими мясистыми наростами. Половой диморфизм (видимые различия между самцами и самками) в окраске характерен только для некоторых категорий утиных. У гусей, лебедей, древесных и нескольких земляных уток он не выражен вовсе. У большинства уток ярко раскрашенные самцы резко выделяются среди криптически окрашенных, пёстрых самок. Клюв у птиц также бывает ярко раскрашенным — помимо чёрного встречаются красные, синие и жёлтые клювы.

Одной из анатомических особенностей утиных, редко встречающейся среди птиц, является наличие у самцов в стенках клоаки относительно длинного псевдопениса, способного выворачиваться наружу.

Передвижение

Крылья утиных короткие и, как правило, достаточно узкие и заострённые. Хорошо развитые грудные мышцы, придающие телу приземистый вид, позволяют птицам очень быстро летать, делая частые взмахи крыльями. Как правило, все утиные хорошо летают и в полёте способны развивать скорость до 90 км/ч, однако при этом их полёт прямолинеен и обладает слабой маневренностью. Шея в полёте вытянута. В отличие от многих других водных птиц, как, например, аистов или близких им паламедей (Palamedei), утиные парить не умеют и даже в спокойной обстановке летят с большими затратами энергии. Исключениями являются три из четырёх видов уток-пароходов (Tachyeres), а также некоторые островные эндемики, полностью утратившие способность к полёту. Хвост, как правило, короткий, клиновидный либо прямой, имеет до 12 рулевых перьев. Большинство видов так или иначе связано с внутренними либо морскими водоёмами и хорошо держится на воде. Плавучести способствуют пузырьки воздуха, сохраняющиеся между перьями и в органах дыхания. Отдельные виды, такие как куриный гусь (Cereopsis novaehollandiae), держатся на пастбищах и избегают воды. Способность к нырянию различна — например, гаги (Somateria) способны заныривать на глубину до 20 м, тогда как гуси, лебеди и казарки не ныряют вовсе. При передвижении по воде птицы перебирают ногами попеременно, при нырянии отталкиваются обеими. Ноги относительно короткие и расставлены широко; почти у всех видов между тремя передними пальцами ног имеются плавательные перепонки. Исключение — гавайская казарка (Branta sandvicensis), у которой перепонки в значительной степени редуцированы. Иногда в качестве примера отсутствия перепонок приводят также и полулапчатого гуся, однако в последнее время этот вид чаще выделяют в отдельное монотипичное семейство. Эффективность передвижения по суше различна — например, гуси передвигаются неуклюже, вперевалочку, тогда как земляные утки ведут себя очень уверенно и быстро бегают.

Горные гуси — одни из рекордсменов среди птиц по высоте полёта: во время миграции через Гималаи они могут лететь на высотах вплоть до 10 175 м.

Голос

Вокализация в целом имеет общие черты, однако может быть различна у отдельных видов. Среди издаваемых звуков можно услышать кряканье, гогот, шипение, различные свисты, трубные кличи и трели. У самцов большинства видов уток в развилке трахеи имеется мешковидное расширение, благодаря которому издаваемые звуки становятся громче. У лебедей трахея очень длинная и имеет петли, которые также служат резонатором звука — в результате крик получается громким и трубным. Исключением является лебедь-шипун (Cygnus olor) — его трахея прямая, и по этой причине птица способна только мычать или издавать шипящие звуки (отсюда название). Древесные утки (Dendrocygna) издают характерные свисты — по этой причине их иногда также называют «свистящими». Свист также характерен и для морских уток. У лебедей, гусей и древесных уток вокализация самцов и самок не отличается друг от друга, у других видов самцы являются более молчаливыми, в основном проявляя себя только в брачный период.

Линька

У гусей и лебедей в году бывает только одна линька — полная летняя. Большинство уток линяют дважды в год — полностью летом и частично (не затрагивая маховых перьев) осенью. Морянка (Clangula hyemalis) линяет 3 раза в год.

Распространение

Утиные распространены по всему свету, отсутствуя лишь в Антарктиде и на некоторых океанических островах. При этом, в отличие от многих других семейств птиц, их биоразнообразие и распространённость практически не изменяются в зависимости от широты. В субарктическом поясе Северной Америки и Евразии гнездятся белолобый гусь и гаги, а на севере американского континента — ещё и канадская казарка. В Гренландии, на Шпицбергене и, возможно, Новой Земле встречается короткоклювый гуменник (Anser branchyrhynchus). На другом конце земного шара, на Огненной Земле и Фолклендских островах, можно увидеть патагонских гусей (Chloephaga hybrida). В Южной Георгии селится подвид желтоклювой шилохвости (Anas georgica). Многие птицы, гнездящиеся в умеренном и арктическом климате, в холодное время года перемещаются в более тёплые страны, совершая дальние перелёты. Иногда такие миграции приводят к образованию новых видов, как это случилось с шилохвостью Итона (Anas eatoni) с островов Кергелен и Крозе в Индийском океане, предком которой является обыкновенная шилохвость (Anas acuta) — сбившиеся с пути птицы образовали новую форму. Древесные утки (Dendrocygna), напротив, обитают исключительно в тропиках — в Центральной и Южной Америке, Вест-Индии, Африке, тропической Азии, Австралии и на островах Тихого океана.

Распространённость отдельных видов также варьирует в широких пределах. Лебедь-шипун, кряква, широконоска распространены очень широко, встречаясь в Старом и Новом Свете. Исключительно североамериканским видом считается один капюшоновый крохаль (Mergellus cucullatus), а только в Палеарктике обитают мраморный чирок и луток. Несколько видов, относящихся к подсемейству настоящих уток и предположительно эволюционировавших от единого предка, являются островными эндемиками: к ним можно отнести мадагаскарского чирка (Nettion bernieri) из Западного Мадагаскара и зондского чирка (Nettion gibberifrons) с Зондских и Андаманских островов, бурого чирка (Anas chlorotis) из Новой Зеландии и каштанового чирка (Anas castanea) из Австралии и Тасмании. Некоторые птицы имеют распространение по обе стороны океана, что объясняют разделением популяций вследствие древнего расхождения материков: гребенчатая утка (Sarkidiornis melanotos) обитает в Азии, Африке и Южной Америке; красноглазый нырок (Netta erythrophthalma) встречается в Африке и Южной Америке.

Около трети всех видов утиных относится к роду речных, или благородных уток (Anas). Вместе с тем в семействе много и птиц, причисляемым к монотипичным родам (единственных в своём роде) — к ним можно отнести белоспинную утку (Thalassornis leuconotus) из Африки и Мадагаскара, южноамериканскую коскоробу (Coscoroba coscoroba), австралийских куриного гуся (Cereopsis novaehollandiae) и крапчатую утку (Stictonetta naevosa), а также некоторых других птиц.

На территории России распространены 63 вида утиных (среди них 53 — гнездятся), относящихся к 17 родам. 18 видов находятся под охраной Красной книги России.

Места обитания

Образ жизни почти всех утиных так или иначе связан с водной средой, однако конкретные биотопы весьма различны для разных групп птиц. Практически в каждом типе водоёмов обитают те или иные представители этого семейства. Птицы, относящиеся к трибе Mergini и часто называемые морскими утками, значительную часть жизни проводят на море — к ним в частности относятся турпаны, многие крохали и гаги. Бразильский крохаль (Mergus octosetaceus), каменушка (Histrionicus histrionicus), синяя (Hymenolaimus malacorhynchos), полосатая (Salvadorina waigiuensis) и ручьёвая (Merganetta armata) утки адаптировались к жизни вдоль быстрых горных рек и ручьёв. Каролинская утка (Aix sponsa) и мандаринка (Aix galericulata) предпочитают лесные водоёмы с прибрежной древесной растительностью. Розовоухая утка (Malacorhynchus membranaceus) встречается на водоёмах засушливых районов Центральной Австралии. Многие виды, такие как лебедь-кликун, огарь, белощёкая и канадская казарки, прекрасно обосновались в прудах и парках крупных городов, таким образом став синантропами. Наконец, куриный гусь (Cereopsis novaehollandiae), в отличие от остальных утиных, вообще избегает воды и пасётся на пастбищах.

Размножение

Половая зрелость у уток наступает уже через год после рождения, у лебедей и гусей — через 2—4 года. Как правило, утиные моногамны, то есть в период размножения на каждого самца приходится только одна самка. Бывают и исключения — например, у гребенчатой утки (Sarkidiornis melanotos) развита последовательная полигиния. Кроме того, она иногда встречается и у некоторых других видов птиц, как, например, у исландского гоголя (Bucephala islandica) и парусинового нырка (Aythya valisineria).

У лебедей и гусей пары сохраняются в течение длительного времени, тогда как у уток — обычно только в течение одного сезона. Образование пары зачастую происходит ещё до начала периода размножения, при этом в случае миграции самцы следуют к местам гнездовий за самками, зачастую вдали от собственного места рождения — примером такого поведения можно назвать каменушку (Histrionicus histrionicus). Во время брачных игр птицы выполняют ритуальные движения головой и крыльями, плывут определённым образом и кричат. Иногда между самцами возникают драки за право обладания самкой. Если во время ухаживания пару вспугнуть, то первой взлетает самка, а за ней следует селезень. Как правило, спаривание происходит на воде, при этом самец щиплет самку и даже «топит» её. У гавайской казарки (Branta sandvicensis) и куриного гуся спаривание происходит на суше.

Большинство птиц в брачный период территориальны и гнездятся одиночными парами, хотя известны и обратные примеры — к ним можно отнести обыкновенную гагу (Somateria mollissima), которая гнездится большими колониями. Гнездовая территория тщательно охраняется: например, известно, что размножающиеся лебеди ведут себя очень агрессивно по отношению к другим водоплавающим птицам и даже по отношению к человеку — нарушившие границы участка птицы могут быть просто утоплены. Во внегнездовой период большинство утиных держится стаями, а селезни многих уток собираются вместе уже сразу после кладки яиц.

Гнездо обычно располагается вблизи от воды, главным образом на земле. Птицы, хорошо передвигающиеся по суше, могут гнездиться и на небольшом отдалении от водоёма. Пеганки (Tadorna) используют земляные норы, оставленные зайцами и другими млекопитающими, либо углубления в деревьях. Ручьёвая утка (Merganetta armata) устраивает гнездо в расщелинах обрывистых берегов рек. Места кладки яиц у крякв весьма разнообразны — обычно она гнездится на земле в прибрежных зарослях, но в случае их отсутствия может устроить открытое гнездо на лугу, занять дупло либо старое гнездо вороны или сороки, или использовать чердак дома. Особенное поведение у черноголовой утки (Heteronetta atricapilla) — она, подобно кукушке, всегда подкладывает свои яйца в гнёзда других птиц (не обязательно из семейства утиных) и о потомстве в дальнейшем не заботится. Иногда птицы устраивают свои гнёзда в пределах участков хищных птиц или поблизости от колонии чаек или крачек — такое соседство даёт дополнительную защиту от наземных хищников, разоряющих гнёзда.

Гнездо чашевидное, обычно скрепляется веточками и листьями растущих поблизости растений. У крохалей оно часто представляет собой простое углубление в земле. Перед кладкой последнего яйца самка обычно выдёргивает из своей груди и брюха пух, которым обильно выстилает дно гнезда и затем прикрывает яйца во время отлучки. По окраске пуха часто определяют принадлежность оставленного гнезда к тому или иному виду. Яйца обычно светлые и без рисунка — белого, зеленоватого, желтоватого или бежевого цвета. Исключение составляет белоспинная утка — её яйца тёмно-бурые. Размер яиц и величина кладки находятся в зависимости от «прочности брачного союза»: чем дольше сохраняются пары у данного конкретного вида, тем меньше размер кладки и более крупные яйца. Так, верные супружеским связям гуси и лебеди обычно откладывают 4—6 яиц, тогда как сформированные на один сезон пары уток — 5—12. Для семейства в целом характерно частое гнездовое паразитирование: подкладывание яиц в гнёзда других птиц, обычно своего вида.

В большинстве случаев самка насиживает в одиночку; селезни уток покидают самок уже после начала кладки и сбиваются в совместные стаи. У видов, где пара сохраняется в течение продолжительного времени, самец может также участвовать в насиживании — такое поведение характерно для лебедей, гребенчатой, древесных, земляных и некоторых блестящих уток. Насиживание начинается с момента кладки последнего яйца и продолжается в течение 22—40 дней. Птенцы начинают издавать звуки внутри яиц ещё за несколько дней до появления на свет и вылупляются синхронно, в течение суток. Птенцы всегда выводкового типа: зрячие, покрыты густым пухом и, едва обсохнув, способны самостоятельно покинуть гнездо и следовать за родителями. При этом они хорошо бегают и быстро учатся самостоятельно добывать себе корм, а водные виды к тому же уверенно держатся на воде. Родители предупреждают выводок о приближении хищника и обогревают птенцов в прохладные ночи. У лебедей птенцы часто забираются на спину родителей, где согреваются в их тёплых перьях. В случае, если самка погибает, птенцы легко прибиваются к соседним выводкам, иногда даже другого вида. Иногда разные выводки объединяются вместе, образуя большие группы подросших птенцов. Способность к полёту у утиных проявляется через 5—10 недель. В ряде случаев подросшие птицы держатся вместе с родителями в течение одного или двух сезонов.

Питание

Основу рациона большинства утиных составляют растительные корма, однако во многих случаях преобладает и животная пища. В зависимости от методов, используемых при добывании корма, различают несколько экологических групп этих птиц, обладающих общими морфологическими и поведенческими характеристиками, такими как строение клюва и способности передвижения по суше (см. раздел «Описание»). Многие гуси, казарки, земляные (Tadorninae) и древесные утки (Dendrocygna) питаются преимущественно на суше, щипая траву и выкапывая из земли корешки. Лебеди и большинство уток кормятся на поверхности воды, процеживая в клюве воду и задерживая частички растений, планктон и мелких беспозвоночных. К ним можно отнести в частности представителей трибы Anatini, обладающих хорошо развитым цедильным аппаратом. Некоторые виды являются превосходными ныряльщиками, находя себе корм на дне водоёмов: таким образом морские утки (Mergini) и утки-пароходы (Tachyeres) ловят морских моллюсков и ракообразных. Нырковые утки (Aythyini) также великолепно погружаются под воду полностью либо частично, оставляя на поверхности только хвост — так они добывают себе водоросли, зоопланктон, насекомых, моллюсков и червей. Крохали питаются морской рыбой, и при этом под водой они ведут себя наиболее эффективно по сравнению с другими утиными, совершая неожиданные манёвры. Утиные часто кормятся в тёмное время суток.

Птицы и человек

Экология и охрана

В настоящее время (2008) 36 видов утиных в той или иной мере находятся под угрозой глобального вымирания и по этой причине включены в природоохранный список Международной Красной книги. Кроме того, этот список содержит 6 видов, которые считаются уже вымершими за последние 300 лет. Согласно сообщениям, ещё в 1681 году на острове Маврикий в изобилии водился маврикийский гусь (Alopochen mauritianus), а спустя 17 лет, в 1698 году он уже был полностью истреблён в результате неконтролируемой охоты. Там же в конце XVII века исчезла и маврикийская утка (Anas theodori). К 1710 году в результате охоты и уничтожения мест обитания вымер реюньонский гусь (Mascarenachen kervazoi), водившийся, как следует из названия, на острове Реюньон. Амстердамская нелетающая свиязь (Anas marecula) обитала на острове Амстердам в Индийском океане и, по всей видимости, была уничтожена китобоями после 1793 года, когда появилась единственная сохранившаяся запись о наблюдении похожей птицы. Последнее сообщение о лабрадорской гаге (Camptorhynchus labradoricus), обитавшей вдоль восточного побережья Северной Америки, относится к 1875 (либо 1878) году; причиной вымирания опять называют истребление человеком, а также попадание в ловушки в местах зимовок. В 1902 году было констатировано исчезновение оклендского крохаля (Mergus australis), который вначале был вытеснен с островов Стюарт и Южный Новой Зеландии племенами маори, а затем и окончательно вымер на островах Окленд после завоза туда свиней, крыс, кошек и собак. Ещё один вид, розовоголовая утка (Rhodonessa caryophyllacea) из тропической Азии хотя и относится к критически угрожаемым видам, однако с 1949 года записей о ней не имеется. Орнитологи всё же не оставляют надежды встретить крохотную популяцию этой птицы в отдалённых болотистых районах Мьянмы. Похожая ситуация с хохлатой пеганкой (Tadorna cristata) из Маньчжурии (нет сообщений с 1964 года). Ситуация с бразильским крохалем (Mergus octosetaceus) оказалась несколько лучше, чем это считалось ранее, однако на основании слишком малой популяции и фрагментарности он также числится на грани вымирания.

Под угрозой исчезновения находятся мадагаскарский (Anas bernieri) и бурый (Anas chlorotis) чирки, мадагаскарская (Anas melleri) и гавайская (Anas wyvilliana) кряквы, китайский гусь (Anser cygnoides), краснозобая казарка (Branta ruficollis), белокрылая утка (Cairina scutulata), синяя утка (Hymenolaimus malacorhynchos), чешуйчатый крохаль (Mergus squamatus) и савка (Oxyura leucocephala). Основными причинами деградации этих и других видов утиных называют антропологические факторы: намеренное истребление, внедрение в места обитания птиц чужеродных хищников, изменение пригодных для жизни ландшафтов (осушение болот, строительство дамб, использование земель под сельское хозяйство) и загрязнение окружающей среды. Кроме того, урбанизация ведёт к фрагментации биотопов, что неизбежно сказывается на уменьшении генетического разнообразия.

В Красную книгу России включено 18 видов утиных. Их охраной и разведением занимаются зоопарки, заповедники; ведётся разъяснительная работа среди охотников.

Разведение

Человек издревле был знаком с этими птицами, рассматривая их в первую очередь как источник пищи и тёплого мягкого пуха. Неслучайно основатель биологической систематики древнегреческий философ и учёный Аристотель включил лебедей, гусей и уток в список известных ему животных. Останки этих птиц часто обнаруживают при раскопках древних поселений: например, на месте неолитического поселения Меримде (V—IV век до н. э.) были найдены фрагменты костей кряквы, шилохвости, серой утки (Anas strepera), свиязи (Anas penelope), широконоски (Anas clypeata), чирка-трескунка (Anas querquedula), чирка-свистунка (Anas crecca), красноголового (Aythya ferina) и белоглазого (Aythya nyroca) нырков, хохлатой чернети (Aythya fuligula) и других птиц. Как минимум четыре вида утиных оказались одомашнены человеком — их современные потомки в значительной степени отличаются как от своих предков, так и друг от друга. Наиболее распространённая домашняя утка берёт своё начало от дикой кряквы, и её приручение предположительно началось в Восточной Азии. Там она и пользуется наибольшей популярностью, особенно в юго-восточной её части. Только в Китае производство этих птиц превышает 2 млрд голов в год, что составляет около 3/4 всей продукции в мире. На Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке разведение уток развито очень слабо. Серый гусь, по всей видимости, был одомашнен ещё во времена 11-й династии фараонов в Древнем Египте около 2000 года до н. э. Ещё одним предком современных домашних гусей считается азиатский гусь-сухонос (Anser cygnoides). Мускусная утка, в России часто именуемая «индоуткой», была одомашнена в Южной Америке на месте современных Бразилии и Перу предками инков. Мясо, яйца и жир птиц являются продуктами питания. Перья и пух используются как набивочный материал (например, для подушек). Хорошо известна способность гусей кричать при приближении чужаков — по этой причине их часто используют в роли «сторожевых собак».

Многие дикие птицы, такие как лебедь-шипун, лебедь-кликун, чёрный лебедь и мандаринка, в наше время разводятся в садах и парках как декоративные виды. Синантропами (птицами, чей образ жизни связан с человеком и его жилищем) давно стали кряква, огарь, белощёкая и канадская казарки.

Промысел

Во многих странах некоторые виды диких уток с давних пор являются неотъемлемым объектом охотничьего промысла. Особенную ценность имеют виды, относящиеся к трибе Anatini и обладающие вкусным мясом. По этой причине их также называют «благородными». В Древней Руси лебеди относились к так называемой «красной дичи» — на неё охотились князья с соколами и собаками. В Азии и Америке уток в массовом количестве заготавливали на зиму, загоняя их палками во время осенней линьки, когда птицы утрачивали способность к полёту.

Подсемейства, трибы и роды

Система Делякура — Майра (1945)

Семейство Утиные Подсемейство Гусиные (Anserinae) Триба Anserini Род Лебеди (Cygnus) Род Казарки (Branta) Род Гуси (Anser) Род Коскоробы (Coscoroba) Триба Dendrocygnini Род Древесные утки (Dendrocygna) Подсемейство Настоящие утки (Anatinae) Триба Tadornini Род Хохлатые утки (Lophonetta) Род Пеганки (Tadorna) Род Нильские гуси (Alopochen) Род Древесные гуси (Neochen) Род Голубокрылые гуси (Cyanochen) Род Патагонские гуси (Chloephaga) Род Куриные гуси (Cereopsis) Род Утки-пароходы (Tachyeres) Триба Anatini Род Речные утки (Anas) Род Синие утки (Hymenolaimus) Род Розовоухие утки (Malacorhynchus) Род Розовоголовые утки (Rhodonessa) Род Крапчатые утки (Stictonetta) Триба Aythyni Род Нырки (Netta) Род Чернети (Aythya) Триба Cairini Род Бразильские чирки (Amazonetta) Род Гривистые утки (Chenonetta) Род Лесные утки (Aix) Род Блестящие чирки (Nettapus) Род Гребенчатые утки (Sarkidiornis) Род Мускусные утки (Cairina) Род Шпорцевые гуси (Plectropterus) Род Полулапчатые гуси (Anseranas) Триба Mergini Род Гаги (Somateria) Род Лабрадорские гаги (Camptorhynchus) Род Турпаны (Melanitta) Род Каменушки (Histrionicus) Род Морянки (Clangula) Род Гоголи (Bucephala) Род Крохали (Mergus) Триба Савковые (Oxyirini) Род Савки (Oxyura) Род Лопастные утки (Biziura) Род Белоспинные утки (Thalassornis) Род Черноголовые утки (Heteronetta) Триба Merganettini Род Андские утки (Merganetta)

Система Джонсгарда (1978)

Семейство Утиные Подсемейство Anseranatinae Триба Anseranatini Род Полулапчатые гуси (Anseranas) Подсемейство Гусиные (Anserinae) Триба Dendrocygnini Род Белоспинные савки (Thalassornis) Род Древесные утки (Dendrocygna) Триба Cereopsini Род Куриные гуси (Cereopsis) Триба Stictonettini Род Крапчатые утки (Stictonetta) Триба Anserini Род Казарки (Branta) Род Гуси (Anser) Род Коскоробы (Coscoroba) Род Лебеди (Cygnus) Подсемейство Настоящие утки (Anatinae) Триба Oxyirini Род Черноголовые утки (Heteronetta) Род Савки (Oxyura) Род Лопастные утки (Biziura) Триба Tadornini Род Пеганки (Tadorna) Род Нильские гуси (Alopochen) Род Древесные гуси (Neochen) Род Голубокрылые гуси (Cyanochen) Род Патагонские гуси (Chloephaga) Род Утки-пароходы (Tachyeres) Триба Mergini Род Гаги (Somateria) Род Малые гаги (Polysticta) Род Лабрадорские гаги (Camptorhynchus) Род Каменушки (Histrionicus) Род Морянки (Clangula) Род Турпаны (Melanitta) Род Гоголи (Bucephala) Род Крохали (Mergus) Триба Anatini Род Синие утки (Hymenolaimus) Род Розовоухие утки (Malacorhynchus) Род Речные утки (Anas) Род Мраморные чирки (Marmaronetta) Триба Aythyni Род Розовоголовые утки (Rhodonessa) Род Нырки (Netta) Род Чернети (Aythya) Триба Merganettini Род Андские утки (Merganetta) Триба Cairini Род Бразильские чирки (Amazonetta) Род Лесные утки (Aix) Род Гривистые утки (Chenonetta) Род Малые гуси (Nettapus) Род Кольчатые чирки (Callonetta) Род Гребенчатые утки (Sarkidiornis) Род Шпорцевые гуси (Plectropterus) Род Мускусные утки (Cairina) Род Утки Хартлауба (Pteronetta)

Система Коблика — Редькина (2004)

Семейство Утиные Подсемейство Dendrocygninae Триба Dendrocygnini Род Древесные утки (Dendrocygna) Триба Thalassornini Род Белоспинные савки (Thalassornis) Подсемейство Anserinae Триба Cygnini Род Лебеди (Cygnus) Род Коскоробы (Coscoroba) Род Гуси (Anser) Род Казарки (Branta) Триба Cereopsini Род Куриные гуси (Cereopsis) Подсемейство Stictonettinae Род Крапчатые утки (Stictonetta) Подсемейство Tadorninae Триба Tadornini Род Голубокрылые гуси (Cyanochen) Род Патагонские гуси (Chloephaga) Род Древесные гуси (Neochen) Род Нильские гуси (Alopochen) Род Пеганки (Tadorna) Род †Чатемские пеганки (Pachyanas) Триба Tachyerini Род Утки-пароходы (Tachyeres) Триба Merganettini Род Андские утки (Merganetta) Триба Plectropterini Род Шпорцевые гуси (Plectropterus) Триба Sarcidiornini Род Гребенчатые утки (Sarkidiornis) Подсемейство Anatinae Триба Anatini Род Мускусные утки (Cairina) Род Белокрылые утки (Asarcornis) Род Утки Хартлауба (Pteronetta) Род Малые гуси (Nettapus) Род Кольчатые чирки (Callonetta) Род Лесные утки (Aix) Род Гривистые утки (Chenonetta) Род Бразильские чирки (Amazonetta) Род Новозеландские утки (Hymenolaimus) Род Полосатые утки (Salvadorina) Род Хохлатые утки (Lophonetta) Род Очковые утки (Speculanas) Род Речные утки (Anas) Род Розовоухие утки (Malacorhynchus) Род Мраморные чирки (Marmaronetta) Триба Aythyini Род Розовоголовые утки (Rhodonessa) Род Нырки (Netta) Род Чернети (Aythya) Триба Mergini Род Гаги (Somateria) Род Малые гаги (Polysticta) Род Лабрадорские гаги (Camptorhynchus) Род Каменушки (Histrionicus) Род Морянки (Clangula) Род Турпаны (Melanitta) Род Гоголи (Bucephala) Род Малые крохали (Mergellus) Род Крохали (Mergus) Триба Oxyirini Род Черноголовые утки (Heteronetta) Род Масковые савки (Nomonyx) Род Савки (Oxyura) Род Лопастные утки (Biziura)

Ссылки

• [water-birds.narod.ru/anatidae.htm Водоплавающие и чайковые птицы Подмосковья — Семейство Утиные (Anatidae)]
• [web.archive.org/web/20060627064452/goosegroup.ru/PDF/Koblik1.pdf Базовый список гусинообразных мировой фауны]
• [www.zooeco.com/0-dom-pt4-2.html Утиные на сайте «Мир животных»]
• [web.archive.org/web/20010415041331/kekz.boom.ru/trad/trad5.htm Водоплавающие птицы в культуре народов мира]
• [animaldiversity.ummz.umich.edu/site/accounts/information/Anatidae.html Утиные на сайте Animal Diversity Web] (англ.)
• [www.answers.com/Anatidae Утиные на сайте Answers.com] (англ.)
• [www.earthlife.net/birds/anseriformes.html Гусинообразные на сайте earthlife.net] (англ.)
• [ducksrus.bu.edu/~msoren/pubs/AnimBehav2000b.pdf Эволюция посткопуляторного поведения у настоящих уток Anatini: филогенетический обзор] (англ.)

Отрывок, характеризующий Утиные

Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.