Andrew Handyside and Company

Andrew Handyside and Company
Тип	ООО
Основание	1848
Упразднена	1920-е
Расположение	Дерби
Ключевые фигуры	Эндрю Хендисайд
Отрасль	литейный завод
Продукция	Декоративный чугун, мосты, структурные компоненты

К:Компании, основанные в 1848 годуК:Компании, упразднённые в 1920 году

Andrew Handyside and Company (Эндрю Хендисайд и компания) — литейная компания, существовавшая в Англии в XIX веке.

Рождённый в шотландском Эдинбурге в 1805 году, Хэндисайд работал в инженерном бизнесе своего дяди Чарльза Берда в Санкт-Петербурге, прежде чем перейти в 1848 году в управление Brittania Foundry. Эта фабрика была открыта в 1820 году Уэзерхедом и Гловером (Weatherhead & Glover) для литья декоративных изделий из железа, и добилась высокой репутации, отчасти из-за мастерства рабочих, но и из-за качества местной формовочной смеси. В 1840-х годах она была диверсифицирована в сторону железнодорожных компонентов. Среди первых клиентов были Derby Works Мидлендской железной дороги, для которой фабрика поставляла цилиндрические блоки и другие отливки.

Хотя чугунные украшения выходили из моды, до появления стали был увеличен спрос на инжиниринг и для железное обрамление строительства. Эндрю сосредоточился на повышении прочности материала, который, при тестировании в Вуличе в 1854 году, показал прочность на разрыв между 20 и 23 тоннами на квадратный дюйм, при норме около семнадцати. Он также сохранил художественность исполнения.

Продукция представляла собой всё, от украшения садов до мостов. Он произвёл фонарные столбы для нового газового уличного освещения (один из которых всё ещё существует в Вардвике в Дерби), и был одним из первых производителей почтовых ящиков для почтовых отделений по новому стандарту. Было произведено около двух тысяч конструкций различных оконных рам. Компания даже поставляла покрытие для крыши обсерватории Генри Бессемера.

Если учесть небольшую площадь, которую фабрика занимала на берегу реки Дервент, зажатая склоном позади, выход продукции кажется замечательным. Между 1840 и 1846 годами, например, фабрика произвела четыреста мостов для Железной дороги Лондона, Брайтона и Южного побережья.

Со временем фабрика также производила прокатные станы, молоты, кузницы и прессы, сначала для собственного использования, далее и для других, в том числе новых сталелитейных заводов.

Фабрика начала производство арочных структур, таких, как навесы над поездами для железнодорожных станций, включая, в 1854 году, Брадфордский Адольфус-стрит, Мидлсбро, и Санкт-Енох в Глазго. В 1870-х появились рыночные залы компании, построенные из стандартных компонентов, экспортировавшися по всему миру. В 1870 году был построен мост Уилфорд Толл, в 1871 году — Трент Бридж, оба в Ноттингеме, а в 1872 году — подвесной мост Альберта в Лондоне. Другие мосты и сооружения были построены в России, Японии, Африке, Южной Америке, Канаде и Индии. Структурные компоненты, такие, как поддержка колонн, также были использованы архитекторами во многих странах — пример можно найти на главной площади города Тампико в Мексике.

В 1877 году в Дерби прибыла Великая северная железная дорога, по длинной эстакаде с востока через долину Дервент, рассекая северную часть города, в том числе Фрир Гейт (Friar Gate) — очень хорошо обеспеченную область. Чтобы успокоить жителей, через дорогу был построен изящный мост. Хотя его изначально поносили, теперь он весьма ценится горожанами, которые успешно сопротивлялись нескольким попыткам его модернизировать. Хендисайд также навёл мост через реку Дервент, который был протестирован запуском по нему шести локомотивов.

Хендисайд умер в 1887 году, и деятельность фирмы постепенно снижалась вплоть до закрытия в начале двадцатого века. Литейный завод был снесён, чтобы быть заменённым жилым комплексом; единственный след от него остался в названии дороги — Хендисайд Стрит.

Примечания

• Cooper, B., (1983) Transformation of a Valley: The Derbyshire Derwent Heinemann, republished 1991 Cromford: Scarthin Books
• Robert Thorne, ‘Handyside, Andrew (1805—1887)’, Oxford Dictionary of National Biography, Oxford University Press, Sept 2004; online edn, Jan 2008 [www.oxforddnb.com/view/article/47598 link]

Отрывок, характеризующий Andrew Handyside and Company

В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть: