Arriflex 35

Arriflex 35-IIC
Производитель	Arri
Год выпуска	1937—1995
Тип	ручной
Ширина киноплёнки	35-мм киноплёнка
Формат изображения	обычный, широкоэкранный, кашетированный
Частота киносъёмки	6—50 к/сек
Тип и ёмкость кассет	наружные полуторные 60 и 120 метров
Обтюратор	зеркальный, двухлопастный
Грейфер	односторонний однозубый
Способ фокусировки	по матовому стеклу
Визир	беспараллаксный
Тип привода	электродвигатель постоянного тока
Размеры	380×200×400
Масса	5,5 кг.

Не следует путать с Arriflex 35 BL — базовой моделью другой линейки.

Аррифлекс 35 (нем. Arriflex 35), Arri 35 — семейство ручных хроникальных киносъёмочных аппаратов со сквозным визиром и электроприводом, предназначенных для съёмки на 35-мм киноплёнку. Первая в мире кинокамера с зеркальным обтюратором, пригодная для съёмки с рук. Выпуск начат фирмой Arri в Германии в 1937 году, и с многочисленными модернизациями продолжался до 1995 года. После войны в СССР выпускалась авиационная камера «АКС-4», скопированная с трофейного прототипа, а в США такая же копия получила название «Cineflex PH-330».

Конструкция

Аппарат «Arriflex 35» собран в литом силуминовом корпусе, в котором размещён односторонний однозубый грейфер без контргрейфера, приводящийся в движение электродвигателем постоянного тока в вертикальной несъёмной рукоятке. Такая конструкция привода исключает установку камеры на стандартный штатив, и требует специальной конструкции панорамной головки. Частота киносъёмки плавно регулируется реостатом в пределах от 6 до 50 кадров в секунду. Питание двигателя от аккумуляторов, расположенных в отдельном ящике. Двухлопастный зеркальный обтюратор бокового расположения обладает эквивалентным углом раскрытия 165°. Лупа сквозного визирования установлена на откидной дверце лентопротяжного механизма. Киноплёнка, движущаяся в одной плоскости, поступает из наружной полуторной кассеты ёмкостью 60 или 120 метров. В кассете расположены счётчик метража, наматыватель и два зубчатых барабана: тянущий и задерживающий, автоматически соединяющиеся с механизмом. Для перезарядки после замены кассеты необходима только заправка киноплёнки в фильмовый канал. На передней стенке установлена револьверная головка, в которой закрепляются три объектива разных фокусных расстояний.

Конструкция аппарата за несколько десятилетий претерпела множество изменений. В 1946 году остановленный во время войны выпуск возобновлён доработанной моделью «Arriflex 35-II». Внешне эти камеры отличались от первых цветом корпуса и наличием светозащитного щитка перед турелью с объективами с возможностью установки компендиума. В 1954 году ей на смену пришла камера модели IIA, в 1959 — IIB, а в 1965 — IIC. С появлением широкоэкранных форматов начат выпуск соответствующих версий аппарата, с возможностью замены кадровой рамки или изменённым шагом грейфера. В 1950-х годах начат выпуск звукозаглушающих боксов для камеры, и она стала пригодна для синхронной съёмки, потеснив тяжёлые студийные аппараты. Успех новых штативно-плечевых аппаратов «Arriflex 35 BL» совершенно другой конструкции с внутренним боксированием, не помешал дальнейшему совершенствованию классической линейки. Последняя модель «Arriflex 35-IIIC» стала результатом глубокой модернизации и в 1989 году получила премию Оскар за блестящее техническое решение. Камера обладает очень низким уровнем шума и позволяет работать с телевизиром. В 1995 году на смену всей линейке пришли новые камеры «Arriflex 435» и серия «Arricam», созданная совместно с австрийской компанией Moviecam.

Использование

Первые выпуски аппарата не экспортировались за рубеж и использовались для съёмки кинохроники, в том числе военной. Операторы Вермахта снимали «Аррифлексом» для армейских нужд, например при авиаразведке. «Arriflex 35» превосходил самую массовую хроникальную камеру Антигитлеровской коалиции «Аймо» за счёт наличия сквозного визира и большой длительности непрерывной съёмки, позволяя снимать более двух минут без остановки. Однако, в боевых условиях электрический привод с капризными аккумуляторами оказывался менее надёжен, чем пружинный. После разгрома немецких войск под Москвой министерство пропаганды Германии объясняло отсутствие в киножурнале Die Deutsche Wochenschau сюжетов о боевых действиях тем, что «камеры замёрзли». В то же время, советская кинохроника отлично справилась с работой при помощи пружинных «Аймо». Камеры «Аррифлекс» также использовались для съёмок во время Нюрнбергского процесса.

Послевоенная версия «Аррифлекса» стала популярна у кинематографистов «новой волны», начинавших отказываться от студийных павильонов в пользу натурных съёмок. На тот момент, благодаря зеркальному обтюратору, камера была единственной, пригодной для съёмки с рук с профессиональным качеством изображения. Первым художественным фильмом, во время съёмок которого использовались «Аррифлексы», в 1947 году стала картина «Чёрная полоса» Делмера Дэйвиса, знакомого с этими камерами по службе в ВВС. До выхода более совершенной линейки камер «35 BL» Стенли Кубрик предпочитал «Arriflex 35» другим аппаратам, отсняв им несколько фильмов, например «Заводной апельсин» и «Поцелуй убийцы». Камеры модели «Arriflex 35-II CT», предназначенные для съёмки в производственном широкоэкранном формате «Технископ», использовались для съёмок фильмов «THX 1138», «Американские граффити», «Хороший, плохой, злой» и других известных кинокартин. Версия «Arriflex 35-II» стала самой массовой и выпущена в разных модификациях в количестве 17 тысяч экземпляров, что является огромным тиражом для профессиональной киносъёмочной аппаратуры. Иллюстрацией популярности камер может стать выпуск их точных копий в Китае. Аппараты до сих пор остаются в эксплуатации и используются киностудиями при немых съёмках вспомогательной операторской группой (англ. Second Unit) или на «Стэдикамах».

В СССР ближайшим аналогом «Аррифлекса» был «Конвас-автомат» оригинальной конструкции, по некоторым параметрам превосходивший немецкую камеру. Однако, с главным недостатком — повышенной шумностью — конструкторы советского аппарата не смогли справиться, а выпуск звукозаглушающих боксов для него так и не был налажен.

См. также

• Аймо (кинокамера)
• Конвас-автомат

Литература

• Гордийчук О. Ф., Пелль В. Г. Раздел II. Киносъёмочные аппараты // Справочник кинооператора / Н. Н. Жердецкая. — М.: «Искусство», 1979. — С. 68—142. — 440 с.

• Саломатин С. А., Артишевская, И. Б., Гребенников О. Ф. 4. Зарубежная киносъёмочная аппаратура // Профессиональная киносъёмочная аппаратура / Т. Г. Филатова. — 1-е изд. — Л.,: «Машиностроение», 1990. — С. 244—247. — 288 с. — ISBN 5-217-00900-4.

• Владимир Поддубицкий [ttk.625-net.ru/files/605/531/h_a949ed12f809184b9a2792c39dcad4da История создания 35-мм кинокамер] (рус.) // Техника и технологии кино : журнал. — 2009. — № 2.

• Дмитрий Масуренков [mediavision-mag.ru/uploads/07%202011/59-61%2007_2011.pdf Кинематограф. Искусство и техника] (рус.) // «MediaVision» : журнал. — 2011. — № 9. — С. 59—61.

• В. П. Михайлов, В. И. Фомин. Цена кадра. Советская фронтовая кинохроника 1941—1945 гг. — М.,: «Канон+», 2010. — С. 100—105. — 1048 с. — ISBN 978-5-88373-252-6.

Ссылки

• Jorge Diaz-Amador. [cinematechnic.com/resources/arri_35-2.html ARRI 35 II] (англ.). Camera Profiles. CinemaTechnic (24 February 2005). Проверено 4 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Arriflex 35

На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.