Ars nova
Ars nova, Арс но́ва (лат. новая техника [композиции], новое искусство [музыки]) — период в истории западноевропейской (главным образом, французской и итальянской) музыки. Приблизительно совпадает с XIV веком.
Содержание
Общие сведения
Термин (ars nova, ars moderna) появился в первых десятилетиях XIV века в трудах французских теоретиков (Якоба Льежского, Филиппа де Витри, Иоанна де Муриса, анонимных авторов)[1], противопоставлявших музыку в «новой» технике музыке, написанной в «старой» технике (см. Ars antiqua). Коннотации «нового» и старого, прежде всего, затрагивали метр и ритм многоголосной музыки (и соответственно нотацию, применявшуюся для письменной фиксации ритма). Из этой «метроритмической» посылки выводились далее оппозиции «старых» и «новых» музыкальных жанров и — на уровне этического обобщения — строгая «сдержанность» (modestas) старинной музыки противопоставлялась дерзкой «распущенности» (lascivia) музыки новой.
Краткая характеристика
В узком смысле Ars nova — способ нотной записи, предложенный Филиппом де Витри (1291—1361) в трактате «Ars nova» и предоставивший композиторам новые возможности записи длительности нот и других категорий ритмики, неизвестных в прежней многоголосной композиции, Ars antiqua. Уже в эпоху раннего Возрождения словами Ars nova стали обозначать французский и итальянский репертуар XIV века вообще, в противопоставлении многоголосию XII—XIII веков. В таком значении термин впервые использован И.Вольфом в его «Истории мензуральной нотации» (1904)[2].
Важнейшие представители Арс нова во Франции — Филипп де Витри и Гильом (Гийом) де Машо, в Италии — Франческо Ландини.
Книга Витри, вышедшая в свет между 1320 и 1325, в последующее десятилетие оказала влияние на французских авторов. Помимо трактата Витри сохранились трактаты учеников его школы. Трактат Витри, вероятно, состоял из двух частей, но первая из них, описывающая старую мензуральную школу, утрачена. Списки второй части, собственно Ars nova, имеют пробелы, которые пытались восполнить редакторы XIX века. Главные и бесспорные новации Витри, сохранившиеся во всех рукописях, — уравнивание в правах двоичной (бинарной) мензуры с традиционной троичной (тернарной) и упорядоченное представление о соседних уровнях ритмического деления (modus, tempus, prolatio). Кроме того, Витри приписывают около десяти мотетов, большей частью, изоритмических (см. Изоритмия).
Ранние сочинения Ars nova отвергались папой Иоанном XXII. Его преемник Климент VI, напротив, поощрял «новую» школу.
Важнейшие композиторы периода — Гийом де Машо и Франческо Ландини. Среди других — флорентийцы Джованни (Джованни да Кашья), Герарделло, Лоренцо, Донато, Андреа; Якопо Болонский, Бартолино Падуанский, Магистр Пьеро. Многие сочинения периода Арс нова анонимны.
Арс нова — время появления первых многоголосных месс (на стандартный полный текст ординария). И всё же основные музыкально-поэтические шедевры периода сосредоточены в области светской музыки. Центральные по значению жанры музыки Арс нова во Франции — мотет, рондó, виреле, баллада; в Италии — мадригал, качча, баллата.
Сочинения после смерти Машо и Ландини (конца XIV и начала XV веков, преимущественно французские), отличающиеся особой изысканностью нотации, ритма и гармонии, выделяют в период Ars subtilior (термин предложен в 1960 году Урсулой Гюнтер) и рассматривают их как феномен музыкального маньеризма.
В изобразительном искусстве
Ars nova (лат. «новое искусство») — термин, которым в истории искусства обозначаются истоки и начальная пора Северного Возрождения в живописи XV века[3].
Напишите отзыв о статье "Ars nova"
Литература
- Р. Поспелова. Трактат, давший имя эпохе: «Ars nova» Филиппа де Витри // «Старинная музыка», № 1, 1999 [www.mmv.ru/sm/arta/01-05-1999_arsnova.htm]
- М. Сапонов. «Стройные формой любовные песни…» Манифест эпохи Ars Nova // «Старинная музыка», № 4 (10), 2000 [www.mmv.ru/sm/arth/15-05-2001_masho.htm]
Примечания
См. также
Отрывок, характеризующий Ars nova
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
