Astounding Science Fiction

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

«Astounding Science Fiction» (варианты названия — «Astounding Stories of Super-Science», «Astounding Stories», «Analog») — один из наиболее влиятельных американских журналов фантастики за всю историю фантастики как самостоятельного направления коммерческой литературы.

Создание и годы до Кэмпбелла

Журнал был основан в рамках издательского концерна Publisher's Fiscal Corporation (позже переименован в Clayton Magazines). Проект журнала был разработан его первым редактором Гарри Бейтсом, который взял за основу схему «Amazing Stories», но, рассчитывая привлечь и более широкую читательскую аудиторию, сделал уклон в сторону большей развлекательности. Бейтс также счел ненужным «научный» уклон, который был так принципиально важен для Хьюго Гернсбека — взамен он изобрёл концепцию «сверхнауки» (англ. super science), которая избавляла авторов от необходимости отягощать каждый сюжетный поворот «познавательностью» и давала им куда большую творческую свободу. Предложение создать новый журнал исходило от владельца корпорации Уильяма Клейтона, которому раз в месяц поступали на утверждение обложки всех выходивших в компании 13 журналов на одном большом листе. Обложки были размещены в четыре ряда по четыре, и на листе оставалось место ещё для трёх обложек, что Клейтона крайне раздражало. Чтобы заполнить пустые места на этом листе, он и предложил поискать темы для новых журналов.

Первый номер журнала, который первоначально назывался «Astounding Stories of Super-Science», вышел в январе 1930 года в обычной для коммерческих журналов сверхэкономичной манере — на плохой бумаге в стандартном для pulp-журналов формате («Amazing», претендовавший на «просветительскую роль», первоначально выходил в увеличенном «престижном» формате и на хорошей бумаге) объёмом в 144 страницы и с необрезанным блоком.

Журнал стал быстро набирать популярность. Основу его авторского актива, благодаря сравнительно высоким гонорарным ставкам, составляли писатели уже «раскрученные» в журнальной периодике — Рэй Каммингс, Мюррей Лейнстер, Виктор Руссо, Харл Винсент, Эдмонд Гамильтон, Джек Уильямсон и другие, однако Гарри Бейтс активно привлекал и новых авторов, ориентируя их на написание рассказов в модифицированных фантастическим антуражем популярных направлениях. Например, перенесение обычных сюжетов вестернов (на жаргоне — «лошадиных опер») на другие планеты создало новое направление «космической оперы» — космический вестерн.

В ведении журнала Бейтсу помогали ассистент Десмонд Холл и консультант Дуглас М. Долд.

В течение 1931 и 1932 годов журнал выходил под сокращённым названием «Astounding Stories».

В 1933 году Clayton Magazines обанкротилась, и журнал был перекуплен компанией Street and Smith. Последний номер под редакцией Гарри Бейтса вышел в марте 1933 года, последовал полугодичный перерыв, а затем в октябре 1933 года вышел первый номер под редакцией Ф. Орлина Тремэйна.

Новый редактор провёл некоторые реформы в содержании журнала — например, он вскоре начал выпускать «концептуальные» номера, публикации для которых подбирались таким образом, чтобы можно было с разных точек зрения оценить ту или иную фантастическую концепцию. Журнал снова стал называться коротким названием «Astounding Stories».

Гонорарные ставки при новом владельце снизились, но всё равно оставались выше, чем в других журналах фантастики, поэтому «Astounding» продолжал привлекать в редакционный портфель романы и рассказы наиболее популярных фантастов — кроме Джека Уильямсона и Мюррея Лейнстера, здесь публиковались Э. Э. «Док» Смит, Джон Кэмпбелл (в том числе под псевдонимом «Дон А. Стюарт»), Кэтрин Мур, Г. Ф. Лавкрафт, тогда же в журнале появились первые публикации Л. Спрэга де Кампа, Эрика Фрэнка Расселла, статьи Вилли Лея.

Под руководством Тремэйна «Astounding» заметно упрочил свои позиции — в то время, как практически все остальные журналы фантастики переживали тяжёлые времена, теряли читателей и уменьшали периодичность, «Astounding» оставался примером стабильности, его популярность среди читателей фантастики постоянно росла.

Эпоха Кэмпбелла

«Золотой век»

В конце 1937 года Ф. Орлина Тремэйна получил повышение — пост редакционного директора Street and Smith — и предложил своё прежнее место Джону Кэмпбеллу, который принял журнал начиная с октябрьского номера 1937 года. В марте 1938 года название изменилось на «Astounding Science Fiction», а к середине 1939 года Кэмпбелл сформировал костяк своей «звёздной» команды авторов, которая впоследствии составила славу американской фантастики XX века. Сначала в журнале появились рассказы Лестера дель Рея, Л. Рона Хаббарда, состоялся второй приход в фантастику Клиффорда Саймака, но по-настоящему принципиальным прорывом стали летние номера 1939 года, в которых были опубликованы концептуально новые рассказы А. Э. ван Вогта, Айзека Азимова, Теодора Старджона, а также дебютный рассказ Роберта Хайнлайна, который очень быстро стал ключевым и наиболее популярным автором «Astounding». Впоследствии в «группу Кэмпбелла» влились также Энтони Бучер, Фриц Лейбер, Генри Каттнер и другие авторы. При этом «Astounding» оставался журналом научной фантастики, хотя бы концептуально переосмысленной в литературу «концептуального прорыва»; параллельно Кэмпбелл запустил в марте 1939 года его спутник — журнал фэнтези «Unknown», который был не менее влиятельным в своей области и просуществовал до 1943 года.

«Серебряный век»

Благодаря Кэмпбеллу и собранной им команде, «Astounding» оставался абсолютным лидером среди журналов фантастики вплоть до начала 1950-х годов, когда у него впервые появились сильные конкуренты — журналы «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», «Galaxy» и «If». В то время, как Кэмпбелл продолжал делать ставку на фантастику «концептуального прорыва», редакторы новых журналов творчески переработали его подход и вышли на новый уровень осмысления фантастики именно как литературы, и многие авторы, которые прежде были безоговорочно верны Кэмпбеллу, начали публиковаться и в других журналах.

Тем не менее, «Astounding» оставался одним из самых заметных журналов фантастики и в 1950-х годах. Кэмпбелл в этот период расширил свой авторский актив такими авторами, как Пол Андерсон, Джеймс Блиш, Гордон Диксон, Роберт Силверберг и другими.

«Analog»

В 1960 году журнал был переименован в «Analog Science Fiction and Fact», однако политика его в целом осталась прежней. Кэмпбелл продолжал придерживаться при отборе произведений довольно жёстких критериев, многие из которых к тому времени стали уже анахронизмами, однако ему сносно удавалось держать журнал в форме.

В 1962 году компания Street and Smith прекратила существование, и журнал перешёл в собственность издательской группы Conde Nast, хотя многие другие издания из того же пакета не были сочтены достойными продолжения издания.

Наиболее значительным из опубликованных в 1960-х годах в «Analog» произведений был цикл Фрэнка Херберта «Дюна». Среди постоянных авторов журнала в этот период были также Гарри Гаррисон, Мак Рейнольдс, Кристофер Энвил и другие.

Журнал удостаивался премии «Хьюго» как лучший журнал фантастики в 1953, 1955—1957, 1961, 1962, 1964, 1965 годах.

После Кэмпбелла

После кончины Джона Кэмпбелла в 1971 году редактором «Analog» стал Бен Бова. С его приходом политика журнала стала более либеральной, и в нём начали публиковаться Роджер Желязны, Джо Холдеман, Джордж Р. Р. Мартин, Джоан Д. Виндж, что благотворно сказывалось на популярности издания. Бен Бова был удостоен премии «Хьюго» как лучший редактор в 1973—1977 и 1979 годах.

С 1978 по 2012 год пост редактора занимал Стэнли Шмидт. Под руководством Шмидта «Analog» продолжал играть заметную, хотя и не ведущую роль в фантастической периодике США. Как и Кэмпбелл, Шмидт проработал в качестве редактора журнала 34 года и в 2013 году, уже после ухода в отставку, получил премию «Хьюго» как лучший профессиональный редактор (в разряде короткой литературной формы).

В 1980 году группа Conde Nast продала журнал компании Davis Publications.

Литература

• Everett F. Bleiler, Richard J. Bleiler. Science-Fiction: The Gernsback Years. — Kent, Ohio: The Kent State University Press, 1998. — ISBN 0-87338-604-3.
• Mike Ashley. The Time Machines: The Story of the Science-Fiction Pulp Magazines from the beginning to 1950. — Liverpool: Liverpool University Press, 2000. — ISBN 0-85323-865-0.
• John Clute, Peter Nicholls. The Encyclopedia of Science Fiction. — New York: St. Martin's Press, Inc., 1993. — ISBN 0-312-09618-6.

Ссылки

• [www.analogsf.com/ Официальный сайт журнала «Analog»] (англ.)
• [www.isfdb.org/cgi-bin/pe.cgi?20473 Полный указатель выпусков и публикаций на сайте isfdb.org] (англ.)
• [www.sfcovers.net/Magazines/ASF/navbar.htm Галерея обложек журнала на sfcovers.net]

Отрывок, характеризующий Astounding Science Fiction

Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.