Audita tremendi

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Audita tremendi (с лат. — «Услышав о страшном») — булла папы Григория VIII, датированная 29 октября 1187 года, призвавшая западных христиан к Третьему крестовому походу.

Как и все папские буллы, Audita tremendi получила название по первым словам: "Audita tremendi severitate judicii, quod super terram Jerusalem divina manus exercuit..., то есть "Услышав о страшном и суровом суде, которым Божественная рука поразила землю Иерусалима". Причиной издания буллы стало получение папой известий о катастрофе под Хаттином (4 июля 1187 года). К моменту издания буллы Иерусалим был уже взят Саладином, но до Европы это известие ещё не достигло.

Булла связывала поражение крестоносцев с недостойной и греховной жизнью западных христиан на Святой земле. Эти грехи, по мнению папы, должны быть искуплены всеми христианами, и для спасения Иерусалима необходим новый крестовый поход. Булла обещала индульгенцию всем участникам похода, отпущение грехов всем погибшим во время похода, а имущество участников Церковь принимала под свою защиту.

Напишите отзыв о статье "Audita tremendi"



Ссылки

  • [colet.lib.uchicago.edu/cgi-bin/getobject_?c.5333:1:3./projects/artflb/databases/efts/PLD/IMAGE1/ Текст буллы Audita tremendi], Patrologia Latina  (итал.)

Отрывок, характеризующий Audita tremendi

– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.