B53

Термоядерная бомба B53
Термоядерная бомба Mark 53 в музее ВВС США.
Тип	ядерная бомба
Статус	снята с вооружения в 1997 году
Разработчик	Лос-Аламосская национальная лаборатория
Годы разработки	1955-1959
Начало испытаний	июнь 1958
Производитель	завод AEC (Берлингтон, Айова)
Годы производства	август 1962 - июнь 1965
Единиц произведено	~340
Годы эксплуатации	1962-1997
Основные эксплуатанты	USAF
Основные технические характеристики * Длина: 3,8 м * Диаметр: 1,27 м * Масса: 4,015 т * Тротиловый эквивалент: 9 Мт (38 ПДж)

Mk/B-53 (в SAC была известна как англ. a crowd pleaser — позёр) — американская термоядерная бомба, наиболее старое и мощное ядерное оружие находившееся в арсенале стратегических ядерных сил США вплоть до 1997 года. Была заменена в ВВС на свободнопадающую бомбу B61 mod.11.

История

Разработка бомбы была начата в 1955 году в Лос-Аламосской национальной лаборатории в Нью-Мексико и основывалась на конструкции более ранних изделий Mk.21 (англ. Mark 21 nuclear bomb) и Mk.46 (англ. B46 nuclear bomb). В марте 1958 года Стратегическое командование ВВС США выпустило запрос на разработку новой бомбы класса C (мегатонной мощности, массой менее 5 тонн) для замены бомбы Mk.41. Один из вариантов Mk.46 в 1959 году стали обозначать TX-53. Изделие TX-53 по-видимому никогда не испытывалось, хотя его прототип — экспериментальный заряд TX-46 был взорван 28 июня 1958 года, в рамках испытания «Дуб» (англ. Oak) первой фазы операции «Хардтек» (англ. Operation Hardtack (nuclear test)), дав на выходе энерговыделение в 8,9 Мт. Бомбы этого типа начали постепенно разбирать с 1980-х годов, однако они оставались на вооружении до 1997 года.

Производство

Серийное изготовление Mk.53 было начато на заводе AEC в Берлингтоне (штат Айова) с августа 1962 года и продолжалось вплоть до июня 1965 года. Было произведено около 340 бомб. С 1968 года авиабомба получила обозначение B53.

Развёртывание

Авиабомба B53 была принята в эксплуатацию в составе бомбардировщиков B-47 «Стратоджет», B-52 «Стратофортресс» и B-58 «Хастлер» в середине 1960-х годов.

Эксплуатация, снятие с вооружения и утилизация

Некоторые ранние варианты авиабомбы выводились из эксплуатации и утилизировались начиная с 1967 года. Около 50 бомб и 54 изделия в варианте боевых частей МБР Tитан 2 находились на службе в течение 1980-х годов.

После случая в 1980 году закончившегося взрывом ракеты «Титан 2» оснащённой головной частью Mk.6 c ядерным зарядом W-53 (ракетный вариант B-53), по решению президента США Рональда Рейгана была начата деактивация оставшихся на боевом дежурстве ракет «Титан 2» с боеголовкой Mk.6. Последняя из них была снята с боевого дежурства 5 мая 1987 года.

В середине 1980-х также существовали планы по снятию с вооружения, деактивации B-53 и замены её на авиабомбу B-83, однако 5 августа 1987 года было принято решение прекратить вывод из эксплуатации B-53, и к 25 бомбам оставшимся в эксплуатации, были возвращены 25 ранее изъятых из обращения, но не подвергнутых разборке и деактивации B-53 (это единственный случай возврата на вооружение в США). Объявленной причиной такого решения была необходимость сохранения возможности уничтожения высокозащищённых заглубленных целей.

В конце 1980-х годов была начата программа продления сроков эксплуатации B-53, включавшая в себя модернизацию предохранительной автоматики бомбы.

Новая, проникающая модификация бомбы B61, т. н. B-61 Mod.11 начала поступать на вооружение в январе 1997 года заменяя B-53. Поэтому начиная с 1997 года имевшиеся в арсенале ВВС США 50 штук B-53 выводились из эксплуатации, но не утилизировались.

13 октября 2010 года Национальная администрация по ядерной безопасности США (англ. National Nuclear Security Administration) объявила о начале программы по утилизации B53, стоявших на вооружении ВВС на протяжении 35 лет. Утилизация авиабомб производилась на заводе «Pantex» в Техасе. 25 октября 2011 года был разобран последний экземпляр.

Конструкция

W53

Термоядерная боевая часть W53 головной части Mk.6 МБР Titan II использовала тот же ядерный заряд, что и бомба B53, но без присущих авиабомбам компонентов, таких как парашютная система, что снизило её массу до 3690 кг. С энерговыделением в 9 мегатонн, она являлась самой мощной БЧ из всех когда-либо размещённых на американских ракетах.

65 боевых частей W53 было произведено в период с декабря 1962 по декабрь 1963 года. Выпускалась компанием General Electric

В апреле 1963 года в 570-й стратегической ракетной эскадрилье (англ. 570th Strategic Missile Squadron) 390-го стратегического ракетного крыла (англ. 390th Strategic Missile Wing) (авиабаза Девис-Монтен, Аризона) в ШПУ 570-2 (32°06′03″ с. ш. 111°15′44″ з. д.32.10083° с. ш. 111.26222° з. д. / 32.10083; -111.26222   ) на боевое дежурство была поставлена первая МБР «Титан-2» с БЧ W53. Первая эскадрилья, в составе 9 ШПУ, вступила в строй к июню 1963 года, а все 54 МБР были развернуты в декабре 1963 года, в том числе:

• 18 ПУ на авиабазе Девис-Монтен в Аризоне,
• 18 ПУ на базе ВВС Литл-Рок (англ. Little Rock Air Force Base) в Арканзасе,
• 18 ПУ на базе ВВС США Макконнел (англ. McConnell Air Force Base) в штате Канзас.

Инциденты

19 сентября 1980 года в ШПУ 374-7 (35°24′50″ с. ш. 092°23′50″ з. д.35.41389° с. ш. 92.39722° з. д. / 35.41389; -92.39722   ) 374-й стратегической ракетной эскадрильи (англ. 374th Strategic Missile Squadron) 308-го стратегического ракетного крыла (англ. 308th Armament Systems Wing) (авиабаза Литл-Рок) при проведении работ по повышению давления наддува в баке окислителя второй ступени техник, выполнявший работу, выронил полуторакилограммовую головку торцевого ключа, которая, пролетев около 20 метров, пробила бак горючего первой ступени. Расчёт стартовой позиции был эвакуирован после прибытия команды специалистов для ликвидации аварии. Разведгруппа из 2-х человек, направленная в шахту, зафиксировала наличие в ШПУ взрывоопасных компонентов. Поступивший приказ об эвакуации разведгруппы и аварийной команды выполнить не успели — произошёл взрыв 110 тонн самовоспламеняющихся компонентов топлива, ударная волна сдетонировавшей первой ступени вырвала закрытое железобетонное защитное устройство шахты (крышку) массой в 740 тонн, а вторая ступень вместе со штатной ГЧ Mk.6 c ядерной боевой частью W53 были выброшены из шахты. Поврежденная вторая ступень вылетела из шахты и взорвалась с 26-ю тоннами токсичного топлива. В результате взрыва второй ступени 4-хтонная ГЧ была подброшена в воздух на 200 метров, а при падении разрушилась. В результате аварии погиб 1 и был ранен ещё 21 человек. МБР и шахта были полностью разрушены (шахта так и не была восстановлена). Из пятимильной зоны вокруг шахты были эвакуированы около 1400 жителей, однако по официальным данным утечки радиоактивных продуктов не произошло.

Образ в художественных произведениях

Инцидент со взрывом ракеты-носителя «Титан-2» с боеголовкой W53 был отображён в фильме Катастрофа в шахте №7, снятом в 1988 г. ( кинокомпания Mark Carliner Productions, США ).

Утилизация головной части

После снятия в мае 1987 года с боевого дежурства последней ракеты «Титан 2», утилизация последних БЧ W53 была закончена к 1988 году.

Эффекты взрыва

Согласно расчётам, при воздушном подрыве на оптимальной высоте 9-мегатонный взрыв приведёт к образованию огненного шара размером от 4 до 5 километров в диаметре, при этом:

• мощности светового излучения будет достаточно, чтобы вызвать смертельные ожоги у любого открыто расположенного человека в радиусе 28,7 километра (площадь в 2586 км²);
• воздействия ударной волны будет достаточно для разрушения жилых и производственных построек в радиусе 14,9 км от эпицентра (697 км²);
• в радиусе 5,7 км практически все наземные сооружения будут разрушены, и количество погибших от ударной волны может достичь 100 %;
• в радиусе 4,7 км среднестатистическая доза ионизирующего излучения полученная человеком будет составлять 500 бэр (5 зивертов). Этой дозы достаточно чтобы вызвать смертность в 50-90 % независимо от воздействия ударной волны и светового излучения на указанном расстоянии.

См. также

Список ядерного оружия США

Ссылки

• [www.lenta.ru/articles/2010/10/15/bomb/ Термоядерный металлолом] Lenta.ru
•  (англ.) [nuclearweaponarchive.org/Usa/Weapons/B53.html The B-53 (Mk-53) Bomb] Carey Sublette’s NuclearWeaponArchive.org
• [www.pantex.com/ucm/groups/exweb/@exweb/@pr/documents/web_content/147586.pdf Last B53 Nuclear Bomb Dismantled at Pantex] (англ.). Завод Pantex (24 October 2011). — Пресс-релиз предприятия "B&W Pantex" о предстоящем на 25 октября 2011 года завершении утилизации последнего экземпляра термоядерной бомбы B53. Проверено 28 октября 2011. [www.webcitation.org/67xXUToXn Архивировано из первоисточника 27 мая 2012].

Отрывок, характеризующий B53

Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..