Blücher (1937)
«Блюхер» — второй тяжёлый крейсер типа «Адмирал Хиппер». Первой и единственной боевой операцией крейсера стало вторжение в Норвегию в апреле 1940 года, в ходе которой корабль был потоплен береговой артиллерией и торпедами в Осло-фиорде.
Содержание
Проектирование и постройка
Тяжёлый крейсер, получивший литерное обозначение G и условное название «Erzatz Berlin» (нем. замена крейсера «Берлин») был заложен на стапеле завода Блом и Фосс в Гамбурге 15 августа 1936 года. 8 июня 1937 года спущен на воду и получил своё имя в честь прусского фельдмаршала Гебхарда Леберехта фон Блюхера. Прежде в германском флоте это имя носил броненосный крейсер «Блюхер», погибший в сражении с британской эскадрой линейных крейсеров в сражении на Доггер-Банке в 1915 году.
В связи с рядом изменений, вносившихся в проект уже в процессе постройки, вступление крейсера в строй несколько задержалось. 20 сентября 1939 года «Блюхер» официально был принят в состав Кригсмарине (первым командиром стал капитан цур зее Генрих Фольдаг). Однако до полной готовности корабля было ещё далеко, исправление многочисленных неполадок и дефектов заняло время до 27 ноября, когда крейсер отправился на испытания механической установки в район Готенхафена. Из-за суровых условий зимы 1939—1940 корабль так и не прошёл должного курса боевой подготовки и всесторонних испытаний и не мог считаться полностью боеготовой единицей к весне 1940 года, когда ОКМ запланировало его участие в операции по захвату Норвегии[1].
Операция «Учения на Везере» и гибель корабля
В. Кофман в своей работе "Тяжёлые крейсера типа «Адмирал Хиппер» (под редакцией С. Сулиги) отмечает, что крейсер «Блюхер» к моменту проведения операции по вторжению в Норвегию, «не сделал ни одного выстрела из орудий главного калибра; не проводилось также столь важных общих учений по ликвидации последствий боевых повреждений и борьбе за живучесть».
Несмотря на это, крейсер был назначен в состав группы по захвату норвежской столицы — Осло под командованием контр-адмирала Кумметца, перешедшего со штабом на «Блюхер». Отправной точкой операции был порт Свинемюнде. На борт погрузились 830 армейских военнослужащих, в том числе около 200 сотрудников различных штабов, в том числе и два генерала — Энгельбрехт и Штуссман[1]. Внутренние помещения и палуба крейсера были загромождены боеприпасами для десанта и прочими пожароопасными предметами. Общая стесненность на перегруженном людьми корабле, наличие большого количества посторонних ухудшали и без того невысокую боеспособность «Блюхера».
По пути в Осло корабли были дважды замечены британскими подводными лодками (HMS Triton и HMS Sunfish). Первой удалось выйти в атаку на крейсер, однако тот благополучно уклонился от торпед. В ночь с 7 на 8 апреля эскадра (в которую, помимо «Блюхера», также входили лёгкий крейсер «Эмден», карманный линкор «Лютцов» и миноносцы), вошла в Осло-фьорд. При входе во фьорд эскадра была замечена норвежским патрульным кораблём, быстро захваченным миноносцем «Альбатрос».
При движении через Осло-Фьорд наиболее опасными для германской эскадры являлись узости, где располагались норвежские береговые батареи. Благополучно миновав проход между островами Болерне и Раной, охранявший вход во фьорд и подходы к главной военно-морской базе Норвегии — Хортену и высадив часть десанта для захвата Хортена, корабли двинулись дальше. В проходе Дробак и близ острова Кахольм эскадра попала под огонь норвежских береговых батарей калибром 280, 150, 57 и 40-мм калибра. Получив несколько попаданий 280-мм и 150-мм снарядами, крейсер получил серьёзные повреждения средней части корпуса и рулевой машины. Несмотря на это, корабль продолжил движение и, казалось, ушёл от опасности, когда в 5:20 последовали два подводных взрыва. По материалам В. Кофмана, скорее всего, это были торпедные попадания с береговой торпедной батареи на о. Северный Кахольм[1].
В результате разрушающего действия снарядов, торпедных попаданий, а также непрекращающейся детонации боеприпасов на борту крейсера, на корабле возник пожар в средней части корпуса, гремели взрывы, от подводных пробоин постепенно увеличивался крен. Корабль потерял ход, а после серьёзного взрыва в погребе 105-мм боеприпасов распространение воды по отсекам стало неконтролируемым, резко увеличивая крен. Около 7 часов командир приказал покинуть корабль, а около 7:30 «Блюхер» перевернулся и стал медленно погружаться в воду носом вперёд. Крейсер затонул на глубине 70 метров, после его погружения раздалось несколько подводных взрывов[1].
Точные данные о количестве погибших и раненых при гибели крейсера отсутствуют. По германским данным, погибло 125 членов экипажа и 122 участника десанта. Удалось спасти 38 офицеров корабля, 985 матросов и 538 солдат и офицеров армии, в том числе обоих генералов. Капитан цур зее Фольдаг тяжело переживал гибель своего корабля. Он погиб всего через несколько дней — 16 апреля 1940 года, в авиакатастрофе над Осло-Фьордом[1].
Напишите отзыв о статье "Blücher (1937)"
Примечания
Ссылки
[www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Hipper/index.htm Тяжёлые крейсера типа «Адмирал Хиппер»]
Литература
- Кофман В. Л. Тяжёлые крейсера типа «Адмирал Хиппер». — Москва, Цитадель, 1996. ISBN 0-00-280837-0 (ошибоч.)
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1910—2005. — Минск, Харвест, 2007.
- Патянин С. В. Дашьян А. В. и др. Крейсера Второй мировой. Охотники и защитники — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2007.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1946.- Annapolis, Maryland, U.S.A. : Naval Institute Press, 1996.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Blücher (1937)
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
