Blue Öyster Cult

Blue Öyster Cult
Blue Öyster Cult
Основная информация
Жанры	психоделический рок хард-рок хеви-метал прогрессивный рок
Годы	с 1967 — наши дни
Страна	США США
Город	Лонг-Айленд, Нью-Йорк
Лейбл	Columbia Records
[www.blueoystercult.com eoystercult.com]

Blue Öyster CultBlue Öyster Cult

Blue Öyster Cult — американская рок-группа, созданная в Нью-Йорке в 1967 и получившая известность благодаря синглам года «(Don’t Fear) The Reaper» (1976 года с альбома Agents of Fortune), «Burnin' for You» (1981 с альбома Fire of Unknown Origin), и «Godzilla» (1977 года, с альбома Spectres). Группу причисляют к пионерам хэви-метала.

Название группы

Название «Blue Öyster Cult» пришло из стихотворения 1960-х годов, написанное менеджером Сэнди Перлманом. Также Перлман придумал предыдущее название группы — «Soft White Underbelly», происходящее из фразы Уинстона Черчилля о положении дел в Италии времён Второй мировой войны. В стихотворении Перлмана название «Blue Öyster Cult» носила группа существ, которые собирались втайне направлять историю Земли. «Первоначально группа была не в восторге от имени, но после согласились на это, и новый релиз вышел под этим именем».

В интервью, опубликованном в 1976 в Великобритании музыкального журнала «Zig Zag», Перлман объяснил, что происхождением названия была анаграмма «Cully Stout Beer».

Логотип «Крюк и крест» был разработан Билом Гавликом и в январе 1972 г. логотип появляется на всех альбомах группы.

История

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Группа возникла в 1967 году в Стоуни-Брук на Лонг-Айленде под названием «Soft White Underbelly» (это название позже иногда использовалось группой в 1970-х и 1980-х годах при выступлениях в некоторых ^{[каких?]} клубах США), созданная критиком и менеджером Сэнди Перлман, состоящая из гитариста Бака Дхармы, барабанщика Альберт Бучард, клавишника Аллена Ланьера, вокалиста Леса Браунштейна и басиста Андрея Винтера. Перлман хотел, чтобы группа стала «американским ответом» группе Black Sabbath. Перлман также сыграл значительную роль в успехе группы: он смог организовать концерты и подписать контракты с Elektra Records и Columbia Records, писал тексты песен. Писатель Ричард Мельцер также предоставил группе свои ранние произведения. Группа записала стоит альбоме материал для Elektra Records в 1968 году. Когда в начале 1969 года Браунштейн уехал из страны ^{[уточнить]}, Elektra Records отложили альбом.

Эрик Блум (ранее — звукорежиссёр группы) заменил Браунштейна, и группа продолжала выступать под названием «Soft White Underbelly». Тем не менее плохое выступление на фестивале Fillmore East 1969-го года вынудило Перлмана изменить название группы — сначала на «Oaxaca», а затем на «Stalk-Forrest Group». Группа записала несколько неудачных композиций для Elektra Records, но только один сингл — «What Is Quicksand?» — был выпущен (в промоиздании в 300 экземпляров). (Этот альбом был перевыпущен позже, в 2001). После нескольких временных названий, в том числе «Santos Sisters», группа выбрала название «Blue Öyster Cult» в 1971 году. (см. «название группы» ниже его происхождения).

Нью-Йоркский продюсер и писатель Дэвид Лукас (англ.) увидел выступление группы и пригласил их в свою студию записать несколько композиций . Чуть позже был подписан контракт с Columbia Records. Первый альбом состоял из восьми треков и был записан на студии Лукаса. Чуть позже Винтер покинет группу и будет заменён братом Альберт Бучарда — Джо.

Тексты для композиций Blue Öyster Cult писали как члены группы (Дональд Розер и Альберт Бучард), так и продюсер Сэнди Перлман и писатели Ричард Мельцер, Патти Смит, Майкл Муркок, Эрик Фон Lustbader, Джим Кэрролл и Джон Ширли.

Первые альбомы

Дебютный альбом Blue Öyster Cult был выпущен в январе 1972 года. Альбом включал в себя композиции «Cities on Flame with Rock and Roll», «Stairway to the Stars» и «Then Came the Last Days of May».

Их следующий альбом Tyranny and Mutation, выпущенный в 1973 году, был написан во время тура группы в честь своего первого альбома. Tyranny and Mutation содержит такие композиции как The Red and The Black (посвящённую королевской канадской конной полиции), «Hot Rails To Hell» и «Baby Ice Dog» — первые результаты сотрудничества группы с Патти Смит.

Третий альбом группы — Secret Treaties (1974) — получил положительные отзывы; наиболее известными стали композиции «Career of Evil» (написанная в соавторстве с Патти Смит), «Dominance and Submission» и «Astronomy».

Первый успех

Первый концертный альбом группы — On Your Feet or on Your Knees (1975) — стал золотым, а год спустя вышел альбом Agents of Fortune (1976), ставший впоследствии платиновым. Альбом содержал композицию (Don’t Fear) The Reaper, поднявшуюся до двенадцатого места в чарте Billboard. Альбом содержал и другие успешные работы: «(This Ain’t) The Summer of Love», «E.T.I. (Extra-Terrestrial Intelligence)» и «The Revenge of Vera Gemini». Во время тура с этим альбомом группа использовала лазеры в световом шоу.

Их следующий альбом — Spectres (1977) — содержал радио-хит «Godzilla».

В 1978 году группа выпустила ещё один концертный альбом — Some Enchanted Evening (1978). Хотя он был задуман как двойной концертный альбом в духе On Your Feet or on Your Knees, Columbia настаивала, чтобы он был ужат до размеров обычного альбома. В конце концов он стал самым популярным альбомом Blue Öyster Cult: в конечном итоге было продано более 2 миллионов копий.

За ним последовал студийный альбом Mirrors (1979). Для записи Mirrors вместо того, чтобы работать с предыдущим продюсерoм (который занялся тогда группой Black Sabbath), Blue Öyster Cult выбрали продюсером Тома Вермана, который работал с такими исполнителями, как Cheap Trick и Тедом Ньюджентом. Но, несмотря на это, продажи альбома были довольно скромными по сравнению с предыдущими релизами группы.

В 1980 году группа записывает совместно с новым продюсером Мартином Бёрчем альбом Cultösaurus Erectus, который получает хорошие отзывы. Одной из примечательных композиций на альбоме была «Black Blade», которая была написана Блум на стихи научно-фантастического и фэнтезийного автора Майкла Муркока. Группа также выступила совместным турне с Black Sabbath в поддержку альбома, назвав тур «Black and Blue».

Бёрч спродюсировал следующий альбом группы — Fire of Unknown Origin (1981). Самой известной композицией на этом альбоме стала «Burnin' for You», написанной Дхармой и Мелтцером. Некоторые песни были написаны для анимационного фильма «Heavy Metal», но только «Veteran of the Psychic Wars» (которая по иронии судьбы была написана не для «Heavy Metal») была использована в фильме. После этого альбома Альберт Бучард поссорился с остальными участниками Blue Öyster Cult и покинул группу, и Рик Дауни (бывший художник по свету группы) заменил его на барабанах.

Перерыв в творчестве

После ухода из группы Альберт Бучард в течение пяти лет работал над сольным альбомом по мотивам поэмы Сэнди Перлмана «Imaginos». Blue Öyster Cult выпустила концертный альбом Extraterrestrial Live, а после с продюсером Брюс Fairbairn записала новый альбом — The Revölution by Night (1983). Самой известной композицией с этого альбома стала «Shooting Shark», написанная совместно Патти Смит. После записи альбома The Revölution by Night, Рик Дауни ушёл, оставив Blue Öyster Cult без ударника.

В итоге группа воссоединилась с Альбертом Бучардом для тура по Калифорнии в феврале 1985 года, печально известный как «Albert Returns» Tour. Это воссоединение было временным и вызвало большую напряжённость между группой и Бучардом, так как он думал, что сможет оставаться в группе продолжительное время. Бучард оставил группу после тура, а после этого и Аллен Ланье, оставив группу без клавишника.

Blue Öyster Cult нашли барабанщика Джимми Уилкокса и клавишника Томми Звончека для записи альбома Club Ninja. Изюминкой альбома стала композиция «Perfect Water», написанная Дхармой и Джим Кэрроллом.

После гастролей в Германии басист Джо Бучард ушёл, и в группе остались только два участника: Эрик Блум и Дональд Розер. Некоторые называют группу в это время «Two Öyster Cult». В это время в группу приходит Джон Роджерс на место Джо, и этот состав закончил тур в 1986 году. После тура группа объявила, что взяла «тайм-аут».

Imaginos и возобновление гастролей

Blue Öyster Cult получили предложение выступить в Греции в начале лета 1987 года новым составом: Эрик Блум, Дональд Розер, Аллен Ланье, Джон Роджерс и Рон Риддл. Columbia Records не была заинтересована в выпуске сольного альбома Альберта Бучарда Imaginos, поэтому Перлман собрал группу для записи под лейблом Columbia. Этот альбом продавался не очень хорошо (несмотря на положительный отзыв в журнале Rolling Stone), хотя Blue Öyster Cult отправились в тур в поддержку альбома. Когда Columbia Records была куплена Sony и переименована в Sony Music Entertainment, она отказалась от сотрудничества с Blue Öyster Cult.

Группа провела следующие 11 лет, не выпуская альбомов, хотя были записаны две новые песни для фильма «Bad Channels», выпущенного в 1992 году. Риддл ушёл из группы в 1991 году, после чего группа стала брать сессионных барабанщиков, в том числе Чака Бурги (1991—1992, 1992—1995, 1996—1997), Джона Мичели (1992, 1995, 2008), Джона О’Рейли (1995—1996) и Бобби Рондинелли (1997—2004, 2008). Все они в разные годы играли в Rainbow. Жюль Радино присоединился в 2004 году и до сих пор является текущим барабанщиком группы. Роджерс оставил «Blue Öyster Cult» в 1995 году, и на его место был взят Дэнни Миранда. Миранда оставил группу в 2004 году, заменённый Ричи Кастеллано.

Аллен Ланье перестал выступать вживую в 2007 году, а в декабре 2008 года Росер упал вниз с лестницы в своём доме во Флориде и повредил плечо. В результате туры в декабре 2008 года и январе 2009 года были отменены. Группа вернулась к выступлениям осенью 2009 года. Группа объявила в 2012 году, что Сарзо ушел. В сентябре 2012 года, друг группы Рассел Дж. Джонс присоединился к группе гитаристом.

Годы сотрудничества с CMC/Sanctuary Records

В конце 1990-х годов Blue Öyster Cult подписал контракт со звукозаписывающей компанией CMC Records (позже куплена Sanctuary Records). Под этими лейблами было выпущено два студийных альбома: Heaven Forbid (1998) и Curse of the Hidden Mirror (2001). Оба альбома написаны в соавторстве с романистом Джоном Ширли. Другой концертный альбом — A Long Day's Night и DVD с тем же названием — были выпущены в 2002 году.

В 2002 году Blue Öyster Cult поссорились с Sanctuary Records и в настоящее время не имеют контрактов.

Sony Legacy Remasters

В феврале 2007 года была выпущена расширенная версия студийного альбома Spectres и концертный альбом Some Enchanted Evening. В августе 2012 года было объявлено, что 17-дисковый бокс-сет The Complete Columbia Albums Collection будет выпущен 30 октября 2012 года. В комплект входят долгожданные ремастеринги композиций «On Your Feet Or On Your Knees» (1975), «Mirrors» (1979), «Cultosaurus Erectus» (1980), «Fire Of Unknown Origin» (1981), «Extraterrestrial Live» (1982), «The Revolution By Night» (1983), «Club Ninja» (1985), «Imaginos» (1988) и некоторые другие.

В июне 2012 года было объявлено, что басист Руди Сарзо покидает группу, и в настоящее время он заменен бывшим басистом группы Utopia Касим Султон.

14 августа 2013 года от хронической обструктивной болезни лёгких скончался один из основателей группы Аллен Ланьер.

Дискография

Название	Год
Студийные альбомы
Blue Öyster Cult	1972
Tyranny and Mutation	1973
Secret Treaties	1974
Agents of Fortune	1976
Spectres	1977
Mirrors	1979
Cultosaurus Erectus	1980
Fire of Unknown Origin	1981
The Revolution by Night	1983
Club Ninja	1986
Imaginos	1988
Heaven Forbid	1998
Curse of the Hidden Mirror	2001
Концертные альбомы
On Your Feet or on Your Knees	1975
Some Enchanted Evening (альбом)	1978
Extraterrestrial Live	1982
A Long Day's Night	2002
Саундтреки
Bad Channels Soundtrack	1992
Сборники
Career of Evil: The Metal Years	1990
Workshop of the Telescopes (cd boxset)	1995

Музыканты

Текущий состав Эрик Блум: вокал, гитара, клавишные (1969-present) Дональд «Бак Дхарма» Розер: гитара, вокал (1967-present) Richie Castellano: клавишные, гитара (2004-present) Jules Radino: ударные (2004-present) Kasim Sulton: бас-гитара (2012-present) Вокалисты Les Braunstein (1967—1969) Басисты Andrew Winters (1967—1970) Джо Бучард (1971—1986) Jon Rogers (1987—1995) Грег Смит (1995) Руди Сарзо: бас-гитара (2007—2012, guest: 2007)

Барабанщики Albert Bouchard (1967—1981, 1985 — California tour) Rick Downey (1981—1984) Thommy Price (1985) Jimmy Wilcox (1985—1987) Ron Riddle (1987—1991) Chuck Burgi (1991—1992, 1992—1995, 1996—1997) John Miceli (1992, 1995, 2008) Джон О’Рэйли (1995—1996) Бобби Рондинелли (1997—2004, a few shows in 2008) Клавишники Allen Lanier (1967—1985, 1987—2007; died 2013) Tommy Zvoncheck (1985—1987) Гитаристы Allen Lanier (1967—1985, 1987—2007: died 2013) Al Pitrelli (1999)

Временная шкала

<timeline> ImageSize = width:1050 height:auto barincrement:18 PlotArea = left:100 bottom:110 top:0 right:0 Alignbars = justify DateFormat = mm/dd/yyyy Period = from:01/01/1967 till:12/31/2016 TimeAxis = orientation:horizontal format:yyyy

Colors =

id:vocals     value:red         legend:Вокал,_гитара
id:guitar     value:green        legend:Гитара,_бэк-вокал
id:bass       value:blue       legend:Бас-гитра,_бэк-вокал
id:keyboards  value:purple   legend:Клавиши,_гитара,_бэк-вокал
id:drums      value:orange     legend:Ударные,_перкуссия
id:lines      value:black       legend:Студийные_альбомы
id:lines2     value:gray(0.7)   legend:Записи_live-альбомов
id:bars       value:gray(0.92)

Legend = orientation:vertical position:bottom columns:2 BackgroundColors = bars:bars ScaleMajor = increment:2 start:1968 ScaleMinor = increment:1 start:1967

LineData =

at:01/01/1975 color:lines2 layer:back
at:09/10/1976 color:lines2 layer:back
at:03/17/1978 color:lines2 layer:back
at:09/01/1980 color:lines2 layer:back
at:11/19/1981 color:lines2 layer:back
at:06/21/2002 color:lines2 layer:back

at:01/16/1972 color:black layer:back
at:02/11/1973 color:black layer:back
at:04/15/1974 color:black layer:back
at:05/21/1976 color:black layer:back
at:10/16/1977 color:black layer:back
at:06/15/1979 color:black layer:back
at:06/14/1980 color:black layer:back
at:06/15/1981 color:black layer:back
at:10/16/1983 color:black layer:back
at:01/30/1986 color:black layer:back
at:07/16/1988 color:black layer:back
at:06/16/1994 color:black layer:back
at:03/24/1998 color:black layer:back
at:06/05/2001 color:black layer:back

BarData =

bar:Les    text:Les Braunstain
bar:Eric   text:Eric Bloom

bar:Buck   text:Buck Dharma

bar:Allen  text:Allen Lanier
bar:Tommy  text:Tommy Zvoncheck
bar:Richie text:Richie Castellano
bar:Andrew text:Andrew Winters
bar:Joe    text:Joe Bouchard
bar:Jon    text:Jon Rogers
bar:Greg   text:Greg Smith
bar:Danny  text:Danny Miranda
bar:Rudy   text:Rudy Sarzo
bar:Kasim  text:Kasim Sulton

bar:Albert text:Albert Bouchard
bar:Rick   text:Rick Downey
bar:Jimmy  text:Jimmy Wilcox
bar:Ron    text:Ron Riddle
bar:Chuck  text:Chuck Burgi
bar:JohnM  text:John Miceli
bar:JohnO  text:John O'Reilly
bar:Bobby  text:Bobby Rondinelli
bar:Jules  text:Jules Radino

PlotData=

width:10 textcolor:black align:left anchor:from shift:(10,-4)
bar:Les    from:01/01/1967 till:04/01/1969 color:vocals
bar:Eric   from:04/01/1969 till:end        color:vocals
bar:Buck   from:01/01/1967 till:end        color:guitar
bar:Andrew from:01/01/1967 till:07/01/1971 color:bass
bar:Joe    from:07/01/1971 till:10/01/1986 color:bass
bar:Jon    from:10/01/1986 till:05/01/1995 color:bass
bar:Greg   from:05/01/1995 till:09/01/1995 color:bass
bar:Danny  from:09/01/1995 till:07/01/2004 color:bass
bar:Richie from:07/01/2004 till:07/01/2007 color:bass
bar:Jon    from:07/01/2007 till:12/31/2007 color:bass
bar:Danny  from:07/01/2007 till:12/31/2007 color:bass
bar:Rudy   from:07/01/2007 till:07/01/2012 color:bass
bar:Kasim  from:07/01/2012 till:end        color:bass
bar:Allen  from:01/01/1967 till:07/01/1985 color:keyboards
bar:Tommy  from:07/01/1985 till:07/01/1987 color:keyboards
bar:Allen  from:07/01/1987 till:07/01/2007 color:keyboards
bar:Richie from:07/01/2007 till:end        color:keyboards
bar:Albert from:01/01/1967 till:07/01/1981 color:drums
bar:Rick   from:07/01/1981 till:02/01/1985 color:drums
bar:Albert from:02/01/1985 till:09/01/1985 color:drums
bar:Jimmy  from:09/01/1985 till:07/01/1987 color:drums
bar:Ron    from:07/01/1987 till:07/01/1991 color:drums
bar:Chuck  from:07/01/1991 till:05/01/1992 color:drums
bar:JohnM  from:05/01/1992 till:09/01/1992 color:drums
bar:Chuck  from:09/01/1992 till:05/01/1995 color:drums
bar:JohnM  from:05/01/1995 till:09/01/1995 color:drums
bar:JohnO  from:09/01/1995 till:07/01/1996 color:drums
bar:Chuck  from:07/01/1996 till:07/01/1997 color:drums
bar:Bobby  from:07/01/1997 till:07/01/2004 color:drums
bar:Jules  from:07/01/2004 till:end        color:drums

</timeline>

См. также

• Хеви-метал-умлаут

Отрывок, характеризующий Blue Öyster Cult

Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.