Blue Canary
Blue Сanary (рус. «Печальная канарейка») — популярная американская песня Винсента Фьорино. Её итальянский перевод стал популярен в СССР в 1963 году, благодаря пластинке «Вокруг света» фирмы «Мелодия», где песня была записана в исполнении болгарского дуэта Марии Косевой и Николы Томова. Второго пика популярности этот вариант исполнения достиг значительно позже, когда он был использован при создании номера театром Вячеслава Полунина «Лицедеи» (автор номера — Роберт Городецкий). На сегодня[когда?] в коллекции записей Роберта Городецкого насчитывается более сорока вариантов исполнения этой песни. Иногда эту песню называют «культовым гимном» «Лицедеев»[1].
Автор и исполнители
Автор песни Винсент (Винс) Фьорино играл на тубе в известном ансамбле Пола Уайтмена. Затем он организовал и собственный ансамбль, а также открыл во Флориде ночной клуб, где исполнял и записывал свои произведения. Выпущенные затем на пластинках (в частности, «Золотой тубе»). Песня «Blue Сanary» (слова и музыка) написана им в 1953 году для известной голливудской актрисы и певицы Дины Шор. Пластинка Дины Шор вышла в августе 1953-го. До этого, в феврале 1953-го, Фьорино (Vince Fiorino Orchestra) выпустил и свой собственный вариант, где соло исполняла его певица Тина. У Фьорино имеется ещё и другая известная песня — «Red canary» (Красная канарейка), выпущенная Vince Fiorino trio.
В дальнейшем песню «Blue Сanary» исполняли многие известные музыканты, как на английском (используя оригинальный текст), так и на других языках. Среди них болгарские исполнители Мария Косева и Никола Томов, итальянский певец Карло Бути в дуэте с Марисой Фьордализо (текст его версии немного отличается от варианта Косевой и Томова); несколько японских исполнителей — The Peanuts, Frank Chickens, Pedro & Capricious, а также Идзуми Юкимура — участница знаменитого в 50-х трио «Саннин мусуме» (Три дочери). Следует заметить, что Pedro & Capricious и Идзуми Юкимура исполняют песню на японском языке, но в двух совершенно разных вариантах.
Отрывки из текста песни
Оригинал на английском языке | Итальянская версия Карло Бути | Итальянская версия Косевой и Томова | Русский перевод |
---|---|---|---|
Blue canary, she feels so blue. |
Blue canary di ramo in ramo, |
Blue canary di ramo in ramo, |
Грустная канарейка с ветки на ветку, |
Напишите отзыв о статье "Blue Canary"
Примечания
- ↑ [www.sobaka.ru/index.php?path=magazine/article/more/636 Журнал «Собака»]
Ссылки
- learning2share.blogspot.com/2007/05/78s-from-hell-vince-fiorino-trio-red.html
- www.astroboy.tv/music/index_tuba.html
- [www.youtube.com/watch?v=asLbtFFvyoU Лицедеи. Канарейка — нарезка за разные годы на YouTube]
- [www.youtube.com/watch?v=HpjTNotxcgk&feature=related Лицедеи — «Канарейка» на YouTube]
- [www.youtube.com/watch?v=BR0gMd24cbc&feature=related Одно из первых исполнений «Канарейки» «Лицедеями»]
Отрывок, характеризующий Blue Canary
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.