Blue Cheer

Blue Cheer
Основная информация
Жанр	эйсид-рок блюз-рок хеви-метал хард-рок психоделический рок стоунер-рок протопанк
Годы	1967 — 1972 1974 — 1975 1978 — 1979 1984 — 1994 1999 — 2009
Страна	США США
Город	Сан-Франциско
Язык песен	английский
Лейбл	Philips Megaforce Mercury Akarma Rainforce Evangeline
Бывшие участники	см. Составы группы
Другие проекты	The Oxford Circle The Other Half Sopwith Camel Silver Metre Monsters Dokken Raven Pentagram Mother Ocean

Blue CheerBlue Cheer

Blue Сheer (МФА: [ˈbluː ˈtʃɪr]) — американская рок-группа, образовавшаяся в 1966 году в Сан-Франциско и названная «в честь» разновидности ЛСД (в свою очередь, это уличное название наркотика было заимствовано у марки стирального порошка «Голубой привет» компании Procter & Gamble). Blue Cheer стали одной из ведущих групп калифорнийской психоделической сцены, но отличались от других представителей своего направления утяжелённым звучанием и радикальными экспериментами со звуком, вследствие чего были впоследствии причислены к числу пионеров эйсид-рока, хеви-метала, стоунер-рока и гранжа. Джим Моррисон из The Doors назвал Blue Cheer «самой мощной группой, которую я когда-либо видел».

История группы

Первый состав Blue Cheer образовали в 1966 году басист Дики Питерсон (англ. Dickie Peterson), гитарист Ли Стивенс (англ. Leigh Stephens) и инициатор коллектива Эрик Олбронда (англ. Eric Albronda) на ударных (позднее он оставит это место и станет продюсером/со-продюсером группы). Затем группа разрослась до шести человек, в числе которых был младший брат Дики — Джерри, (англ. Jerre Peterson) в качестве одного из соло-гитаристов (еще в составе были вокалист и клавишник). Но к концу 1967 года секстет, с подачи менеджера (на которого произвели впечталение The Jimi Hendrix Experience), сократился до формата пауэр-трио: добавивший себе функции вокалиста Дики Питерсон, гитарист Ли Стивенс и барабанщик Пол Уэйли (англ. Paul Whaley) (как и Дики, он ранее играл в группе Andrew Staples & The Oxford Circle, выступавшей с Grateful Dead и выпустившей один сингл: «Mind Destruction/Foolish Woman»). В январе 1968 года у трио вышел первый сингл с кавером Эдди Кокрэна «Summertime Blues», поднявшийся до 14-го места в списках журнала Billboard.

Дебютный альбом Vincebus Eruptum, построенный на громоздких, сочных риффах со сдвоенными гитарными соло (разведёнными по разным каналам), выпущенный в январе того же года, поднялся до #11 в США и остался самым коммерчески успешным релизом за всю историю коллектива. В альбом и вошёл первый хит группы, упомянутый выше «Summertime Blues», а также композиция «Out Of Focus» с оборота этого успешного сингла: её Дики Питерсон написал в те дни, когда лечился в больнице от гепатита.

В какой-то момент группа была настолько популярна, что у неё на разогреве играли Pink Floyd. Концертные выступления Blue Cheer в эти дни по воспоминаниям современников производили ошеломляющее впечатление. Blue Cheer приобрели репутацию самой оглушающей группы мира. Джефф Далби, автор комментариев к сборнику Louder Than God (Rhino Records, 1986), писал:

На их концертах я начал глохнуть, и почти утратил слух - возможно, до конца своей жизни. Blue Cheer были самым оглушающим явлением в моей жизни. С точки зрения громкости никто не может с ними сравниться по сей день. Это были три крошечные фигурки длинноволосых парней и устрашаюшие горы усилителей, расположенные так плотно, что в буквальном смысле слова занимали все пространство на сцене.

Дополнял «угрожающую» ауру, формировавшуюся вокруг группы, ранее входивший в «Ангелы Ада» байкер по прозвищу Gut, выполнявший обязанности менеджера.

Второй альбом Outsideinside (Philips Records, 1968) был разделен на две части: после того, как из-за чрезмерной громкости вышли из строя студийные мониторы, музыкантам пришлось выбраться «на воздух». «Внешняя сторона» (Outside) была записана на складах Нью-Йорка и Сакраменто, внутренняя (Inside) — на обычных студийных сессиях, с тем же продюсером Эйбом Кэшем (англ. Abe 'Voco' Kesh). Группа лишь немного сбавила мощь звукового напора, расширив внутренние пространства звука — благодаря работе клавишника Рэлфа «Бёрнза» Келлога (англ. Ralph 'Burns' Kellog), перешедшего из сан-францисской блюзовой группы Mint Tattoo. Заключительный трек «Come And Get In» критики относят к первым образцом спид-метала в истории рока. Альбом поднялся до #90 в списках «Биллборда».

Группа поддержала альбом крайне рискованным турне, которое Стивенс позже называл «пугающим и опасным». Каждый концерт завершался полным уничтожением инструментов, что с энтузиазмом встречалось аудиторией. Гитарист Ли Стивенс вспоминал:

Как-то раз моя гитара упала на голову зрителю, во второй раз зритель был ранен тарелкой... Да и во время песен я не раз останавливался, думая: боже, что происходит? Насилие перенеслось и в репетиционные залы и в студии. Я понимал, что схожу ума. Никто не мог остановить эту цепную реакцию. Все вышло из-под контроля.

Стивенс покинул состав в 1969 году, в ходе студийной работы над третьим альбомом. Позже он записал в Британии два сольных альбома (с Кевином Уэстлейком из Blossom Toes и группой сессионных музыкантов) и был участником двух групп: Silver Metre и Pilot. В составе Blue Cheer его заменил Рэнди Хоулден (англ. Randy Holden), в недавнем прошлом — лидер группы The Other Half. Последний ещё более утяжелил звук, однако принял участие в записи лишь части материала третьего альбома New! Improved! Blue Cheer (#84, Billboard 200), а именно 3 номеров, что составили его вторую сторону; на первой же стороне оригинального винилового диска записался уже другой соло-гитарист, Брюс Стивенс (англ. Bruce Stephens). На диске наряду с психоделическими балладами присутствуют и элементы кантри-рока.

Вскоре после выхода пластинки барабанщик Пол Уэйли покинул состав: его заменил Норман Мэйелл (англ. Norman Mayell), до этого игравший в сан-францисской группе Sopwith Camel. Дики Питерсон остался единственным участником первого состава, и стиль группы окончательно сгладился. Четвёртый, именной альбом, выпущенный Philips Records в конце 1969 года, если и был замечен, то лишь благодаря синглу «Hello L.A., Bye Bye Birmingham» (кавер Delaney & Bonnie). Участие в записи принимал уже и новый гитарист Гэри Йоудер (англ. Gary Yoder), опытный музыкант и композитор (тот тоже ранее выступал в упомянутой The Oxford Circle), вскоре ставший основной творческой единицей в группе. От жёсткой психоделии и анархо-блюза группа постепенно перешла к хард-року, впрочем, по-прежнему далёкому от мейнстрима. Многие критики отметили, что заметно улучшился вокал Питерсона. Записи этого времени представлены также в сборнике Good Times Are So Hard To Find: The History Of Blue Cheer.

Пятый альбом BC #5 The Original Human Being некоторые критики сочли лучшей (во всяком случае, наиболее органичной) работой Blue Cheer, приветствовав возвращение к психоделическому року (с элементами эсид-блюза и прогрессив); некоторые, однако, по этой же причине его раскритиковали. Многие сочли лучшей вещью пластинки «Good Times Are So Hard To Find», созвучную музыке поздних Yardbirds, отметив также «Babaji (Twilight Raga)» (насыщенную мотивами музыки рага).

В конце 1970 года также на Philips вышел шестой альбом Oh! Pleasant Hope, имевший уже не много общего с ранними шумовыми экспериментами, но в чём-то напоминавший психоделию Grateful Dead и The Band. В записи альбома принял второй гитарист Ричард Педдикорд (Richard Peddicord).

Распад и воссоединения

В 1972 году, разочарованная отсутствием коммерческого успеха, группа распалась. Йоудер и Келлог стали сейшн-музыкантами. Норман Мэйелл присоединился к возродившимся Sopwith Camel. Дики Питерсон с братом Уиллом основал Peterbildt, группу, ставшую популярной среди лос-анджелесских «Ангелов Ада», но так и не выпустившую ни одной пластинки.

В 1975 году Питерсон пытался возродить проект с новыми коллегами, но эта затея провалилась. Вторая попытка была осуществлена в 1978-м, когда собрались вместе Питерсон, Тони Рэйнер (англ. Tony Rainier, гитара) и Майкл Флэк (англ. Michael Fleck, ударные). Третья — в 1984: с барабанщиком первого состава Полом Уэйли и всё тем же Рэйнером. Этот состав выпустил альбом The Beast Is Back на Megaforce Records, куда вошли некоторые песни классического репертуара, исполненные заново («Summertime Blues», «Out Of Focus», «Parchment Farm», «Babylon»), а также новые композиции.

В 1988 году состоялся очередной реюнион: Питерсон и Уэйли пригласили к участию в нём гитариста Эндрю «Дака» Макдоналда (англ. Andrew 'Duck' McDonald): результатом гастролей в Японии стал концертный альбом Hello Tokyo, Bye Bye Osaka. Трио затем записалось в Уэльсе, пригласив к участию давнего друга Дэйва Эндерсона из Hawkwind. Продюсером альбома Highlights And Lowlives стал грандж-продюсер Джек Эндино. В 1991 году место Макдоналда занял немец Дитер Заллер (нем. Dieter Saller): этот состав в июне 1992 года записал альбом Dining With The Sharks., но в 1993 году Уэйли вновь покинул состав.

С 1994 по 1999 годы коллектив бездействовал, но затем Питерсон, Уэйли и Макдоналд вновь сошлись под вывеской Blue Cheer и продолжили выступать; правда, эпизодически Уэйли и Макдоналда подменяли другие музыканты. Летом 2007 года группа выпустила альбом What Doesn’t Kill You…. Затем вышел DVD Blue Cheer Rocks Europe (Rainman Records), первый сборник, собравший все записи концертных выступлений группы за всю её историю.

История Blue Cheer завершилась осенью 2009 года: 12 октября в Германии в возрасте 63 лет от рака скончался Дики Питерсон. Гитарист Эндрю Макдональд на официальном сайте группы заявил о том, что Blue Cheer никогда больше не будет «действующей, гастролирующей» группой.

Историческое значение

Blue Cheer, пионеры хеви-метал, эйсид-рока и блюзовой психоделии, проложившие (согласно Classic Rock) «доро­гу для всех последующих групп от The Stooges до Led Zeppelin, от хэви-метал до экспериментального рока», оказались «блудными сынами сан-францисской сцены». Склонная хвалить, скорее, Jefferson Airplane, Quicksilver Messenger Service и Grateful Dead, музыкальная пресса о группе писала мало и без симпатии. Антрепренёр Билл Грэйэм (англ. Bill Graham) однажды без объяснений отменил концерт группы в своём зале «Fillmore East», и даже Джими Хендрикс, которого боготворили участники Blue Cheer, ни разу о группе не высказался благожелательно.

…Между тем, Blue Cheer открыли американский путь в heavy metal, собственную разновидность тяжёлого металла, рождённую из структур электрического блюза и исполненного на максимальной громкости со всеми возможными искажениями, с контрапунктом между мелодичным «центром» композиции и гитарным соло, ход её то ускорявшим, то замедлявшим… Питерсона сегодня многие относят к числу первых трэш-вокалистов.

В 1990-х годах наследие Blue Cheer стало приобретать культовую популярность: группу объявили родоначальниками прото-гранжа. Её композиции исполняли в числе прочих Smashing Pumpkins и Mudhoney, а итальянский лейбл Black Widow выпустил альбом-трибьют Blue Explosion.

Составы группы

1967	1967	1967—1968	1968—1969
Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Ли Стивенс — гитара Эрик Албронда — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Ли Стивенс — гитара Вэйл Яманака — клавишные Джерре Петерсон — гитара Пол Уэйли — ударные Джерри Уайтинг — вокал, гармоника	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Ли Стивенс — гитара Пол Уэйли — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Пол Уэйли — ударные Рэнди Холден — гитара
1969	1969	1969	1969—1970
Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Том Вайссер — гитара Митч Митчелл — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Брюс Стивенс — гитара Пол Уэйли — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Брюс Стивенс — гитара Ральф Бернс Келлог — клавишные Пол Уэйли — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Брюс Стивенс — гитара Ральф Бернс Келлог — клавишные Норман Мэйлл — ударные
1970—1972	1972—1974	1974—1975	1975
Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Гэри Ли Иодер — гитара Ральф Бернс Келлог — клавишные Норман Мэйлл — ударные	Распад	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Рубен де Фуэнтес — гитара Джерре Петерсон — гитара Терри Рэй — ударные	Ник Сэйнт Николас — бас-гитара, вокал Рубен де Фуэнтес — гитара Джерре Петерсон — гитара Терри Рэй — ударные
1975—1978	1978—1979	1979—1984	1984—1985
Распад	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Тони Рэйнье — гитара Майк Флек — ударные	Распад	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Тони Рэйнье — гитара Пол Уэйли — ударные
1985—1987	1987	1987—1988	1988—1990
Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Тони Рэйнье — гитара Брент Харкнетт — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Тони Рэйнье — гитара Билли Кармасси — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Рубен де Фуэнтес — гитара Эрик Дэвис — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Эндрю Макдональд — гитара Дэвид Салс — ударные
1990	1990—1993	1993—1994	1994—1999
Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Эндрю Макдональд — гитара Пол Уэйли — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Дитер Саллер — гитара Пол Уэйли — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Дитер Саллер — гитара Гэри Холланд — ударные	Распад
1999—2005	2005	2005	2005—2009
Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Эндрю Макдональд — гитара Пол Уэйли — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Ли Стивенс — гитара Прейри Принц — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Эндрю Макдональд — гитара Джо Хасселвандер — ударные	Дикки Питерсон — бас-гитара, вокал Эндрю Макдональд — гитара Пол Уэйли — ударные

Временная шкала

<timeline> ImageSize = width:1100 height:550 PlotArea = left:150 bottom:120 top:0 right:05 Alignbars = justify DateFormat = dd/mm/yyyy Period = from:01/01/1967 till:12/10/2009 TimeAxis = orientation:horizontal format:yyyy Legend = orientation:vertical position:bottom columns:4 ScaleMajor = increment:2 start:1967 ScaleMinor = increment:1 start:1967

Colors =

 id:voc value:red legend:Вокал
 id:g    value:green legend:Гитара
 id:key value:purple legend:Клавишные
 id:b  value:blue legend:Бас-гитара
 id:dr  value:orange legend:Ударные
 id:alb  value:black legend:Студийные_альбомы

LineData =

 at:16/01/1968 layer:back
 at:01/08/1968
 at:01/03/1969
 at:01/12/1969
 at:01/09/1970
 at:01/04/1971
 at:01/09/1984
 at:01/01/1990
 at:01/01/1991
 at:21/08/2007

PlotData =

 width:10 textcolor:black align:left anchor:from shift:(10,–4)
 bar:Джерри Уайтинг from:01/05/1967 till:01/09/1967 color:voc
 bar:Ли Стивенс from:start till:01/07/1968 color:g
 bar:Ли Стивенс from:01/04/2005 till:01/07/2005 color:g
 bar:Джерре Петерсон from:01/05/1967 till:01/09/1967 color:g
 bar:Джерре Петерсон from:01/07/1974 till:01/09/1975 color:g
 bar:Рэнди Холден from:01/07/1968 till:01/04/1969 color:g
 bar:Том Вайссер from:01/04/1969 till:01/07/1969 color:g
 bar:Брюс Стивенс from:01/07/1969 till:01/07/1970 color:g
 bar:Брюс Стивенс from:01/07/1969 till:01/07/1970 color:voc width:3
 bar:Гэри Ли Иодер from:01/07/1970 till:01/07/1972 color:g
 bar:Гэри Ли Иодер from:01/07/1970 till:01/07/1972 color:voc width:3
 bar:Рубен де Фуэнтес from:01/07/1974 till:01/09/1975 color:g
 bar:Рубен де Фуэнтес from:01/09/1987 till:01/07/1988 color:g
 bar:Тони Рэйнье from:01/07/1978 till:01/07/1979 color:g
 bar:Тони Рэйнье  from:01/07/1984 till:01/09/1987 color:g
 bar:Эндрю "Дак" Макдональд from:01/07/1988 till:01/09/1990 color:g
 bar:Эндрю "Дак" Макдональд from:01/07/1999 till:01/04/2005 color:g
 bar:Эндрю "Дак" Макдональд from:01/07/2005 till:end color:g
 bar:Дитер Саллер from:01/09/1990 till:01/07/1994 color:g
 bar:Вэйл Яманака from:01/05/1967 till:01/09/1967 color:key
 bar:Ральф Бернс Келлог from:01/10/1969 till:01/07/1972 color:key
 bar:Ральф Бернс Келлог from:01/10/1969 till:01/07/1972 color:b width:3
 bar:Дикки Питерсон from:start till:01/07/1972 color:b
 bar:Дикки Питерсон from:start till:01/07/1972 color:voc width:3
 bar:Дикки Питерсон from:01/07/1974 till:01/05/1975 color:b
 bar:Дикки Питерсон from:01/07/1974 till:01/05/1975 color:voc width:3
 bar:Дикки Питерсон from:01/07/1984 till:01/07/1994 color:b
 bar:Дикки Питерсон from:01/07/1984 till:01/07/1994 color:voc width:3
 bar:Дикки Питерсон from:01/07/1978 till:01/07/1979 color:b
 bar:Дикки Питерсон from:01/07/1978 till:01/07/1979 color:voc width:3
 bar:Дикки Питерсон from:01/07/1999 till:end color:b
 bar:Дикки Питерсон from:01/07/1999 till:end color:voc width:3
 bar:Ник Сэйнт Николас from:01/05/1975 till:01/09/1975 color:b
 bar:Ник Сэйнт Николас from:01/05/1975 till:01/09/1975 color:voc width:3
 bar:Эрик Албронда from:start till:01/05/1967 color:dr
 bar:Пол Уэйли from:01/05/1967 till:01/04/1969 color:dr
 bar:Пол Уэйли from:01/07/1969 till:01/11/1969 color:dr
 bar:Пол Уэйли from:01/07/1984 till:01/07/1985 color:dr
 bar:Пол Уэйли from:01/05/1990 till:01/07/1993 color:dr
 bar:Пол Уэйли from:01/07/1999 till:01/04/2005 color:dr
 bar:Пол Уэйли from:01/10/2005 till:end color:dr
 bar:Митч Митчелл from:01/04/1969 till:01/07/1969 color:dr
 bar:Норман Мэйлл from:01/11/1969 till:01/07/1972 color:dr
 bar:Норман Мэйлл from:01/11/1969 till:01/07/1972 color:g width:3
 bar:Терри Рэй from:01/07/1974 till:01/09/1975 color:dr
 bar:Майк Флек from:01/07/1978 till:01/07/1979 color:dr
 bar:Брент Харкнетт from:01/07/1985 till:01/05/1987 color:dr
 bar:Билли Кармасси from:01/05/1987 till:01/09/1987 color:dr
 bar:Эрик Дэвис from:01/09/1987 till:01/07/1988 color:dr
 bar:Дэвид Салс from:01/07/1988 till:01/05/1990 color:dr
 bar:Гэри Холланд from:01/07/1993 till:01/07/1994 color:dr
 bar:Прейри Принц from:01/04/2005 till:01/07/2005 color:dr
 bar:Джо Хасселвандер from:01/07/2005 till:01/10/2005 color:dr

</timeline>

Дискография

• Vincebus Eruptum (1968)
• Outsideinside (1968)
• New! Improved! Blue Cheer (1969)
• Blue Cheer (1969)
• The Original Human Being (1970)
• Oh! Pleasant Hope (1971)
• The Beast Is...Back (1984)
• Blitzkrieg Over Nüremberg (1989)
• Highlights & Low Lives (1990)
• Dining With the Sharks (1991)
• Live in Japan (2003)
• Bootleg: Live - Hamburg - London (2005)
• What Doesn’t Kill You… (August 2007)

Ссылки

• [www.bluecheer.us Официальный сайт]
• [www.hamptonroadsmusic.tv/UAN/showbc.html Видеозапись концерта 2007 года]
• [www.rainmanrecords.com www.rainmanrecords.com], сайт записывающего лейбла, созданного Blue Cheer]
• [www.leighstephens.net www.leighstephens.net], сайт Ли Стивенса
• [www.mahalo.com/Blue_Cheer www.mahalo.com]

Отрывок, характеризующий Blue Cheer

– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.