Bob Dylan (альбом)

</td></tr>

Bob Dylan
студийный альбом Боба Дилана
Дата выпуска	19 марта 1962
Записан	20 и 22 ноября 1961
Жанр	фолк
Длительность	37:04
Продюсер	Джон Хэммонд
Лейбл	Columbia Records
Профессиональные рецензии
Allmusic [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=10:5q6dtr79kl3x~T0 ссылка] Rolling Stone [rateyourmusic.com/collection/RollingStoneAlbumGuide/strm_a/bob+dylan/1 ссылка]
Хронология Боба Дилана
Bob Dylan (1962) The Freewheelin' Bob Dylan (1963)

К:Альбомы 1962 года

Bob Dylan — дебютный альбом американского автора-исполнителя Боба Дилана. На момент выхода пластинки в марте 1962 года Дилану было 20 лет. В альбоме всего две песни написаны самим Диланом, остальные представляют собой фолк-музыкальные стандарты. Альбом был спродюсирован Джоном Хэммондом, который заключил контракт с Диланом со стороны лейбла.

Запись альбома

Дилан встретил Джона Хэммонда на записи альбома Каролин Хестер 14 сентября 1961 года в квартире Каролин. Хестер пригласила Дилана чтобы записать партию губной гармоники, на что Хэммонд согласился после прослушивания и рекомендаций сына и известного ирландского фолк-исполнителя Лайама Клэнси.

Впоследствии Хэммонд признался, что прямо на месте решил подписать контракт с Диланом и сразу пригласил его на официальную запись в офис «Columbia Records». Эта запись не была найдена в архивах компании, но и Хэммонд, и Дилан, и директор «Columbia Records» подтвердили, что она имела место.

26 сентября Дилан принял участие в двухнедельном фолк-фестивале в Нью-Йорке Gerde’s Folk City, выступив вторым по счету, после группы The Greenbriar Boys. 29 сентября, в «New York Times», появилась положительная рецензия на его выступление. В этот же день, Дилан записывал партию гармоники для Хестер в Манхэттенской студии «Columbia Records». После записи Хеммонд пригласил Дилана к себе офис и предложил стандартный пятилетний контракт для ранее не записывавшихся исполнителей, который Дилан без раздумий подписал.

Первые записи в студии были назначены на конец ноября, и Дилан сразу же приступил к поиску нового материала, несмотря на то, что у него в репертуаре уже было несколько песен. Подруга Дилана Карла Ротоло говорила: «Он день и ночь слушал мои пластинки, в основном известный фолк-сборник „The Anthology of American Folk Music“, песни Эвана Макколла и А. Л. Ллойда, изучал игру на гитаре Рэббита Брауна, и, конечно же, Вуди Гатри. Мы все были в ожидании, какие же песни Боб выберет для записи. Я хорошо помню, как обсуждала это с ним.»

Альбом был записан за три коротких рабочих дня в студии с 20 по 22 ноября. Хэммонд впоследствии пошутил, что «Columbia» потратила 402 доллара на его запись. Несмотря на небольшую стоимость и скорость записи, Хэммонд был недоволен дисциплиной Дилана, который постоянно намеренно искажал некоторые буквы, пел мимо микрофона и отказывался исправлять ошибки.

На обложке альбома изображено фото Дилана в зеркальном отражении, до сих пор неизвестно, зачем это было сделано.

Песни

Перед тем, как начать записывать альбом, Дилан прослушал огромное количество фолк музыки. Он посещал клубы и рестораны Нью-Йорка, где выступали его современники, многие из которых были его близкими друзьями, которые после концертов приглашали его к себе домой и играли ему свои новые песни. Также Дилан прослушал большое количество фолк, блюз и кантри записей, некоторые из которых были настоящей редкостью в то время. В документальном фильме «No Direction Home» Дилан утверждает, что ему было достаточно один-два раза услышать песню, чтобы её выучить.

В окончательной версии альбома только две композиции написаны непосредственно Диланом, остальные одиннадцать песен принадлежат другим авторам, некоторые из них входили в репертуар выступлений Дилана в клубах. В 2000 году, в интервью, Дилан признался, что не хотел раскрыть слишком много своего оригинального творчества.

Из двух его песен «Song for Woody» наиболее известная. Главный биограф жизни и творчества Дилана, Клинтон Хэйлин, писал, что на рукописи песни стоит подпись: «Написано Бобом Диланом в честь Вуди Гатри, в Баре „Mills“ на Бликер Стрит, в Нью-Йорке, 14 февраля». Мелодия песни основана на песне Гатри "1913 Massacre, ", но возможно, Гатри, как и многие фолк-музыканты, включая Дилана, позаимствовал мелодию из ещё более ранних источников. Вуди Гатри оказал наибольшее влияние на Дилана на момент выпуска его дебютного альбома, и, в некоторых песнях, Дилан имитирует манеру вокала Гатри. Например, можно провести аналогии между песней «Talkin' New York» и композицией Гатри «Pretty Boy Floyd».

Список композиций

сторона 1
№	Название	Автор	Длительность
1.	«You're No Good»	Джесс Фуллер	1:40
2.	«Talkin' New York»	Боб Дилан	3:20
3.	«In My Time of Dyin'»	народная песня, аранжировка Дилана	2:40
4.	«Man of Constant Sorrow»	народная песня, аранжировка Дилана	3:10
5.	«Fixin' to Die»	Букка Уайт	2:22
6.	«Pretty Peggy-O»	народная песня, аранжировка Дилана	3:23
7.	«Highway 51 Blues»	Кёртис Джонс	2:52

сторона 2
№	Название	Автор	Длительность
1.	«Gospel Plow»	народная песня, аранжировка Дилана	1:47
2.	«Baby, Let Me Follow You Down»	народная песня, аранжировка Reverend Gary Davis, Eric von Schmidt, Dave Van Ronk	2:37
3.	«House of the Risin' Sun»	народная песня, аранжировка Дилана	5:20
4.	«Freight Train Blues»	Elizabeth Cotten, аранжировка Дилана	2:18
5.	«Song to Woody»	Боб Дилан	2:42
6.	«See That My Grave Is Kept Clean»	Blind Lemon Jefferson	2:43

Источники

• Bob Dylan, Chronicles: Volume 1. Simon and Schuster, October 5, 2004, hardcover, 208 pages. ISBN 0-7432-2815-4
• John Hammond, John Hammond On Record, Ridge Press, 1977, 416 pages. ISBN 0-671-40003-7. Title sometimes reported as On The Record.
• Clinton Heylin, Bob Dylan: A Life In Stolen Moments, Schirmer Books, 1986, 403 pages. ISBN 0-8256-7156-6. Also known as Bob Dylan: Day By Day
• Clinton Heylin, Bob Dylan: Behind the Shades Revisited. Perennial Currents, 2003, 800 pages. ISBN 0-06-052569-X
• Robert Shelton, No Direction Home, Da Capo Press, 2003 reprint of 1986 original, 576 pages. ISBN 0-306-81287-8

Отрывок, характеризующий Bob Dylan (альбом)

– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.