Boulton Paul Defiant

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Defiant
Boulton Paul Defiant Mk I
Тип истребитель
Разработчик Boulton Paul Aircraft
Производитель Boulton Paul Aircraft — завод в Норидже
Главный конструктор Джон Дадли Норт
Первый полёт 11 августа 1937 года
Начало эксплуатации на вооружении с декабря 1939 года,
применялся с марта 1940 года
Конец эксплуатации 1945 год
Статус снят с эксплуатации
Основные эксплуатанты ВВС Великобритании
Годы производства июль 1938 - февраль 1942
Единиц произведено 1072
 Изображения на Викискладе
Boulton Paul DefiantBoulton Paul Defiant

Болтон Пол Дифайэнт (англ. Boulton Paul Defiant) — британский двухместный истребитель периода Второй мировой войны. Представлял собой моноплан смешанной конструкции с закрытой кабиной и убирающимся шасси с хвостовым колесом. Основная особенность конструкции — все вооружение — 4х7.69-мм пулеметов сосредоточено во вращающейся турели установленной за кабиной пилота. Самолёт спроектирован в КБ фирмы «Болтон знд Пол Эйркрафт» под руководством Джона Дадли Норта. Первый полет опытный истребитель совершил 11 августа 1937 года. Серийное производство на заводе «Болтон Пол» в Норидже началось в июле 1938 года.





Тактико-технические характеристики

для версии Defiant Mk.I [1]

Технические характеристики


Лётные характеристики

Вооружение

  • Стрелково-пушечное: 4 Browning .303 в башне с силовым наведением.
</ul>

Изображения

Похожие самолёты

Напишите отзыв о статье "Boulton Paul Defiant"

Примечания

  1. [www.airwar.ru/enc/fww2/defiant.html Boulton Paul Defiant] на airwar.ru

Ссылки

  • [www.airwar.ru/enc/fww2/defiant.html Boulton Paul Defiant] на Уголке Неба

Отрывок, характеризующий Boulton Paul Defiant

Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.