Buzzcocks

Buzzcocks
Buzzcocks в Порто Аллегре, Бразилия
Основная информация
Жанры	панк-рок пауэр-поп новая волна поп-панк
Годы	1976 — 1981 1989 — настоящее время
Страна	Великобритания Великобритания
Город	Манчестер
Язык песен	английский
Лейблы	I.R.S. Records Cooking Vinyl Records ROIR Records EMI
Состав	Пит Шелли Стив Диггл Крис Реммингтон Дэнни Фаррант
Бывшие участники	Ховард Девото Джон Мэйхер Тони Барбер Фил Баркер Гарт Смит Мик Синглтон Барри Адамсон Стив Гарви Майк Джойс
Другие проекты	Magazine The Smiths
[www.buzzcocks.com/site/index.html Официальный сайт]

BuzzcocksBuzzcocks

Buzzcocks — британская группа, образовавшаяся в 1976 году в Манчестере, Англия, и одной из первых начавшая исполнять поп-панк — мелодичную и неагрессивную разновидность панк-рока. Творческое наследие Buzzcocks, лишённое агрессивности Sex Pistols или политизированности The Clash, оказало, тем не менее, революционное влияние на развитие поп- и рок-музыки, став (согласно Allmusic) отправной точкой для развития целого крыла американского панк-рока (от Hüsker Dü до Nirvana) и брит-попа (Supergrass, Elastica, Pulp).

История группы

История Buzzcocks началась, когда Ховард Траффорд, студент Болтонского технологического института (ныне Болтонский университет) дал в колледже объявление о том, что ищет музыканта, которые разделял бы его музыкальные пристрастия (в пример приведя песню The Velvet Underground «Sister Ray»). Откликнулся на него Пит Макниш.

Пит взял себе псевдоним Шелли (согласно одному источнику — в честь поэта-классика Шелли, согласно другому — потому что именно так родители назвали бы его, если бы он родился девочкой). Ховард фамилию Девото позаимствовал у знакомого водителя автобуса из Кембриджа. Первый предпочитал гитарный рок, второй — электронику. Группу назвали Buzzcocks — после того, как заметили фразу «Get a Buzz, Cock!» — своего рода мачо-лозунг — в рецензии на мюзикл «Follies».

Первоначальной идеей коллектива было — произвести в Манчестере такой же переворот, какой Sex Pistols произвели в Лондоне. Шелли и Девото даже удалось привезти последних в свой город, но сами они выступить тут не смогли: басист и ударник покинули состав. Вскоре в группу пришёл Стив Диггл (бас-гитара), с которым дуэт познакомился на все том же лондонском концерте Sex Pistols. Барабанщика Джона Мэйера Buzzcocks нашли по объявлению в Melody Maker.

Через несколько месяцев, в июле 1976 года, Buzzcocks дали свой первый концерт на разогреве у Sex Pistols в клубе «Лессер Фри Трэйд Холл»; ещё через три месяца они присоединились к ним же в составе Anarchy Tour. После его окончания Шелли занял у отца двести фунтов и на эти деньги группа записала дебютный мини-альбом Spiral Scratch, выпустив его тиражом в 1000 экземпляров на собственном лейбле New Hormones Records: это (согласно Trouser Press) был первый панк-релиз, сделанный по принципу do-it-yourself.

Вскоре Девото покинул Buzzcocks и сформировал Magazine; к Шелли перешли обязанности вокалиста, Стив Диггл переквалифицировался в гитариста, а басистом стал Гарт Смит. В сентябре 1977 года Buzzcocks подписали большой контракт с компанией United Artists, которая предоставила им полную свободу творчества и уже месяц спустя выпустила синглом песню «Orgasm Addict». BBC сочла текст песни слишком откровенным и запретила сингл, но он тут же создал группе скандальную репутацию.

После ухода Смита (его заменил Стив Гарви) вышел второй сингл «What Do I Get?», добравшийся уже до четвёртого десятка британского хит-парада. Настоящее же признание пришло к группе с выходом дебютного альбома Another Music in a Different Kitchen (март 1978 года), который поднялся до #15 в UK Albums Chart. Группа здесь оптимально соединила поп-минимализм («Boredom», «You Tear Me Up», «I Don’t Mind») с развёрнутыми поп-сюитами («Moving Away From the Pulsebeat»), демонстрировавшиим влияние краут-рока (известно, что Микаэль Кароли, гитарист Can, был одним из кумиров Шелли).

Во втором альбоме Love Bites, записанном продюсером Мартином Рашентом, влияния Девото не слышно: это авторская работа Шелли, ставшего полноправным лидером группы (в качестве единственного исключения отмечалась песня «Love is Lies», спетая Дигглом). Заключительная инструментальная вещь «Late for the Train» (первоначально записанная для программы Джона Пила) — бенефис Мэйера.

Сверхнапряжённый график студийной и концертной работы стал сказываться на психологическом состоянии Buzzcocks. В третьем альбоме A Different Kind of Tension критики отметили признаки творческой усталости и необязательность некоторых экспериментов (например, гитары Диггла и Шелли разграничены поканально, в текстах слова продублированы антонимами или синонимами, звучащими в разных каналах синхронно и т. д.).

После выхода альбома группа вылетела в США, где провела турне в связке с The Cramps (товарищами по лейблу IRS Records); росту популярности Buzzocks за океаном это никак не способствовало. В 1980 году компания United Artists была перекуплена EMI, которая лишила группу поддержки и предложила прекратить уже начавшуюся работу над четвёртым альбомом. В 1981 году Buzzcocks распались. Шелли выпустил хит-сингл «Homosapien», но это был первый и последний успех его сольной карьеры. Диггл и Мэйер образовали Flag of Convenience. Стив Гарвей переехал в Нью-Йорк, где некоторое время играл с Motivation.

В 1989 году Buzzcocks возродились и провели американские гастроли; в какой-то момент в составе играл Майк Джойс, ударник The Smiths. Начиная с 1990 года, в группе играют Шелли, Диггл, басист Тони Барбер и ударник Фил Бэйкер: именно этот состав выпустил альбомы Trade Test Transmissions (1993), All Set (1996), Modern (1999), Buzzcocks (2003) и Flat-Pack Philosophy (2006).

Шелли и Девото в 2002 году записали альбом Buzzkunst, своего рода электронный вариант ретро-панк-рока. В 2005 году Шелли записал одну из самых знаменитых песен Buzzcocks, «Ever Fallen In Love», со «звёздной» группой, в составе которой выступили Роджер Долтри, Дэвид Гилмор, Питер Хук, Элтон Джон, Роберт Плант и другие. Пластинка вышла как трибьют Джону Пилу, все доходы от её продажи были направлены в фонды организации «Amnesty International».

Дополнительные факты

• Джон Мэйер владеет автомобильным цехом John Maher Racing на Гаррисе в Шотландии. Он сам собрал несколько автомобилей Volkswagen Beetle и сам не раз принимал участие в гонках.
• Шелли и Диггл дали разрешение BBC на съёмки юмористической передачи под названием Never Mind The Buzzcocks при условии, что это будет разовый проект, и сейчас очень расстроены тем обстоятельством, что название их группы у телезрителей нового поколения ассоциируется с телевидением, а не с панк-роком.
• Профессиональный рестлер Алекс Шелли, большой поклонник The Buzzcocks, заимствовал свой псевдоним у Пита Шелли.

Дискография

Альбомы

• Another Music in a Different Kitchen (1978)
• Love Bites (1978)
• A Different Kind of Tension (1979)
• Entertaining Friends (1992, концерт в Hammersmith Odeon, март 1979)
• Live At The Roxy Club April ’77 (1993)
• Trade Test Transmissions (1993)
• All Set (1996)
• Modern (1999)
• Buzzcocks (2003)
• Flat-Pack Philosophy (2006)
• The Way (2014)

Сборники

• Singles Going Steady (1979)
• Product (1989, тройной CD-сет)
• Operator’s Manual: Buzzcocks Best (1991)
• I Don’t Mind The Buzzcocks (1999)
• Ever Fallen in Love? Buzzcocks Finest (2002)
• Inventory (2003)
• The Complete Singles Anthology (2004)

Синглы

• «Spiral Scratch EP» — 1976
• «Time’s Up EP» — 1976
• «Orgasm Addict» — (1977)
• «What Do I Get» — (1978) #37 UK
• «I Don’t Mind» — (1978) #55 UK
• «Love You More» — (1978) #34 UK
• «Ever Fallen in Love?» — (1978) #12 UK
• «Promises» — (1978) #20 UK
• «Everybody’s Happy Nowadays» — (1979) #29 UK
• «Harmony in My Head» — (1979) #32 UK
• «Time’s Up EP» — (August 1979) #31 UK (Reissue)
• «You Say You Don’t Love Me» — 1979
• «I Believe» — 1980
• «Are Everything — Part 1» — 1980 #61 UK
• «Strange Thing — Part 2» — 1980
• «Running Free — Part 3» — 1980
• «Wish I Never Loved You» — 2006
• «Sell You Everything» — 2006
• «Reconciliation» — 2007

Ссылки

• [www.buzzcocks.com/site/index.html www.buzzcocks.com]. — Официальный сайт Buzzcocks.
• [www.punk77.co.uk/groups/buzzcocks.htm Punk77]

Отрывок, характеризующий Buzzcocks

– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.