Канариум филиппинский

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Canarium ovatum»)
Перейти к: навигация, поиск
Канариум филиппинский

Плоды
Научная классификация
Международное научное название

Canarium ovatum Engl., 1883

Синонимы

Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе
</tr>
GRIN  [npgsweb.ars-grin.gov/gringlobal/taxonomydetail.aspx?id=8819 t:8819]
IPNI  [www.ipni.org/ipni/simplePlantNameSearch.do?find_wholeName=Canarium+ovatum&output_format=normal&query_type=by_query&back_page=query_ipni.html ???]
TPL  [www.theplantlist.org/tpl1.1/search?q=Canarium+ovatum ???]

Канариум филиппинский (лат. Canarium ovatum) — вид древовидных растений из рода Канариум (Canarium) семейства Бурзеровые (Burseraceae), родом с Филиппин[2], где он широко культивируется в коммерческом масштабе ради семян со съедобными ядрами, которые называют „орехами пили“ (англ. pili nut). Выращивается также в различных странах Юго-Восточной Азии.





Описание

Канариум филиппинский — вечнозелёное двудомное дерево, достигающее, в среднем, 20 метров в высоту. Листья перистосложные, с 5—9 овальными или яйцевидными с вытянутой заострённой верхушкой листочками. Листовые пластинки гладкие, блестящие, с цельным краем. У основания черешков имеются два треугольных прилистника.

Цветки с 3-листной чашечкой и 3-лепестковым венчиком, светлого коричневато-желтоватого цвета, собраны в плотные метёлки, расположенные на верхушках побегов или в пазухах листьев.

Плод — конусовидная костянка 4—7 см длиной, 2,3—3,8 см шириной, массой 15,7—45,7 г, с гладкой тонкой кожицей, становящейся красно-чёрной при созревании. Мякоть плода плотная, волокнистая, с вяжущим вкусом. Косточка коричневая, веретеновидная, с твёрдой толстой скорлупой, внутри содержит белое плотное ядро с приятным ореховым вкусом. Оно содержит 7 % углеводов, 11,5 % белков и 70 % жиров.

У некоторых деревьев ядра могут быть волокнистыми, горькими, издающими выраженный запах скипидара.

Применение

Ядра орехов пили едят сырыми или поджаренными, добавляют в выпечку и различные блюда. Околоплодник съедобен в варёном виде, кроме того, из него получают масло, применяемое в кулинарии, в производстве мыла и как горючее для масляных ламп. Молодые листья и побеги используют в салаты. Скорлупа от косточек — хороший горючий материал. Из повреждённой коры растения выделяется смола, которую собирают и используют в различных хозяйственных целях[3].


Напишите отзыв о статье "Канариум филиппинский"

Примечания

  1. Об условности указания класса двудольных в качестве вышестоящего таксона для описываемой в данной статье группы растений см. раздел «Системы APG» статьи «Двудольные».
  2. [www.ars-grin.gov/cgi-bin/npgs/html/taxon.pl?8819 Канариум филиппинский(англ.): информация на сайте GRIN
  3. Новак Б., Шульц Б. Тропические плоды. Биология, применение, выращивание и сбор урожая / Пер. с нем. — М.: БММ АО, 2002. — С. 76—78. — 240 с. — ISBN 5-88353-133-4.

Ссылки

  • [www.hort.purdue.edu/newcrop/cropfactsheets/PiliNut.html Pili nut fact sheet]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Канариум филиппинский

– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.