Canned Heat

Canned heat
Основная информация
Жанр	блюз-рок буги-рок электрический блюз сатерн-рок
Годы	с 1965
Страна	США США
Город	Лос-Анджелес Калифорния
Лейблы	Liberty Records EMI
Бывшие участники	Алан Уилсон Боб Хайт Генри Вестайн Сэмюэл Лари Тейлор Фрэнк Кук Стю Бротман
Другие проекты	The Mothers of Invention Stone Poneys Electric Beavers Spirit Pacific Gas & Electric
[www.cannedheatmusic.com/ www.cannedheatmusic.com]

Canned HeatCanned Heat

Canned Heat — американская блюз-рок-группа, образованная в 1965 году в Лос-Анджелесе, Калифорния, ныне покойными Аланом Уилсоном и Бобом Хайтом, которые название коллектива заимствовали у блюзмена Томми Джонсона и его песни 1928 года «Canned Heat Blues». Уилсон и Хайт, энтузиасты и коллекционеры блюза, возродили в своём творчестве огромное количество забытой блюзовой классики 20-х — 30х годов. Группа имела значительный коммерческий успех в 1969—1971 годах (восемь её альбомов входили в Billboard 200, хитами становились синглы «On the Road Again», «Goin' Up the Country» и «Let’s Work Together»), но (как отмечает Allmusic), по каким-то причинам «так и не смогла создать себе постоянную аудиторию».

История группы

Боб Хайт (англ. Bob «The Bear» Hite) воспитывался в музыкальной семье: мама пела на профессиональной сцене, отец играл в танцевальном оркестре в Пенсильвании. Увлечение блюзом началось для мальчика в восьмилетнем возрасте, когда он впервые услышал «Cruel Hearted Woman» Тандера Смита. Он принялся коллекционировать пластинки и стал завсегдатаем музыкальных магазинов.

Музыкальная карьера Алана Уилсона (англ. Alan «Blind Owl» Wilson) началась на фолк-блюзовой сцене, в кофейнях Бостонского университета. Уже в студенческие годы он нашёл время, чтобы написать две пространных аналитических статьи о блюзменах Роберте Пите Уильямсе и Соне Хаусе: их опубликовала местная (и в то время авторитетная) музыкальная газета Broadside Of Boston. А когда Сона Хауса «заново открыли» в 1964, юный Уилсон часами сидел со старым музыкантом (страдавшим, помимо всего прочего, болезнями Паркинсона и Альцгеймера) и помогал ему вспоминать собственную технику игры на гитаре, которую тот не держал в руках много лет. Уилсон помог Хаусу записать альбом Father of the Delta Blues (1965), причём в трёх вещах сам сыграл на гармонике и второй гитаре. К тому времени сам Уилсон уже играл (помимо ботлнек- и слайд-гитарах) на блюзовой гармонике , развивая при этом и индивидуальный вокальный стиль.

Приятель Уилсона Джон Фэйхи познакомил его с Хайтом: дома у последнего и образовались в 1965 году Canned Heat, название заимствовавшие у «Canned Heat Blues», песни блюзмена Томми Джонсона. Последний умер от отравления горючей жидкостью «Стерно», известной как «консервированный огонь» и использовавшийся многими чернокожими вместо алкоголя в годы «сухого закона».

В первом составе единственным вокалистом был Боб Хайт; ему аккомпанировали: ведущий гитарист Майк Перловин (англ. Mike Perlowin), ботлнек-гитарист Уилсон, басист Стю Бротман (англ. Stu Brotman) и барабанщик Кейт Сойер (англ. Keith Sawyer). Вскоре Перловина заменил гитарист Кенни Эдвардс (англ. Kenny Edwards), близкий приятель Уилсона, а за ударные сел Рон Холмс (англ. Ron Holmes). На первый же концерт группы в голливудском зале «Эш Грув» пришёл приятель Хайта Генри Вестайн (англ. Henry Vestine, до этого уже поигравший в группах The Beans и The Mothers of Invention. Вестайн пришёл в такой восторг от услышанного, что почти насильно вытеснил из состава Эдвардса (который образовал позже Stone Poneys — с Линдой Ронстадт). Примерно в то же время джазмен Фрэнк Кук (англ. Frank Cook) пришёл в группу в качестве постоянного барабанщика.

1966—1971

Свои первые записи группа (Вилсон, Хайт, Кук, Вестайн и Бротман) сделала в 1966 году, с продюсером Джонни Отисом в студии на Вайн-стрит в Лос-Анджелесе. На виниле они появились лишь в 1970 году и стали с тех пор самым популярным бутлегом в дискографии группы. В ноябре 1966 года Canned Heat (после трёхмесячного перерыва, во время которого Уилсон и Вестайн временно перешли в Electric Beavers) выступили в UCLA. Их услышали агенты Уильяма Морриса Скип Тейлор и Джон Хартманн, которые вскоре образовали собственную компанию и занялись раскруткой ансамбля вплотную. Примерно в это время на Canned Heat обратила внимание певица Джеки ДеШэннон: будучи замужем за главой отдела артистов и репертуара Liberty Records, она и обеспечила группе её первый большой контракт.

Вскоре Бротман покинул состав, чтобы образовать Kaleidoscope (с Дэвидом Линдли и Крисом Дэрроу). Заменивший его Марк Андес (позже ушедший в Spirit) продержался два месяца и в свою очередь уступил место Самюэлу Ларри Тейлору (англ. Samuel Larry Taylor), брату Мела Тейлора, барабанщика The Ventures. Это был уже опытный музыкант, успевший поиграть на концертах с Джерри Ли Льюисом и Чаком Берри, а также поучаствовать в Moondogs (где играл Джеймс Маркус Смит, который позже стал известен как P.J. Proby) и записаться с The Monkees (на двух альбомах). Демо-плёнки, записанные группой с Тейлором в апреле 1967 года (где была и ранняя версия «On The Road Again») вышли в 1994 году под названием Uncanned!.

17 июня 1967 года Canned Heat выступили на фестивале в Монтерее, получив восторженные отзывы критиков. «Технически Вестайн и Уилсон, возможно — лучшая пара гитаристов в мире, причём последний ещё и уникальный мастер игры на гармонике», — писал 10 августа журнал Downbeat, вышедший с фотографией группы на обложке. Исполненная на фестивале «Rollin' and Tumblin'» (Мадди Уотерса) стала первым синглом группы, за которым последовал и дебютный Canned Heat, выпущенный в июле 1967 года и поднявшийся в списках «Биллборда» до 76-го места. Критики отметили блюзовые стандарты: «Evil Is Going On» (Вилли Диксона), «Rollin' and Tumblin'», «Help Me», а также песню Сонни Боя Уильямсона, партию вокала в которой исполнил Уилсон.

Вскоре после выхода альбома группа оказалась в центре скандала: все её участники, кроме Уилсона, были арестованы в Денвере, штат Колорадо, за хранение марихуаны. Проведя сутки в полицейском участке, на пресс-конференции музыканты заявили, что обвинения против них были сфабрикованы и направлены в действительности против клуба Family Dog и его владельцев. Этот незначительный, казалось бы, инцидент, имел катастрофические финансовые последствия для Canned Heat. Не имея денег для того, чтобы нанять хороших адвокатов, музыканты вынуждены были срочно продать половину издательских прав компании Liberty Records всего за 10 тысяч. Группа в результате отделалась мелкими штрафами и условными сроками, но впоследствии теряла десятки тысяч долларов ежегодно.

После совместного концерта с Bluesberry Jam (в зале лос-анджелесском зале «Magic Mushroom») менеджер Canned Heat Скип Тейлор пригласил на прослушивание барабанщика Адольфо де ла Парру англ. Adolfo de la Parra). По словам Хайта, дело решил сам по себе уже тот факт, что тот явился с пластинками Бадди Гая и Джуниора Уэллса. В результате оригинальной «рокировки» Кук перешёл в Bluesberry Jam — группу, которая через некоторое время превратилась в Pacific Gas & Electric.

Ободренная поддержкой прессы, которая стала писать о выступлениях группы в самых восторженных тонах, Canned Heat выпустили второй альбом Boogie with Canned Heat, центральный трек которого, «On The Road Again», стал хитом во многих странах мира. Уилсон записался здесь шесть раз, исполнив и основную вокальную партию. 12-минутная «Fried Hockey Boogie» (сочиненная Ларри Тейлором, но выстроенная на риффе Джона Ли Хукера), позволила всем участникам группы проявить индивидуальное мастерство. О Сanned Heat впервые заговорили как о «королях буги» («kings of the boogie»). Композиция Хайта «Amphetamine Annie» стала первой антинаркотический песнью десятилетия. «My Crime» рассказывала об аресте в Денвере.

В числе приглашённых гостей здесь записался Санниленд Слим (он же Алберт Луандрю), блюзмен, который работал таксистом, чтобы расплатиться с долгами, и совершенно случайно подвёз однажды на концерт участников коллектива. Именно Хайт и Уилсон уговорили его выпустить позже сольный альбом Slim’s Got His Thing Goin' On. Вновь наивысшую оценку альбом получил от журнала Downbeat (от 13 июня 1968 года), который назвал Canned Heat «…лучшей группой в своём роде, играющей блюз с энергией и убеждённостью, какие присущи были лишь чернокожим музыкантам, таким, как Мадди Уотерс и Джон Ли Хукер, в послевоенные годы…».

В сентябре 1968 года Canned Heat вышли в первое европейское турне, выступив в английской программе Top of the Pops и немецкой «Beat Club» с синглом «On The Road Again». Песня вышла на первое место в Германии и поднялась в UK Singles Chart до #8.

В третьем альбоме Living the Blues квинтет приступил к широкомасштабным экспериментам, о чём свидетельствует 19-минутная композиция «Parthenogenesis», в котором заметны влияния ямайкской и индийской культур. Синглом из него вышел трек «Goin' Up The Country» — своего рода «выжимка» из композиции Хенри Томаса «Bulldozer Blues», к которой Уилсон написал новый текст. В США сингл поднялся до #11 места, в Англии — до #19, но возглавил хит-парады в 25 странах мира.

В 1969 году, записывая Living The Blues, группа подготовила и концертный альбом: озаглавленный Live at the Topanga Corral, он в действительности был записан в голливудском клубе «Kaleidoscope», которым владели их менеджеры Скип Тейлор и Джон Хартманн. Liberty Records отказывалась выпускать «живые» альбомы, поэтому выпущен он был на маленьком лейбле Wand Records.

После выхода четвёртого альбома Hallelujah летом 1969 года (центральным треком здесь считается «Same All Over», текст которого написал менеджер Тейлор), группа дала несколько концертов в Филмор-Ист. Тогда-то и разгорелась печально известная ссора между Тейлором и Вестайном, в результате чего последний покинул Canned Heat и собрал (недолго просуществовавший) ансамбль Sun. Сначала Вестайна заменял Майк Блумфилд: ему предложили место в Canned Heat на постоянной основе, но гитарист отказался, сославшись на нелюбовь к гастрольному образу жизни. Затем в группу пришёл Харви Мандел, ветеран чикагской блюзовой сцены, чей сольный альбом Cristo Redentor вышел незадолго до этого, весной 1969 года. С ним группа дала ещё два концерта в Сан-Франциско, после чего отправилась Вудсток, где исполнила «Going Up The Country». За день до выхода фильма «Woodstock» компания Warner Bros. урезала его на 12 минут, выбросив выступления Canned Heat и Jefferson Airplane, двух «не своих» групп. Несколько лет спустя справедливость была восстановлена выпуском оригинальной версии фильма «Woodstock, The Directors Cut». В октябре 1969 года сборник Canned Heat Cookbook поднялся в Британии до #8, после чего группа отправилась в европейское турне. Из записей, сдаланных в ходе последнего, был собран Canned Heat '70 Concert, позже переименованный в Live In Europe. И вновь пластинка, почти не вызвавшая интереса в США, имела успех в Британии (где поднялась до 15-го места).

Незадолго до начала турне группа записала мощную рок-н-ролльную версию «Let’s Work Together» Уилберта Харрисона. Liberty собралась тут же выпустить её синглом в США, но Хайт предложил сделать паузу, чтобы дать возможность самому автору (в последний раз бывшему в чартах в 1957 году) вернуться на сцену. Лейбл согласился придержать сингл в Америке, но выпустил его в Англии, где тот неожиданно поднялся до #2. Вскоре песня вошла и в основные хит-парады стран Западной Европы.

В мае 1970 года Харви Мендел и Лари Тейлор покинули Canned Heat и присоединились к John Mayall's Bluesbreakers. Вернувшийся в состав Вестайн привел с собой басиста Антонио де ла Барреду (который пять лет играл в Мексике с де ла Парой и был одно время участником группы Jerome). Обновленная группа отправилась в студию и записала сешшн с Джоном Ли Хукером — Hooker 'N Heat. Таким образом группа (в очередной раз) вывела легендарного блюзмена из относительного забвения к широкой аудитории.

Future Blues (выпущенный в августе того же года) ознаменовал переход от традиционных блюзовых тем: группа заинтересовалась, в частности, экологией. Обложка пластинки, на которой двое американских астронавтов устанавливают перевернутый флаг на Луне (а за их спинами видна Земля, окутанная облаками промышленных отходов) вызвала скандал: некоторые торговые сети (K-Mart, Sears, Woolworth’s) усмотрели тут оскорбление американского флага и отказались продавать альбом.

Концептуальный альбом John The Revelator (с Сонном Хаусом, взявшим на себя роль декламатора) оказался последним для Алана Уилсона: 3 сентября 1970 года он скончался при невыясненных обстоятельствах; предположительно — покончил с собой, приняв смертельную дозу наркотика. По свидетельству участников группы, музыкант, фанатично боровшийся за сохранение окружающей среды, впал в состояние глубокой депрессии от осознания бесплодности своих стараний.

1971 —

В феврале 1971 года после долгих проволочек наконец увидел свет Hooker 'n Heat, записанный с Джоном Ли Хукером. Следующий альбом Memphis Heat был записан (французским продюсером Филиппом Раулем) уже с Джоэлом Скоттом Хиллом. Главным гостем студии стал легендарный блюзмен Мемфис Слим. Выпущен был альбом лишь три года спустя — французским лейблом Barclay (в 2006 году его перевыпустил Sunnyside Recordings).

Смерть Уилсона повлекла за собой реорганизацию в группе: после Historical Figures and Ancient Heads (декабрь 1971 года) состав участников менялся постоянно. Последняя заметная работа группы Gate's On The Heat (1973), посвящённая творчеству Кларенса Брауна, была записана составом, в котором (помимо Боба, Фито и Хенри) играли ритм-гитарист Джеймс Шейн, клавишник Эд Бэйер и бас-гитарист Ричард Хайт.

5 апреля 1981 года в Паломино, Лос-Анджелес от сердечного приступа скончался Боб Хайт. 20 октября 1997 года Хенри Вестайн умер в Париже, отыграв с группой последний концерт европейского тура. После этого лидером группы стал Фито де ла Парра.

Последний студийный альбом группы Friends In The Can (2003) был составлен из новых и ранее выпускавшихся записей с участием многочисленных друзей группы, в числе которых — Джон Ли Хукер, Тадж Махал, Уолтер Траут, Роберт Лукас, Кори Стивенс, Рой Роджерс, Харви Мэндел. Сорокалетие со дня образования Canned Heat отметили проведением World Boogie Tour. В настоящее время группа выступает в составе: Фито де ла Пара — ударные, Грег Кэйдж — бас, вокал, Роберт Лукас — гитара, гармоника, вокал, Барри Левинсон — гитара.

Дискография

Альбомы

• Canned Heat (1967)
• Boogie with Canned Heat (1968)
• Living the Blues (1968)
• Hallelujah (1969)
• Future Blues (1970)
• Live in Europe (1970)
• Hooker 'N' Heat (1970)
• Live at Topanga Corral (1966-67) (1971)
• The Best of Canned Heat (1972)
• The New Age (1973)
• Memphis Heat (с уч. Memphis Slim) (1973)
• Human Condition (1978)
• Hooker 'n' Heat (Live at the Fox Venice Theatre, с Джоном Ли Хукером) (1978)
• Kings of The Boogie (1981)
• Reheated (1988)
• Let’s Work Together: The Best of Canned Heat (1989)
• Uncanned! The Best of Canned Heat (1994)
• King Biscuit Flower Hour Presents Canned Heat In Concert (1995)
• Best of Hooker 'n' Heat (1996)
• Boogie 2000 (1999)
• Blues Band (1999)
• The Boogie House Tapes (2000)
• Friends in the Can (2003)
• The Boogie House Tapes, Volume 2 (2004)
• Under Dutch Skies (2007)
• Christmas Album (2007)

Ссылки

• [www.cannedheatmusic.com/ www.cannedheatmusic.com], официальный сайт Canned Heat
• [www.blindowl.net/ www.blindowl.net], сайт Алана Уилсона

Отрывок, характеризующий Canned Heat

– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.