Carcass

Carcass
Группа в 2008 году. Джефф Уокер и Дэниэл Эрландссон
Основная информация
Жанры	Мелодичный дэт-метал Горграйнд(ранее) Дэтграйнд(ранее) Дэт-н-ролл(ранее)
Годы	1985—1996, с 2008
Страна	Великобритания Великобритания
Город	Ливерпуль
Язык песен	английский
Лейбл	Earache Records
Состав	Билл Стир, Джефф Уокер, Дэниэл Уилдинг, Бэн Эш
Бывшие участники	Кен Оуэн, Майк Хики, Карло Регедас, Санджив, Майкл Эмотт, Дэниэл Эрландссон
Другие проекты	Blackstar Arch Enemy Brujeria Firebird Spiritual Beggars Electro Hippies
[myspace.com/carcass .com/carcass]

CarcassCarcass

Carcass (рус. «Туша») — британская метал-группа, основанная в Ливерпуле в 1985 году. В настоящее время играет в жанре «мелодичный дэт-метал».

История

Ранняя история

Группа «Carcass» была образована в 1985 году гитаристом Биллом Стиром (англ. Bill Steer) и ударником Кеном Оуэном (англ. Ken Owen). Также в первоначальный состав коллектива входил вокалист, индиец по происхождению, Санджив (англ. Sunjiv).

В 1985 году Билл Стир заканчивает школу и решает посвятить себя созданию тяжёлой музыки. Он начинает выпускать фанзин «Phoenix Militia», посвящённый андеграундной металлической сцене Ливерпуля. В известном в Ливерпуле рок-н-ролльном баре «Mermaid» он как-то знакомится с таким же начинающим музыкантом, барабанщиком Кеном Оуэном и рассказывает ему о своей идее организовать группу. Так Билл и Кен основывают «Carcass» К тому времени Билл Стир уже играет в панк-группе «Disattack», и в марте 1986 года выпускает с ними демо из шести песен «Drop a bomb...». Затем Билла приглашают как временного гитариста в группу «Napalm Death». Однако он становится постоянным членом группы, и записывает с «Napalm Death» их дебютный альбом «Scum». Кен Оуэн начинает учёбу в колледже (по специальности «экология»), а Билл занят записью «Scum». Таким образом, до 1987 года группа Carcass практически приостанавливает деятельность.

В 1987 году к Биллу и Кену присоединяется бывший вокалист и бас-гитарист группы «Electro Hippies» Джефф Уокер (англ. Jeff Walker). Билл познакомился с Джеффом во время работы с группой «Napalm Death». Джефф оформлял обложку для «Scum». И репетиционная деятельность группы возобновляется. В этом же году коллектив записывает свою первую демозапись под названием «Flesh Ripping Sonic Torment», состоящую из 13-ти композиций. На вокале — Санджив. Сразу же после записи он покидает группу. И группа записывает демо «Symphonies of Sickness» из 5 треков, где на вокале уже Джефф Уокер. Это демо вызвало интерес у независимого лейбла Earache Records, и с группой был подписан контракт на запись полноценного альбома.

«Reek of Putrefaction»

В июле 1988 года выходит первый полноценный альбом группы. Он был записан всего за четыре дня в небольшой студии, в Бирмингеме. Сами участники остались недовольны качеством сведения альбома.

Интервью с Билом Стиром, немецкий журнал «Rock Hard», 40-й выпуск, Июнь 1990:

It was in September '87 when we sent our first demo to Earache who liked us from the first moment on. Then the label pushed us to record an LP as soon as possible. We reacted by entrenching ourselves in our practice room and practicing songs like mad in a short time, so we had a complete record. Then Earache sent us into a small piss-studio in Birmingham, where we did the LP in four days. That wasn't much time, but it could still have ended up okay. Unfortunately, the engineer was a complete idiot. He ruined the drum tracks so badly that we had to mix endlessly so you could at least hear something. But we only had a few hours available, and had to release the LP as it sounded. That was Reek of Putrefaction, and understandingly we were everything but happy with the result.

Это был сентябрь '87 года, когда мы послали наше первое демо в Earache Records, которым сразу же понравились. Тогда лейбл начал подталкивать нас к тому, чтобы мы записали LP как можно быстрее. Мы ответили тем, что заперлись на репетиционной точке, и репетировали наши песни как сумасшедшие; и в кратчайшее время мы имели материал на полноценный альбом. Earache Records отправили нас в отстойную маленькую студию в Бирмингеме, где мы и записали LP за четыре дня. Это не очень долгое время, но мы отлично уложились. К несчастью, инженер звукозаписи был полным идиотом. Он свёл дорожку ударных так ужасно, что нам пришлось микшировать бесконечно, чтобы в конце концов стало слышно хоть что-нибудь. Но времени у нас было всего несколько часов, и пришлось выпускать LP так, как он звучал к тому моменту. Это был Reek of Putrefaction, и понятно, что мы испытывали какие угодно, только не радостные чувства по поводу результата записи.

Обложка альбома представляла собой коллаж из фотографий трупов людей и ампутированных частей тел. Участники группы утверждали, что специально сделали её такой, чтобы альбом был повсеместно запрещён цензурой. Однако это привело лишь к тому, что продажи альбома превысили ожидания как группы, так и лейбла. Тексты песен представляли собой такой же коллаж из описания самых болезненных фантазий на тему некрофилии, трупов и смерти. Тексты песен полны словами, как образно написано во многих рецензиях, взятыми из медицинских книг. Рецензии на этот альбом полны эпитетов вроде «самые больные и безумные тексты» и тому подобное. Также альбом выделяется тем, что гитарные соло на нём имеют свои собственные названия, выдержанные в стилистике альбома. Традиция давать названия гитарным соло присутствует у «Carcass» вплоть до третьего альбома. Оригинальный подход у группы присутствовал и в отношении к вокальным партиям. Все участники группы, даже ударник, пели какую-то часть текстов. 13 декабря 1988 года группа была приглашена на знаменитую передачу известного британского радиодиджея Джона Пила — Peel Sessions, на BBC Radio 1. Спродюсированные Дейлом «Баффином» Гриффином (англ. Dale "Buffin" Griffin), четыре записанных во время национального радиоэфира трека были выпущены в том же году отдельным релизом, под названием «The Peel Sessions EP». Интересный факт, что на данном релизе члены группы выступили под устрашающими псевдонимами: Бальзаматор грудной клетки (Билл Стир), Раздавливатель кишок (Джефф Уокер) и Полощущий горло кровью (Кен Оуэн). Джон Пил признал альбом «Reek of Putrefaction» лучшим релизом года, а известный журнал Kerrang! присвоил рейтинг 4 из 5, или, по классификации журнала — Убийственный Альбом (англ. A Killer One).

«Symphonies of Sickness»

В 1989 году Билл Стир покидает группу «Napalm Death», чтобы полностью сконцентрироваться над работой в «Carcass». В июле-августе, в студии «Slaughterhouse Studios», располагавшейся в Йоркшире группа записывает материал для своего второго альбома. Альбом получает то же название, что и вторая демозапись — «Symphonies of Sickness». 4 декабря 1989 альбом увидел свет. По решению лейбла, в ту часть тиража, которая вышла на компакт-дисках был включён в виде бонус-треков весь предыдущий альбом группы. Вместо десяти песен покупатель получал двадцать шесть за те же деньги. Возможно, это было хорошим маркетинговым решением, но группе этот факт не пришёлся по душе, как вспоминает Билл Стир. Звукоинженером на записи альбома был известный звукорежиссёр и музыкальный продюсер Колин Ричардсон. Он работал с группой до пятнадцати часов в день, в течение четырёх недель. Результат полностью удовлетворил не только группу, но и аудиторию. Журнал «Kerrang!» присвоил альбому рейтинг 5 из 5, то есть, признал за альбомом наивысший статус «klassik», а в чартах одного из старейших музыкальных изданий Великобритании, известного журнала «NME», альбом достиг 15-го места.

В ноябре 1989 музыканты принимают участие в европейском турне «Grindcrusher tour», организованном «Earache». В турне также принимают участие такие коллективы, как «Bolt Thrower», «Morbid Angel» и «Napalm Death». В 1990 году, на мексиканском лейбле «Distorted Harmony» на виниле выходит 7" EP «Live St. George's Hall, Bradford 15.11.89» с тремя треками, записанными на концертных выступлениях группы. Два первых трека записаны на выступлении «Carcass» в St. George’s Hall в Брадфорде в рамках турне, а третий — концертное выступление группы 23 февраля 1989 в здании Студенческого союза Лондонского Университета. Первая тысяча экземпляров, выпущенная на чёрном виниле, официально признается группой, вторая, на красном виниле, представляет собой пиратскую допечатку тиража.

Развитие

В 1990 году группа решает принять второго гитариста в свой состав, чтобы сделать звук своих живых выступлений более плотным и тяжёлым. В марте к музыкантам присоединяется шведский гитарист Майкл Эмотт, игравший до этого в группе Carnage.

Появление второго гитариста дало возможность группе значительно усложнить свой саунд. От брутального, примитивного грайнд-кора, выросшего из примитивистско-минималистической музыкальной философии панка, музыка группы сделала огромный шаг к усложнению музыкальной ткани своих произведений, и стала соответствовать жанровой стилистике дэт-метала.

Necroticism — Descanting the Insalubrious

На третьем альбоме «Necroticism - Descanting the Insalubrious» изданном в 1991 году, музыканты смогли показать множество оригинальных находок в своём саунде. Стилистически, альбом уже не является, в отличие от предыдущих двух релизов, чистым горграйндом; звучание и музыкальная структура композиций сместились в сторону дэт-метала. Виртуозной игрой своих гитар Билл Стир и Майк Эмотт достигли эффекта практически непрекращающегося гитарного соло, так как даже в тех местах композиций, где соло, как таковое, не звучит, гитарные риффы столь сложны и переплетены между собой, что как бы имитируют соло-партии. Следующим изменением в звучании альбома стала длительность песен. От грайнд-коровских взрывных и, зачастую, очень коротких композиций музыканты перешли к развёрнутому пяти-шести, а иногда и семиминутному звучанию треков. Соответственно, увеличился и объём текста песен. Несмотря на все эти изменения, творчество группы не стало менее экстремальным: песни на альбоме предваряются аудиозаписями отчётов патологоанатомов и судмедэкспертов, тексты изобилуют словами из медицинских словарей, а тематика большинства песен представляет собой обсуждение вариантов действий с трупами людей — от предложения удобрять ими сад, до кормления домашних животных или, к примеру, собирания патологоанатомом паззла из расчленённого тела. Само название альбома нуждается в переводе даже для англоговорящих, и означает «Процесс умирания — рассуждения о нездоровом». Причём, слово «Necroticism» является неологизмом, который придумал Кен Оуэн.

Альбом был записан на студии «Amazon Studios» в Симонсвуде, в 1991 году. Продюсером альбома выступил Колин Ричардсон, который был звукорежиссёром предыдущего альбома группы. В октябре альбом вышел в Великобритании, в феврале 1992 года он был издан в США. Уже к концу февраля продажи альбома достигли 100000 копий.

В марте 1992 группа даёт несколько концертов в Мексике с коллективами «Cenotaph», «Deadly Dark» и «Hardware». Затем «Carcass» выступает на британском турне группы «Death», вместе с французской группой «Loudblast», в последнюю минуту заменив заявленных в турне голландцев «Pestilence», которые не смогли выступить. В июне этого же года выходит EP «Tools of the Trade». В то же самое время музыканты приняли участие в турне «Gods Of Grind», вместе с «Entombed», «Cathedral» и «Confessor». Турне было организовано «Earache Records».

Heartwork

В октябре 1993 года «Carcass» выпускают свой новый диск «Heartwork» (с англ. — «работа сердца»). Все песни альбома были готовы в «сыром» виде уже в феврале, однако группа ожидала подписания лицензионного соглашения между независимым лейблом Earache Records, с которым у коллектива был заключён контракт, и одним из крупнейших и старейших лейблов мировой звукозаписывающей индустрии Columbia Records, принадлежащем корпорации Sony. Лишь после заключения сделки, в мае 1993 года группа приступила к записи «Heartwork». Материал записывали на студии «Parr Street Studio», продюсером опять выступил Колин Ричардсон. На альбоме группа в очередной раз сменила свой стиль, теперь музыканты играли классический дэт-метал с элементами хэви-метала. «Carcass» и здесь продемонстрировали новаторский подход, в итоге создали альбом, не подражая никому. Сами же музыканты описали стиль альбома как «стопроцентный хеви-метал». Стиль альбома, с быстрыми гитарными риффами, развёрнутыми соло, отсутствием гроулинга Билла Стира, и самое главное, текстами, потерявшими некрофилическую направленность, был значительно более «лёгким», что дало повод для обвинения группы многочисленными фанатами в коммерциализации звучания, в утрате верности экстремально-тяжёлой направленности звучания ранних альбомов. Однако ситуация была как-раз обратной.

Интервью с Джеффом Уокером, журнал «Rock Hard», 1993 год:

...we had an average age of 18 years when we recorded the first album<...>We were Death-metal fans who also liked extreme hardcore — and there was simply a lack of bands who really took Death-metal to its limits. Already back then there were too many clichees, and we tried to break out of the scheme by playing as extreme and brutal as possible. Of course, that also became a cliche by now. And because of that it would be senseless to record an album like «Reek of Putrefaction» again today, though it was important back then.<...> but that would have been boring and wouldn't have changed anything. We already tried to go new ways with «Necroticism». But I still think we didn't make any compromises - I even would say that «Heartwork» is our hardest record to date, though the songs became more musical. <...>If we had continued that way, we would have become a parody of our own idea. 50 songs of that kind are enough I think.

...нам было в среднем около 18-ти лет, когда мы записали первый альбом<...>Мы были фанатами дэт-метала, которым также нравился экстремальный хардкор — и был просто недостаток групп, которые действительно шли бы в своей музыке до пределов дэт-метала. Существовало множество клише, и мы постарались разбить все схемы, играя максимально экстремально и жестоко, как только возможно. Естественно, сейчас это уже тоже стало клише. И из-за этого было бы бессмысленно записывать сегодня такой же альбом, как «Reek of Putrefaction», хотя тогда это было важно.<...>но это было бы скучно сейчас, и не изменило бы ничего. Мы уже пробовали искать новые пути, делая «Necroticism». И я до сих пор считаю, что мы не шли на компромиссы - Я сказал бы даже, что «Heartwork» — это наш самый тяжелый альбом на сегодняшний день, хотя песни и стали более музыкальны.<...> И если бы мы продолжали в том же духе (как и на ранних альбомах - прим.переводчика), мы превратились бы в пародию на самих себя. 50 подобных песен вполне достаточно, я считаю.

Альбом достиг 54-й позиции в национальных чартах Великобритании, что явилось безусловным успехом для группы такой экстремально тяжёлой направленности, как «Carcass». Интересна история обложки альбома. В оформлении обложки использована работа известного швейцарского художника Ганса Рудольфа Гигера. Скульптура называется «Life Support». За авторские права на печать обложки Гигер запросил 8000 фунтов стерлингов, однако менеджер группы объяснил художнику, что они не являются мультиплатиновой командой, после чего художник снизил цену до 3000 фунтов стерлингов, так как ему понравилась музыка группы.

Распад

Смена гитаристов

После записи альбома «Heartwork», в октябре 1993 года, группу покидает Майкл Эмотт. Он возвращается домой, в Швецию, где основывает коллективы «Spiritual Beggars» и «Arch Enemy», а также работает с «Candlemass». На замену Майклу группа берет сессионного гитариста Майка Хики, который работал у «Carcass» роад-менеджером, но до этого имел опыт игры на гитаре в таких группах, как «Cronos» и легендарной «Venom». В декабре группа делает турне по Великобритании с такими группами, как «Headswim» и хардкор-кроссовер группой «Body Count», после чего отправляется в большое турне по Европе и США, в поддержку альбома «Heartwork». Выступает и в Японии. В июне 1994 года Хики был заменён на гитариста Карло Регадаса, до этого игравшего в группе «Devoid».

Контракт с Columbia Records

Ещё не завершив американское турне, группа получает предложение от крупнейшего лейбла Columbia Records, принадлежащего корпорации Sony. Крупный лейбл заинтересовался группой, увидев в ней коммерческий потенциал. К тому моменту продажи альбома Heartwork только в США достигли 50000 копий, и уверенно продолжали расти. В 1995 году группа записывает свой последний альбом, который называется Swansong. Но из-за конфликтов между лейблами Columbia и Earache Records за право издания альбомов Carcass диск издается только в 1996 году, на Earache Records. Музыку которую теперь играла группа, сами музыканты назвали Дэт-н-ролл.

Воссоединение

В июне 2006 года, Уокер в интервью предположил возможное воссоединение Carcass, но сказал что Кен Оуэн скорее всего будет заменён из-за его проблем со здоровьем. Группа собралась вместе в 2007 году, объявив об организации мирового турне. «Carcass» были заявлены практически на все крупнейшие европейские фестивали начиная с лета 2008 года. Место Кен Оуэна занял нынешний барабанщик группы Arch Enemy Даниэль Эрландссон.

В 2013 году музыканты заявили о том, что готов новый альбом под названием Surgical Steel и что какой-либо ностальгии или повторения пройденного ожидать от них не стоит. В студийный состав группы вошли Билл Стир, Джефф Уокер и Дэниел Уилдинг (ударные).

Состав

Нынешний состав

• Билл Стир — гитара (1985—1995; 2007 — …), вокал (1987—1992, 2013 — …)
• Джефф Уокер — бас-гитара, вокал (1987—1995; 2007 — …)
• Дэниел Уилдинг — ударные (2012 — …)
• Бен Эш — гитара (2013 — …)

Бывшие участники

• Кен Оуэн — ударные, бэк-вокал (1985—1995)
• Майк Хики — гитара (во время тура 1993—1994)
• Карло Регедас — гитара (1994—1995)
• Санджив — вокал (1985—1987)
• Майкл Эмотт — гитара (1990—1993; 2007—2012)
• Даниэль Эрландссон — ударные (2007—2012)

Временная шкала

<timeline> ImageSize = width:1000 height:auto barincrement:20 PlotArea = left:115 bottom:75 top:0 right:20 Alignbars = justify DateFormat = mm/dd/yyyy Period = from:01/01/1985 till:01/01/2016 TimeAxis = orientation:horizontal format:yyyy ScaleMinor = increment:1 start:1985 ScaleMajor = increment:2 start:1986 Legend = position:bottom orientation:vertical columns:3

Colors =

 id:vocals   value:red        legend:Вокал
 id:guitar   value:green      legend:Гитара 
 id:bass     value:blue       legend:Бас
 id:drums    value:orange     legend:Ударные
 id:album    value:black      legend:Студийные_альбомы
 id:bars     value:gray(0.9)
 id:other     value:gray(0.5))   legend:Прочие_релизы

BackgroundColors = bars:bars

LineData =

 at:11/12/1996  color:other   layer:back
 at:10/27/1997  color:other   layer:back
 at:05/24/2004  color:other   layer:back
 at:12/02/1989  color:other   layer:back
 at:01/01/1990  color:other   layer:back
 at:06/23/1992  color:other   layer:back
 at:09/01/1993  color:other   layer:back
 at:11/11/2014  color:other   layer:back
 at:01/01/1992  color:other   layer:back
 at:04/04/1987  color:other   layer:back
 at:12/01/1988  color:other   layer:back
 at:02/01/1993  color:other   layer:back
 at:11/26/1996  color:other   layer:back
 at:07/01/1988  color:album  layer:back
 at:12/04/1989  color:album  layer:back
 at:10/21/1991  color:album  layer:back
 at:10/18/1993  color:album  layer:back
 at:06/10/1996  color:album  layer:back
 at:09/13/2013  color:album  layer:back

BarData =

 bar:Sanjiv      text:"Санджив"
 bar:Steer       text:"Билл Стир"
 bar:Amott       text:"Майкл Эмотт"
 bar:Regadas     text:"Карло Регедас"
 bar:Ash         text:"Бен Эш"
 bar:Walker      text:"Джефф Уокер"
 bar:Owen        text:"Кен Оуэн"
 bar:Erlandsson  text:"Даниэль Эрландссон"
 bar:Wilding     text:"Дэниел Уайлдинг"
 

PlotData=

width:10 textcolor:black align:left anchor:from shift:(10,-4)
 bar:Sanjiv      from:01/01/1985  till:01/01/1986  color:vocals
 bar:Walker      from:01/01/1985  till:06/01/1995  color:bass
 bar:Walker      from:01/01/1986  till:06/01/1995  color:vocals  width:3
 bar:Walker      from:09/01/2007  till:end         color:bass
 bar:Walker      from:09/01/2007  till:end         color:vocals  width:3
 bar:Steer       from:01/01/1985  till:06/01/1995  color:guitar
 bar:Steer       from:01/01/1986  till:10/21/1991  color:vocals  width:3
 bar:Steer       from:09/01/2007  till:end         color:guitar
 bar:Steer       from:03/01/2013  till:end         color:vocals  width:3
 bar:Amott       from:03/01/1990  till:10/01/1993  color:guitar
 bar:Amott       from:09/01/2007  till:10/01/2012  color:guitar
 bar:Regadas     from:06/01/1994  till:06/01/1995  color:guitar
 bar:Ash         from:03/26/2013  till:end         color:guitar
 bar:Owen        from:01/01/1985  till:06/01/1995  color:drums
 bar:Owen        from:01/01/1986  till:12/04/1989  color:vocals  width:3
 bar:Erlandsson  from:09/01/2007  till:10/01/2012  color:drums
 bar:Wilding     from:12/01/2012  till:end         color:drums

</timeline>

Дискография

Альбомы

• 1988 — Reek of Putrefaction
• 1989 — Symphonies of Sickness
• 1991 — Necroticism - Descanting the Insalubrious
• 1993 — Heartwork
• 1996 — Swansong
• 2013 — Surgical Steel

Демо

• 1987 — «Flesh Ripping Sonic Torment»
• 1988 — «Symphonies of Sickness»
• 1993 — «Heartwork»

EP

• 1989 — The Peel Sessions (лейбл Strange Fruit)
• 1992 — Tools of the Trade
• 1993 — The Heartwork EP
• 2014 — Surgical Remission/Surplus Steel

Компиляции

• 1996 — Wake up and Smell the… Carcass
• 1997 — Best of Carcass (Япония 2-CD)
• 2001 — Requiems of Revulsion: A Tribute To Carcass
• 2004 — Choice Cuts
• 2015 - Wake up and smell the... Carcass 2LP
• 2015 - Surgical Steel Complete Edition

Видеоклипы

• Corporeal Jigsore Quandary
• Incarnate Solvent Abuse
• Heartwork
• No Love Lost
• Keep on Rotting in the Free World
• Unfit For Human Consumption
• The Granulating Dark Satanic Mills

DVD

• Wake Up and Smell the Carcass (Два концерта и видеоклипы)

Ссылки

• [myspace.com/Carcass Официальная страница Carcass] (англ.) на сайте Myspace
• [www.metal-archives.com/band.php?id=14 Carcass] (англ.) на сайте Encyclopaedia Metallum
• [www.discogs.com/artist/Carcass Carcass] (англ.) на сайте Discogs
• [www.last.fm/ru/music/Carcass Профиль Carcass] на Last.fm
• [www.earache.com/bands/carcass/navigation/biography.html Carcass на Earache Records]
• [www.headbanger.ru/reports/1329?show_images=1 Отчёт и фотографии с концерта в Москве сентябрь 2009]

Отрывок, характеризующий Carcass

– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.