Casti Connubii

Casti Connubii (в переводе с лат. : «О целомудренности брака») — энциклика Папы Пия XI от 31 декабря 1930 года. Она подчеркнула святость брака и запретила использование искусственного контроля над рождаемостью и абортов.

Темы

По мнению ряда историков, энциклика стала ответом католицизма на Ламбетскую конференцию 1930 года, на которой англиканская церковь разрешила контроль над рождаемостью при определённых обстоятельствах.

Святость брака

Энциклика была написана для того, чтобы опровергнуть некоторые современные представления о браке. В частности, либеральные мыслители писали, что брак является лишь расплывчатым общественным договором и, следовательно, развод вполне законен.

Папа писал, что брак есть таинство и божественное учреждение и, следовательно, он неразрывен. Преимущества брака в деторождении, воспитании детей, единстве и супружеской верности. Семья же описывается как внутреннее общество, основанное на единстве, целомудрии, достоинстве и послушании.

Секс и деторождение вне брака

Пий подтвердил своё осуждение мастурбации и контрацепции. Он сожалеет, что литература содействует нехристианским представлениям о браке. Он также осуждает аборт и евгенику.

Права женщин

Концепция эмансипация женщин была подвергнута критике как противоречащая словам апостола Павла, который требует от женщины то, что Христос требует от Церкви. Он вновь подтвердил осуждение смешанных браков, заданных Папой Григорием XVI в Summo Iugiter Studio.

Влияние

Casti Connubii известна своей позицией против контрацепции. В отличие от протестантских деноминаций, Римско-католическая церковь продолжает препятствовать контролю над рождаемостью. Эта энциклика, вместе с Humanae Vitae, была выпущена в укрепление этой позиции.

Дальнейшее чтение

• [www.vatican.va/holy_father/pius_xi/encyclicals/documents/hf_p-xi_enc_31121930_casti-connubii_en.html Энциклика Casti Connubii на сайте Ватикана]

Отрывок, характеризующий Casti Connubii

Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.