Char 2C

Char 2C «Эльзас»
Char 2C
Классификация	сверхтяжёлый танк
Боевая масса, т	75
Компоновочная схема	классическая
Экипаж, чел.	13
История
Годы производства	1917—1921
Годы эксплуатации	1921—1940
Количество выпущенных, шт.	10
Основные операторы
Размеры
Длина корпуса, мм	10270
Ширина корпуса, мм	3000
Высота, мм	4090
Бронирование
Тип брони	стальная катаная
Лоб корпуса, мм/град.	45
Борт корпуса, мм/град.	30
Корма корпуса, мм/град.	25
Днище, мм	15—18
Крыша корпуса, мм	10
Вооружение
Калибр и марка пушки	75-мм танковое орудие
Тип пушки	танковая
Пулемёты	4 × 8-мм
Подвижность
Мощность двигателя, л. с.	2 × 250
Скорость по шоссе, км/ч	15
Запас хода по шоссе, км	150

Char 2C (фр. Танк 2C, в ряде источников обозначается, как FCM 2C) — французский сверхтяжёлый танк. Разработан во время Первой мировой войны, однако в военных действиях участия не принимал. Char 2C — крупнейший по метрическим размерам из всех танков, когда-либо принимавшихся на вооружение в мире, и второй по величине из когда-либо построенных (уступающий лишь российскому Царь-танку на колёсном шасси). Предназначался для прорыва укрепленной линии обороны в условиях позиционной войны на стабильном фронте. Танк состоял на вооружении армии Франции вплоть до Второй мировой войны, но как и близкий к нему советский тяжёлый танк Т-35, к этому времени устарел морально и технически.

История

Новый тяжелый танк

В 1916—1917 году, после первых, не слишком удачных опытов с танками CA-1 Шнейдер и Сен-Шамон, французское министерство вооружений пришло к выводу о необходимости разработки качественно новых боевых машин. В разработке уже находился чрезвычайно удачный легкий танк Рено FT-17; первый танк классической компоновки, с башенным размещением вооружения, он отлично подходил для поддержки пехоты, но был слишком слабо вооружен и легко бронирован для прорыва укрепленной линии обороны.

В декабре 1916 года, консультативный комитет по штурмовой артиллерии разработал проект нового 38-тонного танка с бронированием толщиной 35 миллиметров и вооружением в виде 105-миллиметровой пушки. Подобная машина, по мнению военных, была бы устойчива к попаданиям снарядов полевой артиллерии и обстрелу бронебойными пулями, и могла бы своим огнём подавлять любые полевые укрепления. К этому времени опыт применения первых британских и французских танков позволил сделать выводы о их неудовлетворительных ходовых качествах; имевшие жесткую подвеску британские «ромбы» были крайне неудобны на марше, а построенные на тракторном шасси французские машины отличались очень плохой проходимостью. Поэтому при разработке нового тяжелого танка особое внимание было уделено обеспечению тактической мобильности и проходимости.

При последующем обсуждении, однако, возникли проблемы. Министерство вооружений рекомендовало производить танки в трех весовых категориях: легкие, средние и тяжелые, однако многие военные негативно восприняли это решение, считая, что более разумно будет сосредоточить ресурсы на каком-то одном типе машин. Кроме того, при обсуждении проекта тяжелого танка выяснилось, что никто не может адекватно обосновать необходимость в 105-миллиметровом орудии на нем, и начальник штурмовой артиллерии, бригадир Жан Эстьен, потребовал переработать проект под более компактную 75-мм пушку. Возможность уложиться в 38-тонный вес при выполнении требований по бронированию также была поставлена под сомнение.

Проекты FCM

В феврале 1917 года было признано, что вопрос о тяжелых танках зашел в тупик из-за отсутствия ясного понимания, какие характеристики требуются от такой машины на поле боя. Чтобы разрешить его в кратчайшие сроки, министерство вооружений заказало три прототипа кораблестроительной фирме FCM:

• FCM 1A — «легкий» тяжелый танк, весом около 30 тонн и длиной 6,92 метра. Он должен был быть вооружен 75-мм пушкой и приводиться в действие двумя 200-сильными двигателями «Рено»
• FCM 1B — 45-тонный танк длиной 7,39 метров с 75-мм пушкой и двумя пулеметами. Он должен был оснащаться новым 380-сильным двигателем с гидравлической трансмиссией.
• FCM 1C — 62-тонный танк, длиной 9,31 метр, с 75-мм пушкой и четырьмя пулеметами. В движение его должна была приводить установка из четырех 110-сильных моторов с электрической трансмиссией.

Поначалу, наиболее оптимальным выглядел проект FCM 1A. Однако, первое применение французских танков на поле боя весной 1917 оказалось крайне неудачным; министр вооружений Альберт Томас потребовал прекратить работы над новыми танками до пересмотра проектов. Кроме того, оказалось, что 200-сильные двигатели «Рено» испытывают сильные задержки с поступлением в производство.

Все это привело к значительной задержке и переработке проекта FCM 1A. Лишь в декабре 1917, танк был готов к испытаниям. Новая машина под прежним названием имела длину 8,35 метра, вес её составлял 41,4 тонны. Она была вооружена укороченной 105-мм пушкой и двумя 8-мм пулеметами, и защищена 35-мм броней на лбу и 25-мм броней по бортам. Ввиду наличия всего одного готового 200-сильного двигателя «Рено», прототип развивал скорость не более 6 км/ч.

Новый танк произвел сильное впечатление на испытаниях своей мощной броневой защитой, вооружением и великолепной проходимостью. На ходу, опытная машина без малейших усилий преодолевала рвы шириной в 3,5 метра, взбиралась на метровой высоты стенку, и ломала на пути деревья толщиной в тридцать сантиметров. Главной её проблемой была низкая скорость и слабая маневренность.

Char 2C

Хотя FCM 1A произвел сильное впечатление на публику, военная верхушка Франции все еще испытывала скепсис по отношению к тяжелым танкам. Генерал Петэн предлагал даже прекратить работы над проектом вообще, считая более эффективным ориентироваться на совместный англо-американский тяжелый танк Mark VIII «Либерти». Однако, Эстьен считал, что отмена проекта будет негативно воспринята населением, и кроме того, опасался, что Британия и США не согласятся на сотрудничество с французами в проекте Mark VIII, если Франция не продемонстрирует способность производить тяжелую технику сама. Кроме того, французские танкисты считали бронирование английских танков (как существующих так и перспективных) недостаточным, а расположение оружия - неудобным.

В итоге, для производства был выбран не уже имевшийся FCM 1A, а существовавший только в проекте 60-тонный FCM 1C, который, к тому же, требовалось переработать. Все это, а также требования Петэна к производству 300 тяжелых танков, привело к задержке проекта, и к окончанию военных действий танк все еще не был готов.

В начале 1919 года, заказ на новый тяжелый танк был отменен. Однако, французское правительство распорядилось возобновить программу, в первую очередь по политическим причинам. В итоге, в апреле 1919 было решено изготовить десять тяжелых танков нового типа, получивших обозначение Char 2C; все десять были приняты на испытания к 1921 году. Они стали последними танками, построенными для французских вооруженных сил почти на десять лет.

Конструкция

Танк Char 2C создавался в первую очередь для прорыва долговременной позиционной обороны, усиленной многочисленными инженерными препятствиями, что во многом определило особенности его конструкции. Он имел высокий корпус ромбической формы, охваченный гусеничными лентами. Подобная конструкция была выбрана исходя из требований обеспечения максимальной проходимости; танк легко преодолевал противотанковый ров 4-метровой ширины, взбирался на стенку высотой 1,2 метра и легко сносил корпусом деревья и инженерные заграждения.

Танк был разделен на четыре секции, от носа к корме: отделение управления (с курсовым пулеметом), переднее боевое отделение (с пушечной башней и двумя бортовыми пулеметами), моторно-трансмиссионный отсек, и заднее боевое отделение (с пулеметной башенкой).

Вооружение

Основное вооружение танка состояло из 75-миллиметровой длинноствольной пушки образца 1897 года, установленной во вращающейся башне в носовой части. Созданное на основе полевой пушки, орудие имело высокую скорострельность до 15 выстрелов в минуту и могло вести огонь на максимальную дальность до 7000 метров. Боезапас состоял из 125 снарядов; первоначально, таковые были представлены только фугасами и шрапнелью, но в начале 1930-х танки типа Char 2C получили бронебойный боеприпас.

Интересно, что орудийная башня была (впервые в мировой практике) трехместной; в ней размещались командир, стрелок и заряжающий, тем самым обеспечивая оптимальные условия работы экипажа. Однако, французы не сумели оценить достоинства многоместных башен, на последующих танках вернувшись к одноместным. Сектор обстрела орудия был ограничен 320 градусами (прямо на корму башня вести огонь не могла).

Вспомогательное вооружение состояло из четырех 7,5-миллиметровых пулеметов Гочкисса. Один пулемет располагался в кормовой части машины, в небольшой вращающейся башенке; тем самым, танк имел отличное прикрытие с кормы и широкий маневр огнём. Еще один пулемет был установлен в лобовом листе машины, и по одному с каждого борта боевого отделения. По некоторым данным, в башне имелся еще спаренный с пушкой пулемет; возможно, таковой был установлен в ходе модернизаций.

В целом, вооружение Char 2C было мощным и хорошо продуманным и сохраняло актуальность и в начале 1930-х. Вплоть до появления в 1940-м советских танков с длинноствольными 76-мм пушками, французский тяжеловес сохранял статус носителя самого мощного основного вооружения среди бронированных машин.

Броневая защита

Броневая защита танка рассчитывалась на противостояние снарядам 77-миллиметровой германской полевой пушки 7.7 cm FK 16, наиболее распространенной в годы Первой Мировой. Лобовой лист имел толщину 45 миллиметров. Борта корпуса были защищены 30 миллиметровой броней, и корма - 20 миллиметровой. Нет точных данных по бронированию орудийных башен, но чаще всего встречается утверждение что пушечная башня была защищена 35-мм броней.

В целом, бронирование Char 2C было более чем адекватным по меркам Первой Мировой и вплоть до середины 1930-х предоставляло адекватную защиту от любой противотанковой артиллерии. Даже на момент начала Второй Мировой войны, Char 2C был все еще малоуязвим для снарядов основной немецкой противотанковой пушки Pak 35/36.

Французы предпринимали попытки усилить бронирование танков, стремясь поддерживать эти машины на уровне требований времени. В ноябре-декабре 1939, один танк был модифицирован с усилением лобовой брони до впечатляющих 90 миллиметров, а бортовой до 65 миллиметров; в подобной конфигурации машина была практически неуязвима для любых немецких противотанковых орудий того времени, но и без того малая подвижность снизилась еще больше. Неизвестно, были ли планы модифицировать остальные машины подобным образом.

Ходовая часть

Ходовая часть имела характерную для тяжелых танков первой мировой ромбическую форму, позволявшую лучше преодолевать рвы и валы. Гусеницы охватывали корпус, проходя по крыше машины. На каждый борт приходилось по 36 опорных катков, пять направляющих и три поддерживающих ролика на крыше. Переднее колесо было ведущим, заднее — направляющим. Блокированная пружинная подвеска обеспечивала танку достаточно плавный ход (в отличие от тяжелых английских танков с жесткой подвеской).

Проходимость танка была впечатляющей даже по современным меркам. За счет большой длины корпуса (которая могла быть еще увеличена навеской «хвоста»), Char 2C преодолевал рвы шириной до 4-х метров, взбирался на вертикальную стенку высотой до 1,2 метров и переходил вброд реки до 1,6 метра глубиной. Большая масса корпуса позволяла танку легко сокрушать деревья и инженерные препятствия.

Силовая установка

Силовая установка Char 2C состояла из двух карбюраторных двигателей «Mercedes» GIIIa, в 180 л.с. каждый. Оба двигателя размещались в машинном отделении в центре корпуса танка; выхлопные трубы были выведены на крышу, а вентиляционные решетки располагались по бокам корпуса. Топливные баки располагались за кормой машины, между задними выступами гусеничных рам.

Трансмиссия танков Char 2C была электрической. Два динамогенератора, вращаемые от валов двигателей, приводили в действие ходовые электромоторы. Подобное решение было применено для повышения живучести машины; в случае выхода из строя одного двигателя, танк мог продолжать движение на втором (хотя скорость при этом не превышала 5 километров в час). Ходовое оборудование танка было сложным в обслуживании и достаточно ненадежным.

Максимальная скорость движения танка не превышала 15 км/ч. По меркам Первой Мировой это, однако, считалось вполне достаточным; задачей сверхтяжелых танков было преодоление укрепленного рубежа обороны, а не развитие успеха в тылах. Запас хода по дороге составлял 150 километров, что также считалось вполне достаточным для машины, действующей только на тактическую глубину с передовой позиции.

Средства связи и наблюдения

Большое внимание было уделено хорошему обзору изнутри танка. На обеих башнях Char 2C были установлены большие наблюдательные колпаки, защищенные стробоскопическим наблюдательным прибором; двумя спонсонами с узкими щелевыми прорезями в стенках, вставленными один в другой. Оба спонсона вращались с большой скоростью в противоположных направлениях; за счет стробоскопического эффекта, возникало ощущение почти полной прозрачности установки, при этом пули не могли поразить наблюдателя через узкие щели. В результате, командир экипажа и стрелок кормового пулемета имели почти идеальный круговой обзор.

Также, в башнях, отделении управления и боевом отделении танка имелись обычные смотровые щели и перископические приборы наблюдения. Для управления орудийным огнём имелся телескопический прицел; пулеметы были оборудованы обычными оптическими прицелами. С целью ведения боевых действий по ночам, танки оборудовались комплектами фар, и некоторые - мощным прожектором на кормовой башенке.

Все танки оборудовались радиостанциями, которые менялись в процессе службы.

Экипаж

Экипаж танка состоял из двенадцати человек: водитель, командир, стрелок пушки, заряжающий, четыре пулеметчика, механик, электрик, помощник механика и радист. Расположение их было следующим:

• В отделении управления находился водитель
• В башне находились командир, стрелок и заряжающий
• В переднем боевом отделении находились три пулеметчика (один за курсовым пулеметом и по одному у каждого бортового)
• В машинном отделении находились механик, электрик и помощник механика
• В кормовом боевом отделении находились радист и четвертый пулеметчик (в башенке)

Сконструированный инженерами судостроительной компании, Char 2C отличался неожиданно продуманным подходом к эргономике и хорошо продуманными, удобными для экипажа внутренними помещениями. Танк имел внутреннее переговорное устройство для связи между членами экипажа в бою. Для удобства размещения экипажа в танке, каждый отсек имел собственные люки с обеих бортов, через которые можно было покинуть подбитую машину. Штатно, экипаж загружался в танк через боевое отделение.

Модификации

В 1926 танк, который позже наименовали «Champagne», был модифицирован и получил новое обозначение «Char 2C бис». Новая версия была вооружена гаубицей калибром 155 мм, при этом отказались от передних пулемётов. В этой конфигурации вес дошёл до 74 тонн. Модификация эта была лишь временной и в том же году «Champagne» был возвращён к начальной конфигурации.

Танк № 97 (Лоррейн) в 1939 г. был экранирован с целью повышения защищенности. Лобовая броня была доведена до 90 мм, а боковая до 65 мм, в результате чего вес возрос до 75 тонн, что является не побитым рекордом среди тяжелых танков, принятых на вооружение. В подобной модификации, танк был неуязвим для любых немецких противотанковых средств, но его подвижность снизилась еще больше.

Собственные имена танков Char 2C

1. №90 Poitou (Пуату)
2. №91 Provence (Прованс)
3. №92 Picardie (Пикардия)
4. №93 Alsace (Эльзас)
5. №94 Bretagne (Бретань)
6. №95 Touraine (Турень)
7. №96 Anjou (Анжу)
8. №97 Normandie (Нормандия), с 1939 Lorraine (Лотарингия)
9. №98 Berry (Берри)
10. №99 Champagne (Шампань)

Служба и боевое применение

На вооружении французской армии танки 2C стояли вплоть до оккупации Франции в 1940 году. В войсках каждый танк, подобно кораблю, имел имя собственное (машины называли в честь провинций Франции).

Танки Char 2C, созданные для действий в условиях позиционной войны и стабильной линии фронта оказались бесполезными в маневренной механизированной войне. После прорыва немецкими войсками линии фронта в 1940 году, эшелон с этими танками был отправлен в тыл, но по пути оказался отрезан от цели подрывом туннеля. 15 июня 1940 года танки были подорваны во избежание попадания их в руки неприятеля.

По другой версии, танки были уничтожены штурмовиками Люфтваффе прямо на железнодорожных платформах через несколько часов после подписания капитуляции Франции.

Оценка проекта

По совокупности характеристик, танк Char 2C являлся венцом развития идеи тяжелого танка прорыва позиционной обороны, периода Первой Мировой Войны. Его бронирование было вполне достаточным, чтобы выдерживать огонь современных ему противотанковых средств даже с ближних дистанций; высокая проходимость позволяла преодолевать без затруднений любые инженерные преграды, а башенное расположение основного и вспомогательного вооружения допускало широкий маневр огнём. При этом, вооружение танка было достаточно мощным для решения любых задач на поле боя Первой Мировой. Из всех тяжелых танков начала 1920-х, только Char 2C может считаться машиной с подлинно противоснарядным бронированием.

Крупным недостатком этих машин была их низкая подвижность, обусловленная значительной массой. Это не являлось проблемой в ситуации позиционной войны (для которой Char 2C и проектировались) но уже в начале 1930-х возможность существования в будущих конфликтах сплошного, стабильного на протяжении длительного времени позиционного фронта, начала подвергаться сомнению. Для маневренной же войны, подобные сверхтяжелые машины были практически бесполезны; их стратегическое перемещение было крайне затруднено, а тактическое развертывание возможно только с хорошо подготовленной тыловой базы.

Интересно отметить, что устарев морально, танки Char 2C к началу Второй Мировой все еще не полностью устарели технически; модификация танка номер 97 «Лотарингия» продемонстрировала, что было возможно усилить бронирование этого танка до уровня, соответствующего стандартам времени. Однако, так как решить проблему с чрезвычайно низкой мобильностью танков этого типа было невозможно, какое-либо успешное их боевое применение могло бы состояться лишь при прорыве долговременных укрепленных сооружений — с чем во Вторую Мировую французской армии так и не пришлось столкнуться.

Ссылки

• [mailer.fsu.edu/~akirk/tanks/france/Fra-Char2C-Drawing.gif Аксонометрический разрез танка 2C]
• [armor.kiev.ua/Tanks/BeforeWWII/tm1_80/ СУХОПУТНЫЕ ДРЕДНОУТЫ] на Броне-сайте
• [www.wwiivehicles.com/france/tanks-heavy/char-2c.asp WWII Vehicles]
• [www.militaryphotos.net/forums/attachment.php?attachmentid=81376&d=1253108445] Фотография разрушенного танка.

Видео

www.youtube.com/watch?v=fISUNucwAbE

Отрывок, характеризующий Char 2C

– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.