Citroën 2CV

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
Citroën 2CV
Общие данные
Производитель: Citroën
Годы пр-ва: 19481990[1]
Сборка:
Дизайн
Тип(ы) кузова: 4‑дв. ландо (4‑мест.)
Компоновка: переднемоторная, переднеприводная
Колёсная формула: 4 × 2
Двигатели
Трансмиссия
Traction avant - механическая, 4-ступенчатая синхронизированная
Характеристики
Массово-габаритные
Длина: 3830 мм
Ширина: 1480 мм
Высота: 1600 мм
Клиренс: 191 мм
Колёсная база: 2370 мм
Колея задняя: 1254 мм
Колея передняя: 1254 мм
Масса: 560 кг
Динамические
Макс. скорость: ранний вариант — 60 км/ч,
поздний вариант — 105 км/ч
На рынке
Похожие модели: Volkswagen Type 1 («Жук»), Fiat 500, Austin Mini
Сегмент: A-сегмент
Другое
Объём бака: 20 л
Дизайнер: Flaminio Bertoni
Citroën 2CVCitroën 2CV

Citroën 2CV (фр. deux chevaux vapeur — две лошадиные силы, букв. две паровые лошади; прозвище фр. Deux chevaux, рус. Дё-шево — две лошади, две «лошадки») — микролитражный автомобиль от Citroën, выпускавшийся с 1949 по 1990 год[1]. Индекс в названии обозначает условную мощность двигателя (фр. CV, chevaux vapeur), рассчитываемую по его объёму, облагавшуюся налогом (фр. chevaux fiscaux, cheval fiscal — транспортный налог, букв. лошадиный налог) на автомобили в тогдашней Франции, в то время как реальная мощность (фр. cheval-vapeur) исходного варианта — 9 л. с. (фр. ch). Во Франции этот автомобиль сыграл ту же роль, что Форд Т в США или Фольксваген Жук в Германии: «посадил за руль» нацию. В конструкции реализованы многие оригинальные и прогрессивные технические решения, например, передний привод, что необычно для машин довоенной разработки (хотя в данном случае его применение было обусловлено соображениями удешевления сборки и компоновочными преимуществами, а не задачей улучшения управляемости). В то же время нарочито упрощённая и удешевлённая машина несла печать непрестижности, подобно мотоколяскам послевоенной Европы или «горбатому Запорожцу» СССР. 2CV проектировался как сверхдоступный по цене, простой в обслуживании и ремонте, утилитарный автомобиль, годный для неблагоустроенных дорог и перевозки небольших грузов — он должен был заменить французскому фермеру лошадь и телегу, горожанину — велосипед и извозчика. Машина получила легкообслуживаемый двигатель, регулируемую пружинную подвеску на продольных рычагах, относительно большой клиренс. Съёмная матерчатая крыша позволяла перевозить негабаритный груз. Подобно «Жуку», 2CV выпускался во многих странах и не один десяток лет. В период с 1948 по 1990 годы было выпущено 3 872 583 собственно 2CV, плюс 1 246 306 небольших грузовичков на его базе, плюс несколько миллионов более поздних модификаций («Диана», «Мехари» и др.) — общий выпуск составил 8 756 688 штук. В 1988 году основное производство оригинального 2CV было перенесено из Франции в Португалию.





История

Ситроен 2CV — один из знаменитых автомобилей 30—40-х годов разработки, которые, не теряя популярности и конкурентоспособности, продержались на конвейере многие десятилетия. В их числе — американский «Джип», английские Лендровер и «Мини», немецкий Фольксваген «Жук» и итальянский Фиат 500. Серийное производство «Де Шво» продолжалось 42 года с минимальными конструктивными изменениями. Однако проект 2CV был создан намного раньше. В декабре 1934 года, несмотря на поддержку со стороны концерна Мишлен, компания «Ситроен» оказалась на грани банкротства. Новый вице-президент и главный конструктор Пьер Буланже переориентировал компанию на снижение расходов и завоевание массового рынка. Как часть новой политики фирмы в 1936 году был запущен проект TPV (фр. Très Petite Voiture — особо малый автомобиль), основанный на маркетинговых рекомендациях, подготовленных Жаком Дюкло. Для того времени задание было необычным: в Европе, предпочитавшей до сих пор дорогие и основательные автомобили, предполагалось запустить в производство «зонтик на колёсах», чрезвычайно дешёвый и неприхотливый, с помощью которого крестьяне могли бы возить свой товар с фермы на рынок по неухоженным сельским дорогам. Как говорили — «проехать по вспаханному полю и не побить яйца в корзинах». Также шутили, что «долговязый мсье Буланже специально задумал брезентовый верх, чтобы ездить в 2CV, не снимая любимого цилиндра». Если же серьёзно — то предусматривалась грузоподъёмность 100 кг с водителем и пассажиром, скорость 60 км/ч и неплохая экономичность — всего 3 литра бензина на 100 км пути. Машина предназначалась для сельских жителей, которые в большинстве своём ещё не приняли автомобиля из-за высокой цены и эксплуатационных расходов. Ответственным за проект был назначен Анри Лефевр. К 1939 году TPV был готов, и успели построить несколько прототипов. В их конструкции был использован магний и алюминий, двигатели имели водяное охлаждение, а сиденья были подвешены к крыше наподобие гамаков.

Вторая мировая война

С началом Второй мировой войны и немецкого вторжения во Францию руководство Citroen приняло решение спрятать от оккупантов документацию и прототипы 2CV, опасаясь, что нацисты используют новую машину в военных целях. Несколько изготовленных TPV были укрыты в надёжном месте, один замаскирован под развозной пикап, остальные — уничтожены. А у мсье Буланже появилось лишних 6 лет, чтобы подумать о возможных улучшениях в конструкции. Считалось, что сохранилось только два довоенных прототипа, однако в 1994 году в старом сарае было найдено ещё три, итого, по информации на 2003 год, известно 5 TPV. Некоторое время после войны считалось также, что не сохранилось вообще ни одного TPV, но в 50-е годы вышло внутризаводское распоряжение, предписывающее «сдать имеющиеся TPV в металлолом». Уцелевшие TPV фактически были спрятаны рабочими-энтузиастами уже от руководства собственной фирмы.

После войны: начало серийного выпуска

Послевоенные расчёты Citroen показали, что производство исходной модели уже не может быть рентабельным из-за растущих цен на алюминий. Потребовалось заменить большинство алюминиевых деталей стальными. Проект был серьёзно переработан — машина получила, в частности, двигатель воздушного охлаждения, нормальные сиденья и новый кузов, выполненный Фламинио Бертони — автором также известных Citroen Traction Avant и, впоследствии, DS (не путать с кузовным ателье Бертоне). Работы затянулись на три года — в газетах TPV прозвали «Toujours Pas Vue» («Пока не виден»).

Новый Citroen был показан на Парижском автосалоне 1948 года. Представленная машина была в целом идентична «2CV типа A», который появился на следующий год — она лишь не имела электростартёра, решение о необходимости которого было принято за день до открытия салона. Машина была жестоко раскритикована автомобильной прессой и на некоторое время стала любимой темой французских эстрадных комиков. Один американский журналист вопрошал: «А к ней открывашка прилагается?» Другой журналист — из британского «Autocar» — заметил, что 2CV — «…работа конструктора, который поцеловал бичующую плеть экономии с поистине мазохистским усердием.» Тем не менее, автомобиль произвёл впечатление на обедневших после войны французов, и Citroen получил множество заказов прямо на шоу.

Успех продаж «Де Шво» был оглушительным — в первые же несколько месяцев очередь на машину растянулась до трёх лет, а вскоре — и до пяти. Машина, купленная с рук, стоила дороже новой — покупателю не приходилось ждать. Темп выпуска возрос с 4 машин в день в 1949 году до 400 в 1950-м.

Модификации

В 1951 году появился 2CV Camionette — небольшой развозной самосвал. Один из его вариантов имел съёмный задний диван и окна в стенках фургона — таким образом, развозная машина могла быть превращена в семейный автомобиль «для уикенда». Подобную компоновку повторили в 90-х Citroen Berlingo и Renault Kangoo. Существовал и пикап на базе этой машины, и он даже состоял на вооружении Британского Королевского Флота, будучи по причине малого веса и компактности единственно пригодным для транспортировки на только появившихся тогда вертолётах.

С 1960 по 1971 год выпускался Citroen Sahara — полноприводный «тянитолкай» на базе 2CV, которому был добавлен второй двигатель, приводивший в движение задний мост. Предполагалось продавать эту машину армии, полиции и французским нефтяным компаниям. Всего было произведено 694 этих необычных автомобиля.

В 1960 году облик 2CV был несколько обновлён — в частности, капот вместо мелкого «гофрэ» получил шесть крупных фигурных выштамповок, — и оставался таким до самого окончания производства. 60-е были годами расцвета «Де Шво», и предложение наконец догнало растущий спрос.

Цена 2CV всегда оставалась крайне низкой. Например, в Германии 60-х «Де Шво» стоил вдвое дешевле «народного» «Жука».

«Диана» и «Мехари»

В 1967 году Citroen выпустил новую модель на шасси 2CV — Dyane. Это был прямой ответ конкуренту — Рено 4. Конструкция последней заимствовала столько идей у 2CV и Traction Avant, что Citroen подал в суд на Renault, как только «модель 4» увидела свет (Подобная тяжба случилась несколькими годами раньше между «Татрой» и «Фольксвагеном» по поводу использования чешских наработок для «Жука»). Тогда же был выпущен и «Мехари» — пластиковая «лоханка» с лёгким тентом, «пляжный» автомобиль, считавшийся «внедорожником» в основном потому, что его было не жалко разбивать на плохих дорогах, бросить открытым на раскисшем просёлке, а в случае чего — вынести из грязи на руках. Тем не менее, «Мехари» имел полноприводную версию (1980—1983) и даже использовался в войсках — например, в Ирландии. Всего было выпущено 144 тыс. «Мехари».

Позднейшие модификации

В 1970 году 2CV получил обновлённый 602-кубовый двигатель, прямоугольные фары, задние фонари от Citroen Ami и боковые окошки в задних стойках. С этого времени все автомобили рассчитаны для работы на неэтилированном бензине.

Наибольшее производство 2CV достигнуто в 1974 году. Спрос на маленькую экономичную машину подхлестнул разразившийся нефтяной кризис. Впоследствии «Де Шво» был уже более игрушкой для молодёжи, чем реальным, функциональным транспортным средством. Ситроен пытался поддержать популярность машины, организуя тысячекилометровые ралли на выносливость — «Citroen Raid». Участвовать в них мог любой — достаточно купить новый 2CV, снабжённый специальным усиливающим «обвесом», помогающим выдержать длительный пробег по разбитым дорогам и бездорожью. Самыми известными стали ралли Париж-Персеполис-Париж протяжённостью 13500км — на них собиралось порядка полутысячи 2CV. Также в Европе были популярны кольцевые гонки по бездорожью «2CV Cross», где молодые водители могли с не меньшим успехом разбить свои «Де Шво», не покидая родного континента.

В 1981 году на ярко-жёлтом 2CV прокатился Джеймс Бонд в фильме Только для ваших глаз. В частности, в замысловатой погоне по оливковой роще Бонд уходил от преследовавшей его en:Peugeot 504, используя уникальные возможности «слегка усовершенствованного» 2CV. На машине в фильме был установлен вдвое более мощный четырёхцилиндровый мотор от en:Citroen GS. В честь этого знаменательного события Citroen выпустил модификацию «007» — с обычным мотором, отличавшуюся от серийной только ярко-жёлтым цветом, надписями «007» на передних дверях и наклейками, изображавшими дырки от пуль. Была популярна также игрушечная машина от en:Corgi Toys по мотивам этого «спецвыпуска».

Существовали и другие «сувенирные» выпуски 2CV, посвящённые различным рекламным акциям, спортивным соревнованиям и т. п. «Чарльстон» и «Долли» были доступны как серийные модели с 1981 и 1985 гг. соответственно. Основные отличия всех их от базового «Special» состояли в деталях интерьера и схемах окраски, искусно подчёркивавших несомненный анахронизм общего стиля. Часть элементов салона использовалась от модификации «Club», выпускавшейся в 70-х. Citroen, возможно надеялся заполучить потенциальных клиентов Volkswagen — любителей «альтернативного ретро», поскольку любимый народом «Жук» исчез с европейского рынка ещё в 1978-м и был доступен только по спецзаказу из Мексики, где производство VW сохранялось и в 80-е годы.

Конструкция

«Де Шво» 48-го года был технологически достаточно совершенен для машины любой ценовой категории, не только как чуть ли не самый дешёвый автомобиль на Земле. Хотя окраска и внешние детали за 42 года серийного выпуска менялись неоднократно, единственным действительно крупным изменением стала установка дисковых тормозов взамен барабанных на передние колёса в 1981 году (от снятой с производства Dyane).

Модель 1948 года отличали:

  • оригинальная независимая подвеска на продольных рычагах, в которой горизонтальные пружины переднего и заднего колёс одного борта упирались друг в друга через общую стойку;
  • полузакрытые задние крылья, которые, однако, в силу конструкции подвески не мешали смене колеса;
  • передний привод
  • передние тормоза на картере коробки, до полуосей, что уменьшало неподрессоренную массу и делало ход более плавным;
  • гидравлический привод всех тормозов (на Austin Mini тех лет, например, задние тормоза были механическими);
  • маленький и лёгкий оппозитный двигатель воздушного охлаждения (верхнеклапанный, хотя в то время нижнеклапанный ещё был обычным явлением), установленный перед передней осью, что улучшало развесовку переднеприводной машины и понижало центр тяжести;
  • четырёхскоростная коробка передач (для того времени обычны трёхскоростные), с оригинальным поворотно-вытяжным переключателем на приборной панели;
  • съёмные передние и задние крылья на винтах;
  • легкосъемные двери, капот, впоследствии — и багажник, на специальных петлях;
  • передние двери, открывающиеся назад по ходу (как у многих довоенных машин)
  • откидные (вверх) форточки — в 48-м году подъёмные стёкла считались слишком дорогими;
  • съёмная матерчатая крыша — вкупе со съёмным багажником позволяла получить из пассажирского автомобиля практически пикап;
  • реечный рулевой механизм, встроенный в балку передней подвески, расположенную за передними колёсами — достаточно безопасен при лобовом столкновении;
  • головные фары, регулируемые по загрузке;
  • отопитель (на английских серийных микролитражках появились только в 60-е)

Кузов состоял из Н-образного подрамника и трубчатого пространственного каркаса, обшитого тонкими стальными панелями. Поскольку машина проектировалась низкоскоростной, аэродинамике не уделили практически никакого внимания. Поэтому Cx получился на редкость высоким — 0,51.

Подвеска 2CV была до смешного мягкой — грузный пассажир мог опасно накренить машину; по «кивку», правда, она была чуть более устойчива. Подвеска на одиночных продольных качающихся рычагах со взаимонагружающими пружинами, разработанная Альфонсом Форсо, в совокупности с «трансмиссионными» передними тормозами обеспечивала меньшие неподрессоренные массы, чем существовавшие на то время другие пружинные и рессорные подвески.

Немного найдётся на свете автомобилей, сравнимых с Citroen 2CV. Как только его не называли: «гадкий утёнок», «застеклённое кресло-качалка», «мой малыш» и даже «самый некрасивый автомобиль в мире»… Этот автомобиль стал неизменным героем французских кинокомедий — спутником неудачников и разинь, в одной из которых вообще развалился на части после столкновения с дорогим «Rolls-Royce». Но, несмотря на такое, мягко говоря, пренебрежительное отношение, этот неказистый автомобиль с подчёркнуто примитивной внешностью побил все рекорды популярности, продержавшись на конвейере более 40 летК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 5136 дней].
Галерея
250SE 250SE Hoffmann 2CV cabriolet 300SE 280SE 3.5

Интересные факты

Напишите отзыв о статье "Citroën 2CV"

Примечания

  1. 1 2 [www.just-auto.com/factsheet.aspx?ID=201 Citroën: Automotive Industry Factsheet]  (англ.)

Ссылки

  • Вараксин В. М. [www.auto1.ua/suv/articles/cars/citroen/citroen/a20.html Citroën 2CV — самый некрасивый автомобиль в мире]. Auto1.ua. — «Индивидуальность модели Citroën 2CV заключается в отсутствии у неё всего — мощности, скорости, роскоши и агрессивности»  Проверено 5 марта 2010. [www.webcitation.org/66U0BTa3i Архивировано из первоисточника 27 марта 2012].


Отрывок, характеризующий Citroën 2CV

В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.