Confiteor

Confiteor (конфи́теор, от лат. confíteor, «исповедую») — краткая покаянная молитва, читаемая в Римско-католической церкви в начале мессы, а также в некоторых других случаях. Характерными особенностями данной молитвы является молитвенное обращение как к святым, так и к другим стоящим в храме молящимся, а также троекратное биение себя в грудь в знак покаяния, сопровождающее произнесение слов «Mea culpa».

Практика чтения Confíteor основана на восходящем к первым векам христианства понимании необходимости принесения покаяния перед совершением Евхаристической Жертвы. Сам текст покаянной молитвы с течением веков изменялся, пока не был закреплён в XVI веке в Миссале Папы св. Пия V. В таком виде он читался до середины XX века (а католиками-традиционалистами читается до настоящего времени). В ходе литургической реформы Папы Павла VI текст Confiteor и порядок его чтения были несколько изменены. В данной статье описывается как традиционная, так и современная практика.

Дореформенная практика

Текст молитвы Confiteor в традиционном варианте:

Confíteor Deo omnipoténti, beátæ Maríæ semper Vírgini, beáto Michaéli Archángelo, beáto Joanni Baptístæ, sanctis Apóstolis Petro et Paulo, ómnibus Sanctis, et vobis, fratres (et tibi, pater), quia peccávi nimis cogitatióne, verbo et ópere: mea culpa, mea culpa, mea máxima culpa. Ideo precor beátam Maríam semper Vírginem, beátum Michaélem Archángelum, beátum Joánnem Baptístam, sanctos Apóstolos Petrum et Paulum, omnes Sanctos, et vos, fratres (et te, pater), oráre pro me ad Dóminum Deum nostrum.

По-русски: Исповедую Богу всемогущему, блаженой приснодеве Марии, блаженному Михаилу Архангелу, блаженному Иоанну Крестителю, святым Апостолам Петру и Павлу, всем святым, и вам, братья (и тебе, отче), что я согрешил много мыслью, словом и делом. Моя вина, моя вина, моя величайшая вина. Поэтому прошу блаженную приснодеву Марию, блаженного Михаила Архангела, блаженного Иоанна Крестителя, святых Апостолов Петра и Павла, всех святых и вас, братья (и тебя, отче), молитесь за меня Господу Богу нашему.

(Приводится по возможности дословный, но не богослужебный перевод, поскольку в богослужении мог употребляться только латинский вариант, национальные переводы, если были, могли использоваться только для справки.)

Данная молитва читалась в начале мессы два раза, в форме диалога между священником и (от имени всех собравшихся в храме) министрантом. Сначала священник читал Confiteor, а министрант отвечал:

Misereátur tui omnípotens Deus, et dimíssis peccátis tuis, perdúcat te ad vitam ætérnam. Amen.

То есть: Да помилует тебя всемогущий Бог, и простив грехи твои, приведёт тебя к жизни вечной. Аминь.

Затем министрант читал Confiteor, добавляя к тексту молитвы «et tibi, pater», а священник отвечал Misereátur, заменяя, соответственно, местоимение «ты» на «вы», то есть:

Misereátur vestri omnípotens Deus, et dimíssis peccátis vestris, perdúcat vos ad vitam ætérnam. Amen.

При произнесении слов «mea culpa, mea culpa, mea máxima culpa» читавшие трижды били себя в грудь. Это покаянный жест, восходящий ещё ко временам Ветхого Завета.

По прочтении последнего Misereátur священник читал особую разрешительную молитву:

Indulgéntiam, + absolutiónem, et remissiónem peccatórum nostrórum tríbuat nobis omnípotens et miséricors Dóminus.

То есть: Прощение, разрешение и отпущение наших грехов да подаст нам всемогущий и милосердный Господь.

Данная молитва относилась к разряду сакраменталий и не могла служить заменой Таинства Исповеди.

Помимо мессы, Confiteor читался по той же схеме на службах Первого часа (Prima) и Повечерия (Completorium), то есть, службах, которые начинали и заканчивали литургический день. При частном чтении данных служб Confiteor читался только один раз, без обращения «et vobis, fratres». Также Confiteor читался единожды и в некоторых других случаях, например, ещё раз на Мессе перед причащением верных, в случае преподания Причастия вне мессы и в некоторых других.

Современная практика

После литургической реформы был несколько изменён, среди прочего, также и текст Confiteor. В частности, были исключены упоминания большинства святых из числа упоминавшихся ранее, а к числу грехов добавился также «et omissióne», то есть «(согрешил) упущением» (в русском богослужебном переводе «неисполнением долга»). Современный латинский текст молитвы выглядит так:

Confíteor Deo omnipoténti, et vobis, fratres, quia peccávi nimis cogitatióne, verbo, ópere, et omissióne: mea culpa, mea culpa, mea máxima culpa. Ideo precor beátam Maríam semper Vírginem, omnes angelos et sanctos et vos, fratres, oráre pro me ad Dóminum Deum nostrum.

На практике в большинстве приходов эта молитва, как всё остальное богослужение, читается обычно на национальных языках. Католической Церковью в России используется следующий русский перевод:

Исповедую перед Богом Всемогущим и перед вами, братья и сестры, что я много согрешил мыслью, словом, делом и неисполнением долга: моя вина, моя вина, моя великая вина. Поэтому прошу Блаженную Приснодеву Марию, всех ангелов и святых и вас, братья и сестры, молиться обо мне Господу Богу нашему.

Эта молитва читается только один раз, священником и народом вместе, после чего (священником от имени всех) читается Misereatur:

Misereatur nostri omnipotens Deus et, dimissis peccatis nostris, perducat nos ad vitam aeternam. Amen.

Да помилует нас Всемогущий Бог и, простив нам грехи наши, приведёт нас к жизни вечной. Аминь.

Разрешительная молитва Indulgentiam не читается вовсе.

Следует отметить, что приведённый здесь русский перевод практически соответствует латинскому оригиналу. Однако в некоторых других языках, в частности, западноевропейских, может использоваться более упрощённая форма. Например, текст Confiteor в английском языке:

I confess to almighty God, and to you, my brothers and sisters, that I have sinned through my own fault in my thoughts and in my words, in what I have done, and in what I have failed to do; and I ask blessed Mary, ever virgin, all the angels and saints, and you, my brothers and sisters, to pray for me to the Lord our God.

Или во французском:

Je confesse à Dieu tout-puissant, je reconnais devant mes frères, que j’ai péché en pensée, en parole, par action et par omission; oui, j’ai vraiment péché. C’est pourquoi je supplie la Vierge Marie, les anges et tous les saints, et vous aussi, mes frères, de prier pour moi le Seigneur notre Dieu.

Места для обряда «биения в грудь» в подобных редакциях уже не остаётся.

В некоторых случаях чтение Confiteor может заменяться другими покаянными формами. Например, в воскресные дни есть практика окропления верующих святой водой при пении стихов из 50-го псалма. Кроме того, сам чин мессы предусматривает возможность замены Confíteor иными покаянными молитвами, при этом покаянная молитва фактчески соединяется со следующей частью мессы, Kyrie.

Помимо мессы, Confiteor может также читаться на Повечерии, но тоже лишь как одна из возможных форм покаяния.

Аналоги в иных богослужебных обрядах

Молитва Confiteor и весь покаянный чин в начале мессы являются частью комплекса молитв и священнодействий, предваряющих собственно евхаристию и обычно называемых Accessus ad altare. Аналогичные чины присутствуют в том или ином виде во всех ныне существующих богослужебных обрядах, некоторые их этих чинов являются прямым аналогом Confiteor .

В византийском обряде

В результате сложного развития византийских литургий Василия Великого и Иоанна Златоуста покаянная молитва священника оказалась в начале литургии верных и читается тайно (вполголоса) во время пения Херувимской песни. Текст этой молитвы одинаков для обеих литургий и известен, как минимум, с VI века , а её повсеместное распространение относится различными исследователями к периоду с VII по X век. Покаянное настроение этой молитвы соответствует римскому Confiteor: «Никтоже достоин от связавшихся плотскими похотьми и сластьми приходити, или приближитися, или служити Тебе, Царю славы…Тя убо молю, Единаго благаго и благопослушливаго: призри на мя, грешнаго и непотребнаго раба Твоего, и очисти мою душу и сердце от совести лукавыя…К Тебе бо прихожду, приклонь мою выю, и молю Ти ся, да не отвратиши лица Твоего от мене, ниже отринеши мене от отрок Твоих» . После прочтения этой молитвы и, затем, Херувимской песни предстоятель и сослужащие ему священники кланяются друг другу, молящимся в алтаре и, при открытых царских вратах, всему народу, испрашивая прощения своих грехов.

Особенный покаянный чин совершается на вечернях Прощёного воскресения и Великой среды (см. статьи Прощёное воскресенье и Великая среда).

Схожим с Confiteor является диалог священника со чтецом (Свящ.: «Простите и благословите, отцы братия…» — чтец: «Бог да простит тя, отче…»), произносимый в конце полунощницы и повечерия, а также, в некоторых случаях, непосредственно перед литургией (эта последняя практика сейчас сохранилась только в дониконовском обряде). При частном чтении полунощницы или повечерия этот диалог заменяется молитвой «Ослаби остави…»

В Англиканской церкви

В ходе английской Реформации на основе римской мессы был создан специфический англиканский чин литургии. Томас Кранмер сохранил Confiteor, хотя текст его существенно изменился. В соответствии с действующей Книгой общих молитв 1662 года в составе англиканской литургии существуют два покаянных чина :

1. В начале литургии после коленопреклоненного чтения священником и народом «Отче наш» и неизменной коллекты священник последовательно возглашает народу десять заповедей, а коленопреклоненный народ отвечает после каждой заповеди: «Господи, помилуй нас и склони наши сердца к исполнению этого закона»
2. Непосредственно перед анафорой:

• Священник и народ преклоняют колена и читают молитву общего покаяния: «Всемогущий Боже, Отче Господа нашего Иисуса Христа, Творец всего сущего, Судья всех людей! Исповедуем и оплакиваем наши бесчисленные грехи и беззакония, соделанные нами во всякое время мыслью, словом и делом против Твоего Божественного величия, вызывающие на нас Твои справедливые гнев и негодование. Мы искренне раскаиваемся и всем сердцем скорбим о наших беззакониях; мы печалимся, воспоминая о них, и не можем понести их невыносимое бремя. Помилуй нас, помилуй нас, милосерднейший Отче, ради Сына Твоего Господа нашего Иисуса Христа. Прости нам прежде соделанное нами и даруй нам всегда служить и благоугождать Тебе в обновлённой жизни, к чести и славе Твоего имени. Через Господа нашего Иисуса Христа.».
• Священник читает над причастниками молитву отпущения грехов: «Всемогущий Бог, наш небесный Отец, по Своей великой милости обещавший прощение грехов всем, с сердечным покаянием и истинной верой обратившимся к Нему, да помилует вас, да простит и отпустит вам все грехи, утвердит и укрепит вас в ваших добродетелях, и введёт вас в жизнь вечную через Христа Господа нашего»

Влияние на светскую культуру

В светскую культуру от молитвы Confiteor вошло выражение «Mea culpa», как знак признания своей вины. Его можно встретить, в частности, в произведениях Ф. М. Достоевского; Джона Бойда («Последний звездолёт с Земли») и др..

Отрывок, характеризующий Confiteor

Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.