Corpus juris canonici

Corpus juris canonici (с лат. — «Корпус канонического права») — общее название сборников норм, руководивших деятельностью Римско-католической церкви в духовной и светской юрисдикции и определявших её строй в средние века. Название, данное в противоположность римскому Corpus juris civilis (Корпусу гражданского права), употреблялось с довольно давнего времени, но окончательно утвердилось только в XVI веке, в применении к полному изданию всех источников канонического права, сделанному впервые в 1499—1502 годах в Париже доктором права Жаном Шаппюи (фр. Jean Chappuis) и Виталем (Vital).

Corpus juris canonici — по своему составу и содержанию — представляет последовательную историю развития источников канонического права, начиная с его исходных моментов на Западе до конца XVI века (1582), когда было опубликовано, по распоряжению папы Григория XIII, его последнее официальное издание.

Состоит из пяти частей:

1. Декрет Грациана (прим. перв. половина XII века).
2. Cборник декреталий Григория IX (составленный около 1234 г. и содержащий в себе папские распоряжения со времени папы Александра III).
3. Дополнительный сборник папских декреталий и канонов, называется обыкновенно Sexta (составленный по приказанию Бонифация VIII и посланный им в 1298 году в университеты Болоньи и Парижа, для руководства при обучении докторов; включает декреталии, изданные после Григория IX, а также постановления лионских соборов 1245 и 1274 годов);
4. «Климентины» — сборник папских декреталий, исполненный в 1313 г. по приказу папы Климента V, одобренный консисторией и посланный в орлеанский университет, занимавший тогда первое место в Европе.
5. Два сборника дополнений к Клементинам под названием «Extravagantes», — то есть «вне официальных Клементин»: «Extravagantes Joannis XXII» (декреталии до времени этого папы) и «Extravagantes communes» (декреталии последующие, до Сикста V); они составили пятую книгу, получившую название Corpus juris canonici non clausum.

Папа Пий IV в 1563 году учредил комиссию из кардиналов и учёных, которые должны были приготовить новое издание Корпуса вместо частных, из-за усилившейся критики его текста учёными. Труд этот был закончен в 1580 году при папе Григории XIII и опубликован в 1582 году; он известен под именем издания «римских корректоров» (correctores romani). Позднее, впрочем, к Corpus juris canonici были присоединены ещё несколько трудов, получивших большой авторитет.

Содержание

Первая часть: декрет Грациана (ок. 1150)

«Декрет Грациана» включает систематически обработанные источники канонического права до середины XII века (декрет издан немного раньше 1150 года). Эта часть делится на 3 отдела, включающие:

• а) источники права и учение о лицах (этот отдел цитируется так: с. (canon) Audite, D. (distinctio) 34 или с. 6, D. 34.);
• б) церковную юрисдикцию (цитируется: с (canon) Omnibus, С. (causa) 2, Q. (quaestio) 5 или с. 19 (номер канона вместо его заглавия), С. 3, Q. 5.);
• в) таинства и обряды (цитируется: с. Venerabiles D. 3 de const. и т. д.)

Вторая часть: сборник Григория IX (ок. 1234)

Вторая часть Corpus juris canonici заключает в себе сборник декреталий Григория IX (Decretales Gregorii IX), составленный около 1234 г. и содержащий в себе папские распоряжения начиная со времени папы Александра III, разбитые до того времени на пять отдельных сборников (так называемые: 1/ compilationes prima, 2/ c. secunda, 3/ c. tertia; 4/ c. quatra и 5/ c. quinta); деление на пять частей удержалось и в сборнике Григория IX.

В отличие от декрета Грациана, содержащего право в научной обработке — то, что римляне называли jus, — декреталии содержат прямые законодательные постановления (). Поэтому первую часть Corpus juris canonici сравнивают с дигестами Corpus juris civilis, вторую — с кодексом.

Вторая часть цитируется так: с. (canon) Quoties, E., Extr. или просто X (означает extra, то есть часть вне декрета Грациана), de pactis (название титула, к которому прибавляют книгу и номер, под которым он стоит в Корпусе — I, 35).

Третья часть: дополнительный сборник (1298)

Третью часть составляет дополнительный сборник папских декреталий и канонов, составленный по приказанию Бонифация VIII и посланный им в 1298 году в университеты Болоньи и Парижа, для руководства при обучении докторов. Сборник заключает в себе декреталии, изданные после Григория IX, а также постановления лионских соборов — первого в 1245 и второго в 1274 годах); разделяется на пять частей и, являясь дополнением к прежним пяти компиляциям декреталий, называется обыкновенно «Sexta» (Шестой). Цитируется также, как сборник Григория, с заменой Х цифрой VI.

Четвёртая часть: Климентины (1313)

Четвертую часть Corpus juris canonici составляют так называемые «Климентины» (Клементины) — сборник папских декреталий, исполненный в 1313 году по приказу папы Климента V, консисторией и посланный в орлеанский университет, занимавший тогда первое место в Европе; университеты парижский и болонский получили сборник только при папе Иоанне XXII. Климентины, составляя последний официальный сборник декреталий, называются поэтому Corpus juris canonici clausum. После них делались дополнения — комментаторами и издателями отдельных частей источников канонического права.

Пятая часть: Климентины Extravagantes (1499—1502)

Парижский доктор права Жан Шаппюи (Chappuis), первый издатель полного Corpus juris canonici, дополнил Климентины двумя сборниками, названными им «Extravagantes Joannis XXII» (декреталии до времени этого папы) и «Extravagantes communes» (декреталии последующие, до Сикста V). Термин «Extravagantes» означал, что сборник был вне официальных Климентин. Оба сборника составили пятую книгу Corpus juris canonici, разделённую на пять частей и называемую Corpus juris canonici non clausum. Цитируют «Климентины Extravagantes» также, как Sexta, заменяя VI словами Clem., S. XXII и Extr. Com.

Дополнения (1563 и 1671) и новое издание (1879)

Позднее к Corpus juris canonici было присоединено ещё несколько трудов, пользовавшихся авторитетом. Один из них дополнил то, чего недоставало Corpus juris canonici для полной аналогии состава его с Corpus juris civilis. Это — «Институции Ланселотти» (Giovan Paolo Lancellotti; Institutiones iuris canonici; 1563), присоединение которых к Корпусу было одобрено папой Павлом V — небольшой учебник, представляющий собой ясное и удобное резюме канонического права. Второе добавление, сделанное Пьером Матьё — собрание последующих решений пап, до Сикста V включительно (ум. 1590). Это добавление (Liber septimus; с лат. — «седьмая книга») появилось в лионском издании 1671 года.

Новейшее критическое издание Corpus juris canonici сделано только в 1879—1880 гг. профессором Фридбергом (Emil Albert Friedberg; Лейпциг).

Значение

Являясь основным источником западноевропейского церковного права, Corpus juris canonici имеет большое значение и как источник многих постановлений международного, государственного и уголовного права. Особенно сильное влияние оказывали нормы Корпуса на развитие уголовного и гражданского процесса и гражданского права Франции и Германии. Для последнего это влияние было велико не только в области семейного права, но и других отделов. Будучи отчасти проводником в жизнь римских норм, Корпус вводил и ряд видоизменений римского права, часто представлявших компромисс между римскими и национальными германскими или французскими правовыми идеями. Он является поэтому очень важным источником, наравне с Corpus juris civilis, и для так называемого «современного римского права».

См. также

• Кодекс канонического права

Отрывок, характеризующий Corpus juris canonici

Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.