Cults of Unreason

Ку́льты безрассу́дства
Обложка издания 1975 года
Общая информация
Автор:	Кристофер Ричи Эванс
Жанр:	научный скептицизм
Оригинальная версия
Название:	англ. Cults of Unreason
Язык:	английский
Место издания:	Лондон
Издательство:	George G. Harrap and Co.
Год издания:	1973
Русская версия

Ку́льты безрассу́дства (англ. Cults of Unreason) — документальная книга о непривычных религиозных системах, написанная информатиком и экспериментальным психологом Кристофером Ричи Эвансом. Книга впервые была опубликована в 1973 году в Великобритании издательством George G. Harrap and Co. и в 1974 году в США издательством Farrar, Straus and Giroux. В 1975 году книга была выпущена издательством Delacorte Press в мягкой обложке. В 1976 году книга была переведена на немецкий язык и была опубликована в Германии издательством Rowohlt Verlag.

Эванс рассматривает в своей книге саентологию и дианетику, НЛО-религии, веру в существование Атлантиды, биологическую обратную связь, восточные религии, йогу, чёрный ящик. Он отмечал, что данные системы и группы соединили в себе технологические достижения и теологию, и получили хороший спрос из-за отказа современных людей от поиска сил, уюта и сопричастности в традиционных религиях и в науке.

Отзывы

Британский писатель Джеймс Баллард отмечал: «'„Культы безрассудства“ это увлекательная книга, живой и захватывающий письменный отчёт о необыкновенных религиях и психокультах, которым современные наука и технологии подарили жизнь. Раздел про саентологию это блестящее проявление находчивости»

Британский писатель Брайан Олдис обращаясь к книге указал, что «её достоинства, как я вижу, не только в том, что предоставляется краткая справка о „сумасбродных культах“ современности, вроде саентологии, а в том, что излагается это здравомысленно и с долей юмора».

Главный редактор журнала The New Scientist Бернард Диксон писал: «Эванс всегда яркий и осведомлённый. […] Упоительное чтение. Его повествование о саентологии является самым лучшим из тех, что я когда-либо читал. Неповторимый и живой первоисточник о культах безрассудства».

Редактор отдела науки газеты Financial Times Дэвид Фишлок указывал, что «доктор Эванс приложил немало умений для того, чтобы представить эту восхитительную книгу: скептицизм учёного, понимание человеческого поведения психолога и чутьё журналиста при изложении истории».

Британский журнал The Spectator писал: «Жизнь Л. Рона Хаббарда — Большого папы движения — c любовью выведена до мельчайших частей от начала его начинаний с „дианетикой“ до его отношений с томатами и его последующих авантюр с Морской организацией. Прочтите эту книгу ради разгадки. И прочтите её ради того, чтобы узнать о том, что Иисус жив и находится на Венере, что произошло с доктором Вальтером Вампе, почему летающие тарелки прибыли Уорминстер, и что это за прибамбас».

Американский религиовед Джордж Крайссайдс привёл название книги Эванса в качестве примера того, что новые религиозные движения воспринимаются в обществе, как причудливые, нелепые, неразумные, хотя, по мнению Крайссайдса, они имеют в своих учениях разумное зерно.

Издания

• Evans C. [www.xenu-directory.net/mirrors/www.whyaretheydead.net/krasel/books/evans/title.html Cults of Unreason]. — New York: Farrar, Straus and Giroux, 1974. — 257 p. — ISBN 0-374-13324-7.

Литература

• [books.google.ru/books?id=UhbxG8W6O48C&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false American Studies: An Annotated Bibliography] / Jack Salzman (ed.). — Cambridge: Cambridge University Press, 1986. — Vol. 2. — 2058 p.
• Chryssides G. D. [books.google.ru/books?id=S4_rodMYMygC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Exploring New Religions]. — A&C Black, 2001. — 416 p.
• Gordon A. [books.google.ru/books?id=s5X-vdq7RWEC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Empire of Dreams: The Science Fiction and Fantasy Films of Steven Spielberg]. — Rowman & Littlefield, 2008. — 291 p.
• Spangenburg R., Moser D. [books.google.ru/books?id=HG2lB95w1GAC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Modern Science, 1896-1945]. — Infobase Publishing, 2009. — 225 p.

Отрывок, характеризующий Cults of Unreason

– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?