DMJ

Поделись знанием:
(перенаправлено с «D.M.J.»)
Перейти к: навигация, поиск
D.M.J.
Меркурий
Жанр

Old School
хип-хоп
брейк-данс

Годы

19861994

Страны

СССР,
Россия

Откуда

Москва

Лейблы

Gala Records

Состав

Игорь Захаров
Краб
Николай Андреев

Бывшие
участники

Олег Смолин †
Артур Игнатов †
Мутабор
Константин Михайлов
El Fogo
Пинчер
Тимур Мангол
Резиновый

Другие
проекты

Bad Balance
Мальчишник
Михей и Джуманджи
Dolphin
DJ Mutabor
Мастер ШЕFF

[old-skool.ru/publ/1-1-0-12 DMJ на oldschool.ru]
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан) К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

D.M.J. (Ди-Эм-Джей) — советская и российская брейк-данс и хип-хоп группа, одна из первых рэп-групп в СССР.

Участники DMJ были брейкерами, диджеями и граффитчками из Москвы в 1986—1987 годах, были друзьями Дельфина и группы Bad Balance, которые стали в будущем популярными. Но, в отличие от Bad B, славы и дальнейшего развития группа не получила, все разошлись кто куда: брейкеры Краб, Тимур Мангол ушли на подтанцовку к Bad B и группе «Мальчишник», а один из диджеев группы — Мутабор (Павел Галкин) — ушёл в группу «Мальчишник» в качестве MC и диджея, вместе с Дельфином. Творчество группы прекращается в 1994—1995 годах.

Впервые группа брейкеров была замечена в фильме «Курьер», где DMJ (тогда — «Меркурий») танцевала брейк-данс.





История группы

Будущие участники группы познакомились в Москве в 1985 году, это были брейкеры, трейдеры и граффитчики.

Изначально группа была дуэтом, называлась «Меркурий», занималась только брейк-дансом и создали её Олег Смолин † и Игорь Захаров (ныне занимающийся сейчас своим Театром Квасса). Пинчер, Краб, Артур Игнатов, Ваня Синий, Тимур Мангол и Резиновый тогда ещё ничего не видели, и уж тем более - не умели. Весной 1986 «Меркурий» стал трио - появился длинный и худой Костик Михайлов (сын актёра Александра Михайлова, ныне DJ радио «MAXIMUM»). Летом 1987 на брейк-фестивале в Паланге Костик Михайлов стал Роботом №1 Советского Союза, а Игорь Захаров - Роботом №2. Но весной 1988 года Костика забрали в армию, и вместо него в трио «Меркурий» взяли Артура Игнатова.

Все они, по словам Пинчера, были единой тусовкой и тогда назывались «D.M.J. Clan», и раньше в эту группу входили Влад «Шеф» Валов, Сергей «Михей» Крутиков, Андрей «Дельфин» Лысиков, Андрей «Дэн» Котов и Олег «Олень» Башкатов, но все они ушли создав свои проекты, более успешные, чем DMJ. Но именно с DMJ всё и началось.

Музыкой группы начали заниматься Мутабор и Игорь Захаров. Тогда Артур Игнатов придумал первый свой текст, им заинтересовался Мутабор и решил сделать музыкальную композицию к этому тексту, Артур взял у своего папы денег, и они записали свой первый трек. Так клан DMJ начала заниматься музыкальным творчеством.

Идею переименовать «Меркурий» в «DMJ» придумал Игорь Захаров: «DJ» — это тот, кто на винилах работает, «M» — это «Меркурий», вот так и назвали, «ДиМеркурийДжей» (DMJ).

Артисты DMJ стали записываться на Pavian Records, треки DMJ активно ставили в Москве в 1988—1991 годах. Первый альбом DMJ назывался «Rap Of Power», вышел только в 1993 году, в этом ребятам помогли их друзья — группа Bad Balance, представив ребят на Gala Records, где записывались они сами.

1993 год — это насыщенный год для группы. Помимо альбома «Rap of Power», в 1993 году выходит другой альбом — «Этот Мир Мой», где были собраны более ранние треки, альбом принёс группе первую популярность среди молодёжи. В 1994—1995 годах переиздаётся альбом DMJ — «Rap of Power», теперь этот альбом выпускался на кассетах вместе с альбомом певицы Лики M.C.

Группа DMJ вошла в состав «Bad B PRO», музыкального проекта, созданного группой Bad B. Также DMJ участвовала в записи альбома Bad B «Город джунглей».

В середине 1990-х группа практически не существовала. Все участники группы ушли на заработки. В группе остались Резиновый, Краб, Захаров и Артур Игнатов, они записали третий альбом, но он не был реализован. Прошло немного времени, и Артур Игнатов, «генератор идей» в группе, погиб. После этого группа распалась окончательно.

  • Игорь Захаров и Краб продолжают готовить музыкальные проекты.
  • Мангол после распада группы ушёл в группу «Михей и Джуманджи».
  • Мутабор ушёл в «Мальчишник» и остался там вплоть до наших дней.
  • Эй-Кей и Пинчер создали свои брейк-школы. В данный момент они создают труппу брейкеров-артистов, в надежде создать «брейк-театр».

Дискография

  • 1992 — «Rap Of Power»
  • 1993 — «Этот Мир Мой»
  • 1993 — «Rap Of Power/Lika MC» (коллекционное переиздание альбома)

Синглы и композиции с участием DMJ

  • DMJ — Ты виноват
  • Bad Balance — Отсос
  • Bad Balance ft. DMJ — Московский ОлдСкул
  • Bad Balance ft. DMJ & Da-108 — Рэп-мастерская

Видеография

  • Последнее слово (1993)

См. также

Напишите отзыв о статье "DMJ"

Ссылки

  • [www.myspace.com/igoza Записи группы]
  • [old-skool.ru/publ/1-1-0-12 Интервью с Пинчером из DMJ]
  • [www.youtube.com/watch?v=NcDU9uVkJfw Mercury on Break dance session Kaunas 1987]
  • [www.youtube.com/watch?v=BEmWAjp2FXc Меркурий, Федор Дунаевский (Курьер), едут в Палангу на брейк-фестиваль с рижской break-dance группой 120/80]

Отрывок, характеризующий DMJ

Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.