Dagenham Dave

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Dagenham Dave
Исполнитель

The Stranglers

Альбом

No More Heroes

Дата выпуска

1977

Дата записи

1977

Жанр

панк-рок

Длительность

03:19

Лейбл

United Artists Records

Автор

Жан-Жак Бернел
Хью Корнуэлл
Дэйв Гринфилд
Джет Блэк

Продюсер

Мартин Рашент

Трек-лист альбома «No More Heroes»
Dead Ringer
(3)
Dagenham Dave
(4)
Bring on the Nubiles
(5)

Dagenham Dave — четвёртый трек второго студийного альбома No More Heroes британской панк-группы The Stranglers, выпущенного в 1977 году United Artists Records. Песня была написана четырьмя участниками группы в память о своём самом преданном фэне, который в трудные периоды помогал музыкантам и оказал на них значительное интеллектуальное влияние.[1][2] 9 февраля 1977 года Дэйв покончил с собой, бросившись с Тауэрского моста в Темзу.[3]



История

«Дэйв был из другого города, вполне возможно, Манчестера», — такими словами начинается песня, посвященная его памяти. Так это и было в действительности, но своё прозвище он получил от Хью Корнуэлла, поскольку некоторое время работал на заводе Форда в Дэгенхэме.

Впервые Дэйв побывал на концерте The Stranglers в клубе Pig & Whistle, после чего взял за обыкновение бывать на каждом их выступлении. Как писал фэнзин Strangled, «Дэйв сразу же полюбил группу, потому что был — личность, а The Stranglers привлекали к себе сильных личностей»[3].

Дэйв был сыном шахтера, воспитывался в тяжелых условиях и (как вспоминала позже Бренда, его подруга) с детства выработал в себе страстную ненависть к любой власти. По убеждениям он был пламенным социалистом. При этом по свидетельству всех участников The Stranglers, Дэйв был истинным интеллектуалом, («Dave was so far ahead…») и с настоящей страстью предавался чтению («Had read De Sade to Marx. More read than me and you…»). Бернел (француз по происхождению) утверждал, что именно Дэйв из Дэгенхэма впервые познакомил его с поэзией Рембо и Верлена[1].

Работа на строительстве приносила Дэйву неплохие заработки (отсюда: «Scaffolding pays good bread, it pays for drugs and kicks…»). Он проживал с Брендой в гостинице, в районе Сассекс-гарденз неподалеку от станции Бэйсуотер. Не отягощённая домашними делами, каждый вечер пара ходила в кино, в театр или на концерт. Как вспоминала Бренда (которой Хью также дал прозвище: Bren Gun), нередко случалось, что из клуба «The Nashville», где выступали The Stranglers, они направлялись на концерт Лондонского филармонического оркестра в Фестивал-холле.[3]

С первого же дня знакомства с группой Дэйв понял, что у неё большой потенциал, и не уставал убеждать музыкантов в том, что их ждёт всемирная слава. Но в те дни The Stranglers переживали трудные времена, практически голодали, получая за концерт нередко лишь по 25 фунтов. Каждый раз Дэйв по окончании выступления угощал музыкантов и рабочих сцены выпивкой, а нередко и ужином, тратя подчас по 50 фунтов за вечер. Не раздумывая, он приглашал квартет к себе в гостиничный номер, если оказывалось, что им негде переночевать.[3]

Вскоре The Stranglers стали называть Дэйва своим «фэном номер один». О будущем группы он волновался больше, чем она сама: все её проблемы, прежде всего, финансовые, были его проблемами.

Наконец, в конце 1976 года стало ясно, что на музыкальной сцене Британии происходят важные перемены. Появились The Sex Pistols, Clash, Damned, и на концерты The Stranglers стала приходить совсем иная аудитория. Дэйву нравилась музыка «новой волны», но с панками он не имел ничего общего.

Между тем, у The Stranglers завязалась дружба с панками из района Финчли, которые своей штаб-квартирой избрали паб «Torrington» и стали завсегдатаями концертов группы. Хью называл их сначала Finchley Freds, затем переименовал в Finchley Boys — таковыми они и остались в истории лондонской панк-сцены.

Впервые позиции Дэйва в иерархии The Stranglers поколебались. В окружении группы появились более молодые, в чём-то более интересные музыкантам люди. Первым делом Дэйв подрался с Финчли-боями на концерте The Stranglers в 100 Club. Против него бились семеро; ни одна из сторон не одержала победу, но у Дэйва оказались сломаны два ребра и обнаружилась трещина в надбровье. Как вспоминали знавшие его люди, «это было началом конца».

Наступил 1977 год. The Stranglers наконец-то подписали контракт с United Artists. Это был день триумфа для всех, кто верил в них с самого начала, прежде всего для Дэйва. Он присутствовал в студии, когда записывался альбом Rattus Norvegicus, более того, смело указывал продюсеру Мартину Рашенту, каким должен быть звук. Бренда не выдержала такой жизни и переехала к матери в Сассекс. Дэйв умолял её вернуться, но уговоры были бесполезны.

До сих пор знавшие Дэйва люди расходятся во мнении относительно того, что послужило непосредственной причиной его гибели («What were his thoughts that night?…»). Жан-Жак Бёрнел уверен в том, что Дэйв не смог примириться с тем, что утратил статус, перестал быть группе необходим («It was too much for him…»). Между тем, как считали многие, Дэйв страдал раздвоением личности; более того, в разговорах упоминал о том, что однажды ему был поставлен диагноз: «параноидная шизофрения». Эта версия также нашла себе место в тексте песни («There’s certainly sickness here…»).

Как бы то ни было, 9 февраля 1977 года тело Дэйва было найдено у берегов Темзы. Он покончил с собой, бросившись в ледяную воду с Тауэрского моста.

Участники записи

Напишите отзыв о статье "Dagenham Dave"

Примечания

  1. 1 2 Chris Salevicz. [www.webinblack.co.uk/Stranglers_American_Interv.htm The American Interview]. NME, www.webinblack.co.uk (1979). Проверено 26 октября 2009. [www.webcitation.org/5w5lORxRd Архивировано из первоисточника 29 января 2011].
  2. [www.dooyoo.co.uk/music-records/no-more-heros-the-stranglers/1098717/#rev No More Heroes] (англ.). — www.dooyoo.co.uk. Проверено 26 октября 2009. [www.webcitation.org/66o2LhiNv Архивировано из первоисточника 10 апреля 2012].
  3. 1 2 3 4 Chiswick Charlie, Duncan Doughnuts & Bren Gun. [www.punk77.co.uk/groups/Stranglersdagenhamdave.htm Dagenham Dave]. Volume 2, No 6 Strangled ,www.punk77.co.uk. Проверено 26 октября 2009. [www.webcitation.org/65fmtRUbt Архивировано из первоисточника 23 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Dagenham Dave

– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.