Divini Redemptoris

Divini Redemptoris (лат. Божественного искупителя, полное название «Divini Redemptoris (О безбожном коммунизме)») — энциклика папы Пия XI, обращённая против коммунистического учения — «большевистского и безбожного коммунизма, цель которого — разрушить общественный порядок и подорвать самые основы христианской цивилизации».

«Divini Redemptoris» — один из трёх документов папской власти, в которых Ватикан изложил своё отношение к острейшим проблемам второй половины 1930-х годов. Три энциклики, работа над которыми длилась несколько месяцев, были готовы к началу марта 1937 г. и в том же месяце опубликованы. 14 марта вышла энциклика на немецком языке «Mit brennender Sorge» («C oгромной обеспокоенностью»), 19 марта — латинская энциклика «Divini Redemptoris» и 28 марта — энциклика на испанском языке «Nos es muy conocida» («Нам хорошо известна»).

Католическая церковь и коммунистическое учение

В папской энциклике не предлагалось каких-либо изменений в отношении католической церкви к коммунизму. Как писал известный советский антиклерикальный публицист И. Р. Григулевич, энциклика «решительно и категорически осуждала коммунизм, предавала его анафеме, запрещала верующим соприкасаться в какой бы то ни было степени или форме с коммунистическими идеями».

Папа Пий XI ссылался в этом на своих предшественников — Пия IX и Льва XIII, которые так же, как он, осуждали коммунистическое учение: так, Пий IX ещё в 1846 году заявлял, что это учение «совершенно противоречит естественному закону и, если будет когда-либо принято, полностью уничтожит права, собственность и имущество всех людей и само общество». В 1864 году он же отнёс социализм и коммунизм, атеизм и требование свободы совести к числу «главнейших заблуждений нашего времени», подрывающих учение католической церкви и авторитет римского папы. Лев XIII в своей энциклике «Quod Apostolici Muneris» (1878) назвал коммунизм «пагубной чумой, проникающей в кости человечества, лишь чтобы привести его к гибели».

Сам папа Пий XI с гордостью заявлял о приоритете католической церкви в борьбе против коммунистического учения: «По сути, наиболее упорные враги Церкви, что ведут из Москвы борьбу против христианской цивилизации, сами свидетельствуют своими непрестанными нападками, словом и делом, о том, что по сей час Папство продолжает верно защищать святилище христианской религии и чаще и действенней, нежели любая другая общественная власть на земле, привлекает внимание общества к угрозе коммунизма». Пий XI, призывая «энергично применять соответствующие действенные средства, чтобы преградить путь революции, которая подготавливается», хотел, по мнению И. Р. Григулевича, «показать Гитлеру, что в лице папы он может потерять надежного союзника в борьбе с коммунизмом и Страной Советов».

Дэвид Ранан (David Ranan) отмечает в своей книге «Двойной крест» (Double Cross: The Code of the Catholic Church, 2007), что энциклика «Divini Redemptoris», опубликованная всего через пять дней после появления «Mit brennender Sorge», продемонстрировала, что «католической церковью коммунизм явно рассматривался как большее зло, нежели нацизм. Нацизм в энциклике „Mit brennender Sorge“ даже не упоминался, тогда как „Divini redemptoris“ представляет собой не просто инструмент антикоммунистической пропаганды, но фактически пособие для духовенства о том, как вести наступление на коммунизм… Энцикликой „Divini Redemptoris“ настроенный прогермански кардинал Пачелли, государственный секретарь Ватикана и будущий папа Пий XII дал Германии понять, что „нормальные и добрые отношения [с Германией] будут восстановлены, как только это станет возможным“».

Содержание энциклики

Для Пия XI это было уже не первое выступление с осуждением коммунизма и атеизма. В своих энцикликах «Miserentissimus Redemptor», «Quadragesimo Anno», «Caritate Christi», «Acerba Animi», «Dilectissima Nobis» он выступал с протестами против преследований католической церкви в Советской России, Мексике (в ходе Гражданской войны 1926—1929) и республиканской Испании. В мае 1936 года папа, принимая в Риме группу беженцев из Испании, заверил их, что Святой престол продолжает защищать святилище христианской религии действенней, нежели любая другая светская власть. Ту же мысль он высказал в своём рождественском послании 1936 года. На этот раз он счёл необходимым представить всему христианскому миру всеобъемлющее изложение «пороков» коммунистической доктрины, отношения католицизма к коммунизму и способов противостояния этому «злу». Такой подход предопределил структуру энциклики, состоящей из трёх основных частей.

В первой части (пп. 7 — 24) изложены «принципы безбожного коммунизма», неприемлемые для христианской церкви:

• диалектический и исторический материализм, не оставляющий места идее Бога и надежде на жизнь души после смерти тела;
• «ложная мессианская идея» («псевдоидеал справедливости, равенства и братства в труде»),
• доктрина классовой борьбы как главного двигателя общественного развития,
• отрицание прав, достоинства и свободы человеческой личности,
• отрицание любой иерархии и божественно установленной власти,
• отрицание всех форм частной собственности на материальные блага и средства производства,
• отрицание религиозного брака и нерушимости семьи, эмансипация женщин.

Здесь же приводятся факторы, которые, по мнению главы католической церкви, привели к стремительному распространению коммунистических идей по всему миру:

• «либеральный экономический порядок», порождающий нищету и несправедливое распределение мирских благ;
• изощрённая коммунистическая пропаганда — «пропаганда столь воистину дьявольская, что подобной ей мир, быть может, никогда прежде не видывал, … направляемая из одного общего центра, … ловко приспосабливающаяся к разнообразным условиям жизни различных людей, … имеющая в своём распоряжении огромные денежные средства, гигантские организации, международные съезды и бессчетное число обученных сотрудников»;
• отсутствие эффективного идеологического противодействия — «заговор молчания» мировых СМИ в отношении «ужасов, творящихся в России, в Мексике и даже в больших районах Испании» и в отношении «столь огромной мировой организации, как российский коммунизм».

Обращаясь к вопросу о действиях сторонников коммунистического учения в СССР, Мексике и Испании, папа Пий XI подчёркивает, что никогда ранее в человеческой истории не отмечалось столь систематических и жестоких гонений на религию, священников и верующих. Терроризм, однако, не сможет предотвратить морального распада общества, бросившего вызов Творцу и законам природы.

Во второй основной части энциклики (пп. 25 — 39) «ошибкам» марксизма противопоставляется фундаментальная концепция человеческого общества, каким его видит церковь: Бог — всемогущий Творец всего и величайшая реальность, а человек, обладающий бессмертной душой, наделён своим Создателем правом на жизнь, на телесную целостность, на необходимые средства к существованию; правом стремиться к своей главной цели по пути, начертанном для него Богом; правом объединяться и правом владеть собственностью и использовать её. Человеку предназначено Богом жить в обществе, при этом общество должно служить человеку, а не наоборот. Лишь человек, а не общество в какой-либо его форме, наделён разумом и свободной нравственной волей. Человек обязан выполнять обязательства по отношению к гражданскому обществу, возложенные на него Богом, но и общество не может обманом лишать человека его прав, дарованных Богом. Социальная доктрина католической церкви предполагает взаимопомощь и сотрудничество между теми, кто обладает капиталом, и теми, кто работает, соблюдение принципов здравой корпоративной системы, уважающей надлежащую иерархическую структуру общества, гармоничное единство всех профессиональных групп во имя общего блага, гармония прав и обязанностей всех сторон, подлинное вселенское братство всех людей вне зависимости от расы и состояния.

В третьей, заключительной части энциклики предлагаются средства, способные избавить мир от «коммунистического зла», лишить коммунистическую доктрину той притягательной силы, которую она продолжает представлять для обездоленных и неимущих, для многих трудящихся. Папа призывает к духовному возрождению, отказу от мирских благ, земной собственности и наслаждений в пользу благ духовных, к умеренности, христианскому терпению, милосердию и любви к ближнему, к общественной справедливости, признанию социальных прав трудящихся и справедливой оплате труда. В энциклике говорится о необходимости широкого распространения католического учения во всех слоях общества, пропаганды социальной доктрины католической церкви через католическую печать, активного противодействия коммунистической пропаганде и попыткам коммунистических лидеров установить отношения сотрудничества с религиозными организациями в различных сферах общественной жизни: «Коммунизм дурён по самой своей сути, и никто из желающих сохранить христианскую цивилизацию не может сотрудничать с ним в каком бы то ни было предприятии». Говоря об отношениях между церковью и государством, папа Пий XI призывал к тому, чтобы государство предоставило католической церкви «полную свободу выполнять Её богоданную духовную миссию» как главной из «нравственных и религиозных сил современности».

Папская энциклика и политическая борьба

По мнению советских и западноевропейских антиклерикальных писателей и публицистов, одна из целей энциклики состояла в том, чтобы отвлечь католиков от борьбы с набирающим силу фашизмом, расколоть единый антифашистский фронт. Как писал известный деятель коммунистического движения Георгий Димитров, в ответ на политику «протянутой руки», проводившейся коммунистами по отношению к католикам, «папа римский и „святейшие“ епископы в разных странах поспешили выступить с посланиями и церковными проповедями, чтобы оградить свою паству от „страшной большевистской опасности“ — Народного фронта».

Франция. Как пишет британский исследователь Дэвид Кертис (David Curtis), энциклика «Divini Redemptoris» была опубликована в тот период, когда во Франции обострилась борьба между католической церковью и коммунистической партией за влияние в обществе (и особенно на трудящихся), а среди французских католиков существовали серьёзные разногласия по вопросам отношения к марксизму и коммунистическому учению и относительно возможности поддержки Народного фронта (1934—1938). В то время как подавляющее большинство французских католиков были закоренелыми антикоммунистами, отвергавшими политику «протянутой руки», провозглашённую коммунистами в апреле 1936 года, среди них были и так называемые «позитивные» антикоммунисты — это меньшинство считало возможным проводить различие между коммунистами как людьми, придерживающимися справедливых общественных устремлений, чью критику капиталистической системы следует поддерживать, и коммунизмом как атеистической и антигуманистической политической системой. Дело дошло до того, что левоцентристская христианско-демократическая партия «Молодая республика» (Jeune republique) вошла в парламентское большинство, поддержавшее правительство Народного фронта. Разногласия среди французских католиков стали ещё более явными в их отношении к гражданской войне в Испании, начавшейся в июле 1936 года. В то время как «позитивные» антикоммунисты выступали за организацию международного посредничества с целью прекращения вооружённого конфликта, консервативное большинство рассматривало мятеж Франко как «крестовый поход против коммунистического варварства». Ватикан поддержал позицию последних. В марте 1937 года появилась энциклика «Divini Redemptoris», в которой папа осудил большевистское учение и социальную систему, отверг предложение «протянутой руки» как проявление лицемерия и наложил запрет на какое бы то ни было сотрудничество с коммунистами. А в августе 1937 года Ватикан закрыл католический еженедельник «Sept» за недостаточное, по мнению Святого престола, осознание влияния, которое коммунисты оказывали на политику французского Народного фронта, и роли, которую испанские коммунисты сыграли в подстрекательствах к нападениям на католическую церковь в Испании. Это фактически означало прекращение дискуссии по вопросу об отношении к коммунизму.

Аргентина. Грасиела Бен-Дрор (Graciela Ben-Dror), посвятившая свои работы исследованию взаимоотношений между католической церковью Аргентины и значительным еврейским меньшинством в этой стране, анализируя эффект, который произвели в Аргентине две папские энциклики, вышедшие практически одновременно («Mit brennender Sorge» и «Divini Redemptoris»), отмечает следующее. «Divini Redemptoris» с её осуждением атеистического коммунизма, написанная в марте 1937 года, была опубликована в официальном органе аргентинской епархии уже в июне, а «Mit brennender Sorge» с осуждением нарушений нацистским режимом Германии условий конкордата 1933 года — лишь двумя месяцами позже, причём «Mit brennender Sorge» была опубликована полностью как папский документ без какого-либо вступления или комментариев, тогда как тексту энциклики «Divini Redemptoris» предшествовало вступление, подписанное всеми аргентинскими архиепископами и епископами, в котором они призывали низшее духовенство и членов организации «Католическое действие» соблюдать рекомендации, содержавшиеся в энциклике. Это вступление было написано менее чем за месяц после появления энциклики, уже к 14 апреля, что свидетельствует о первостепенной важности, которую иерархи аргентинской церкви придали обращению папы. Дело в том, что содержание энциклики полностью отвечало внутриполитическим потребностям государства и послужило прекрасным обоснованием начатой ранее антикоммунистической кампании. Иерархи аргентинской церкви потребовали от священников использовать текст энциклики в своих проповедях, изучать его во всех центрах и группах «Католического действия». Речь шла, таким образом, не только об изучении содержания энциклики, но и об активном распространении его среди прихожан.

Грасиела Бен-Дрор указывает ещё на один аспект политической реальности Аргентины, связанный с энцикликой «Divini Redemptoris», — отождествление упомянутых в энциклике «разнообразных оккультных сил, давно трудящихся над низвержением Христианского Миропорядка», с евреями и «иудейским коммунизмом» — иудаизмом. Такие параллели были особенно характерны для публикаций в католических органах El Cruzado (издание ордена иезуитов Кордовской епархии) и Restauracion Social (издание ордена салезианцев, Буэнос-Айрес). В одном из номеров журнала Restauracion Social был представлен трёхглавый монстр (Большевизм — Масонство — Иудаизм), стремящийся к мировому господству. Таким образом, по мнению исследовательницы, легитимизация антикоммунистической кампании была воспринята определёнными католическими кругами в Аргентине и как легимитизация государственного антисемитизма.

Вторая мировая война. Питер Кент (Peter Kent) пишет в своей книге «The lonely Cold War of Pope Pius XII», что в сентябре 1941 года, когда в США решался вопрос о ленд-лизе (поставках американской военной техники, снаряжения и продовольствия Советскому Союзу, подвергшемуся нападению нацистской Германии, Ватикан дал понять, что, несмотря на осуждение коммунистической идеологии, католическая церковь поддержит оказание помощи советскому народу. Монсиньор Амлето Чиконьяни, апостолический легат в Вашингтоне, отдал конфиденциальное указание американским епископам о рассылке пастырского письма с разъяснением, что энциклика «Divini Redemptoris» «не должна применяться в текущий момент вооружённого конфликта».

Текст папской энциклики сохраняет своё значение и в наши дни, рассматривается как один из наиболее значительных документов папской власти.

И. Р. Григулевич сообщал в одной из своих статей, что во время чилийских выборов 1964 г. энциклика «Divini Redemptoris» была использована ЦРУ в качестве одного из инструментов антикоммунистической пропагандистской кампании — она распространялась сотнями тысяч экземпляров, снабжённая примечанием: «Напечатана частным образом беспартийными гражданами с целью широкого распространения её содержания».

См. также

• Декрет против коммунизма

Ссылки

• [www.vatican.va/holy_father/pius_xi/encyclicals/documents/hf_p-xi_enc_19031937_divini-redemptoris_en.html Divini Redemptoris], полный текст энциклики на сайте Vatican.va
• [www.orthedu.ru/uchposob/iitora-cerkvi/997-10.html Образование и Православие], полный текст энциклики на русском языке

Литература

• [books.google.ru/books?id=vTG7g11GGzIC&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Catholicism, politics and society in twentieth-century France. Ed. by Kay Chadwick. Liverpool University Press, 2000]

Отрывок, характеризующий Divini Redemptoris

В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.