Dun & Bradstreet

Dun & Bradstreet
Тип	Публичная компания
Листинг на бирже	NYSE: [www.nyse.com/quote/XNYS:DNB DNB]
Основание	1841
Прежние названия	Mercantile Agency R. G. Dun & Company
Основатели	Льюис Тэппен
Расположение	США США: Шорт Хиллс, Нью-Джерси
Ключевые фигуры	Сара Мэтью (генеральный директор)
Отрасль	Информационное агентство (МСОК: 6391)
Продукция	Информация о компаниях
Оборот	$1,7 млрд (2012)
Чистая прибыль	$293 млн (2012)
Капитализация	$4,4 млрд (2 января 2013 года)
Число сотрудников	5,1 тыс. (2012)
Сайт	[dnb.com ]

К:Компании, основанные в 1841 году

Dun & Bradstreet (D&B; ['dʌn 'ænd 'brædstriːt]) — американская компания, специализирующаяся на сборе, каталогизации и анализе информации о субъектах бизнеса и составлении кредитных рейтингов, ведёт крупнейший в мире реестр сведений о частных компаниях (около 205 млн субъектов по состоянию на 2013 год).

Компания основана в середине XIX века, осуществила множество поглощений и прошла через серию разделений, в частности, в разное время в Dun & Bradstreet входили компания, ведущая рейтинг Нильсена, рейтинговое агентство Moody’s, аналитики рынков информационных технологий Gartner.

Основной источник доходов — предоставление заказчикам отчётов о финансовом состоянии организаций, подготовка платных выборок потенциальных клиентов и поставщиков по запрошенным критериям.

История

XIX век

20 июля 1841 года торговец галантереей и шёлком Льюис Тэппен (Lewis Tappan) открыл в Нью-Йорке агентство по предоставлению информации о кредитоспособности организаций под наименованием Mercantile Agency, основой послужили накопленные им сведения о платёжеспособности его клиентов. В 1849 году Тэппен передал бизнес брату — Артуру Тэппену и Бенджамину Дугласу (Benjamin Douglas), в 1854 году Дуглас выкупил у Артура Тэппена его долю. В 1859 году Дуглас продал агентство Роберту Грэму Дану (Robert Graham Dun) и название фирмы сменилось на R. G. Dun & Company.

В XIX веке агентство собирало информацию о частных компаниях посредством широкой корреспондентской сети, примечательно, что в первые десятилетия деятельности его корреспондентами были в разное время четыре будущих президента США: Авраам Линкольн, Улисс Грант, Гровер Кливленд и Уильям Мак-Кинли. С 1870-х по 1880-е годы количество подписчиков агентства выросло с 7 тыс. до 40 тыс., отчётами агентства покрывалось более 1 млн субъектов бизнеса. К 1891 году действовала распределённая сеть из 126 филиалов по всей территории США, также функционировали филиалы в Канаде, в Лондоне, Глазго, Париже, Мельбурне, Мехико, Гамбурге.

В 1896 году Роберта Дана на посту руководителя компании сменил его племянник и сын Бенджамина Дугласа — Роберт Дан Дуглас (Robert Dun Douglass).

Первая половина XX века

В 1900 году Роберт Дан скончался, и фирма перешла в доверительное управление к Роберту Дану Дугласу, в 1909 году он отошёл от оперативного управления, назначив генеральным директором Арчибальда Фергюсона (Archibald Ferguson). В первую четверть XX века агентство существенно расширило международное представительство, открыв за этот промежуток времени 41 зарубежный офис, в том числе в Латинской Америке и Южной Африке.

В 1931 году агентство поглотило бюро кредитных историй National Credit Office (NCO), в результате фирма преобразована в корпорацию, которую возглавил бывший владелец NCO Артур Уайтсайд (Arthur Whiteside). В 1933 году по инициативе Уайтсайда к компании было присоединено второе по величине кредитное агентство того времени, работающее с частными компаниями — Bradstreet, основанное в 1849 году в Цинциннати Джоном Брэдстритом (John Bradstreet). Объединённая компания получила наименование Dun & Bradstreet.

В 1942 году корпорация приобрела кредитное агентство Джона Кэмпбелла Credit Clearing House, специализирующееся на рынке одежды.

Вторая половина XX века

В 1962 году Уайтсайд ушёл на пенсию, компанию возглавил Уилсон Ньюмен (J. Wilson Newman), до этого занимавший несколько лет пост президента корпорации, с его именем связывают ряд технологических инноваций, таких как создание в 1958 году собственной проводной сети обмена данными, соединившей 79 филиалов и освоение вычислительной техники для обработки данных об организациях. В 1963 году в целях обеспечения целостности цифровых баз данных была разработана система идентификации субъектов экономической деятельности D-U-N-S (Data Universal Numbering System), получившая применение не только в самом агентстве, но и широко используемая такими международными организациями, как Организация Объединённых Наций и Еврокомиссия. За период руководства Ньюмена корпорация осуществила 40 поглощений и увеличила оборот с $81 млн в 1960 году до $450 млн в 1973 году.

Крупнейшие поглощения 1960-х — 1980-х годов:

• издательство «жёлтых страниц» R. H. Donnelley (основано в 1874 году в Чикаго, также издавала серию журналов торговых объявлений) — 1961 год;
• информационное агентство для инвесторов Moody’s — 1962 год;
• компания-аналитик территорий под застройку Fantus — 1966 год;
• книжное издательство Thomas Y. Crowell — 1968 год;
• издательство Funk & Wagnalls — 1971 год;
• журнальное издательство Technical Publishing — 1978 год;
• провайдер вычислительных ресурсов National CSS (предоставляла заказчикам доступ к мейнфреймам и мини-компьютерам, размещённым в собственном центре обработки данных) — 1979 год;
• издатель программного обеспечения для мейнфреймов McCormack & Dodge — 1983 год;
• рейтинговое агентство для электронных СМИ, составляющее рейтинг Нильсена A. C. Nielsen — 1984 год (переговоры о поглощении шли с 1969 года).

В конце 1980-х — начале 1990-х годов годов компания претерпела серию реструктуризаций, сопровождавшуюся продажей подразделений: проданы несколько информационно-технологических подразделений, несколько отраслевых аналитических подразделений, а также маркетинговое подразделение поглощённой в 1961 году R. H. Donnelley. Среди активов приобретённых в начале 1990-х — аналитики рынков информационных технологий Gartner (1993), шведское кредитное агентство Solidited (1993), разработчик аналитического программного обеспечения Pilot Software (1994, с 2007 года принадлежит SAP), несколько национальных телерейтинговых агентств в состав A. C. Nielsen.

К 1996 году, когда компания насчитывала 48 тыс. сотрудников и годовая выручка составляла $4,7 млрд, она была фактически разделена на три крупных корпорации:

• Dun & Bradstreet — под этим наименованием остались подразделения, отвечающие за коммерческую информацию о частных компаниях и кредитное бюро, инвестиционно-рейтинговое агентство Moody’s и издательство «жёлтых страниц» Donnelley ($2 млрд выручки);
• A. C. Nielsen — компанию, в состав которой вошли подразделения, производящие маркетинговые исследования на рынках потребительских товаров ($1,3 млрд выручки);
• Cognizant — корпорацию, объединившую агентство маркетинговой информации для здравоохранения и фармацевтической промышленности IMS, аналитиков рынков информационных технологий Gartner, разработчиков программного обеспечения Pilot и медиаподразделение бывшей A. C. Nielsen, составляющее рейтинг Нильсена ($1,4 млрд выручки).

Примечательно, что CEO Dun & Bradstreet Роберт Вайсман (Robert Weismann) после разделения возглавил Cognizant, объединивший самые быстрорастущие активы.

В 1999 году под давлением инвесторов от корпорации были отделены издательство жёлтых страниц R. H. Donneley и рейтинговое агентство Moody’s.

XXI век

В 2001 году корпорация приобрела агентство Harris InfoSource, ведущую подробные профили американских промышленных предприятий. К 2002 году выручка корпорации составила $1,3 млрд, количество сотрудников — 6,6 тыс.

В 2003 году поглощена компания Hoover’s, ведущая один из наиболее полных на тот момент всемирных каталогов юридических лиц (более 80 млн организаций), Hoover’s сохранено как самостоятельное подразделение, данные между каталогами D&B и Hoover’s ежемесячно синхронизируются. В 2007 году за $55 млн приобретён один из первых онлайновых бизнес-каталогов AllBusiness.com, характеризуемый за технологическую примитивность как «веб 1.0-проект».

В 2012 году корпорация была вынуждена прекратить деятельность в Китае в связи со следствием по делу о нарушении её китайским подразделением (приобретённым в 2009 году) местных законов о защите конфиденциальности частных данных. Через несколько месяцев поступили сообщения о том, что компания наняла группу инвестиционных банков для исследования возможности продажи корпорации.

Деятельность

По результатам 2011 финансового года 63 % доходов корпорация получила от услуг, объединяемых в группу «продуктов для управления рисками» — предоставления отчётов о кредитоспособности организаций по подписке и по запросам, 30 % — от услуг для маркетинговых подразделений, в основном предоставления выборок потенциальных клиентов по критериям заказчиков, 7 % — доходы интернет-активов, в основном полученные подразделением, созданным на базе Hoover’s. Распределение доходов по продуктовым группам в течение 2009—2011 годов оставалось неизменным. В разрезе регионов 71 % доходов 2001 года получен на североамериканском рынке, 15 % в Азиатско-Тихоокеанском регионе, 14 % — на остальных рынках (включая Европу), в сравнении с предыдущими годами доля выручки в Северной Америке постепенно снижается за счёт роста Азиатско-Тихоокеанского рынка. На начало 2013 года в корпорации работает 5,1 тыс. постоянных сотрудников.

DUNS

DUNS (сама компания пишет D-U-N-S, от англ. Digital Universal Numbering System) — система цифровой идентификации субъектов бизнеса, разработанная Dun & Bradstreet в 1963 году в целях кредитного мониторинга и широко используемая на практике во всём мире. Каждому субъекту присваивается уникальный девятизначный цифровой код, при этом в качестве субъекта не обязательно выступает выделенное юридическое лицо — номер может быть присвоен как группе юридических лиц, так и подразделению крупной компании, если оно обособлено территориально.

Dun & Bradstreet присваивает DUNS-номер бесплатно, притом требование иметь такой номер выставляется многими организациями, например, Правительство США требует наличия этого идентификатора для заключения государственных контрактов. В коммерческом секторе DUNS во многих случаях также считается фактическим стандартом идентификации организаций, так, например, Apple запрашивает номер DUNS в рамках процедуры регистрации учётной записи организации-разработчика в App Store, а при отсутствии такового данные регистранта от его имени в Dun & Bradstreet для присвоения DUNS направляет сама Apple.

DUNS-коды являются псевдослучайными числами и не несут никакой содержательной информации. Изначально последняя позиция кода была отведена под контрольную цифру, вычисляемую алгоритмом Луна (аналогично используемому для номеров банковских пластиковых карт) для исключения случайных искажений номера, в 1997 году в связи с приближением к исчерпанию восьмизначных уникальных комбинаций пришлось модифицировать алгоритм добавлением пятёрки к контрольному числу, что позволило увеличить число возможных субъектов на 100 млн, однако в 2006 году от контрольной суммы пришлось отказаться полностью в связи с очередным исчерпанием свободных номеров.

Литература

• Rychard Sylla. [www1.worldbank.org/finance/assets/images/Historical_Primer.pdf A Historical Primer on the Business of Credit Ratings] (англ.). “The Role of Credit Reporting Systems in the International Economy”. World Bank (2 March 2001). Проверено 12 января 2013. [www.webcitation.org/6Dy6XOfRd Архивировано из первоисточника 27 января 2013].
• [www.referenceforbusiness.com/history2/55/The-Dun-Bradstreet-Corporation.html The Dun & Bradstreet Corporation — Company Profile, Information, Business Description, History, Background Information on The Dun & Bradstreet Corporation] (англ.). Reference for Business. Advameg (2001). Проверено 12 января 2013.
• Kenneth N. Gilpin. [www.nytimes.com/1996/01/10/business/dun-bradstreet-to-split-into-3-public-companies.html?pagewanted=print&src=pm Dun & Bradstreet to Split Into 3 Public Companies] (англ.). The New York Times (19 January 1996). Проверено 4 января 2013. [www.webcitation.org/6Dy6YEyHP Архивировано из первоисточника 27 января 2013].
• Kenneth N. Gilpin. [www.nytimes.com/1999/12/16/business/dun-bradstreet-will-spin-off-moody-s.html?pagewanted=print&src=pm Dun & Bradstreet Will Spin Off Moody’s] (англ.). The New York Times (16 December 1999). Проверено 4 января 2013. [www.webcitation.org/6Dy6Z5zJJ Архивировано из первоисточника 27 января 2013].
• Dinny McMahon. [online.wsj.com/article/SB10001424052702304636404577290953326061744.html Dun & Bradstreet Probes Alleged Privacy Violations] (англ.). The Wall Street Journal. Dow Jones (19 March 2012). Проверено 4 января 2013. [www.webcitation.org/6Dy6Zr8cT Архивировано из первоисточника 27 января 2013].
• David Gelles. [www.ft.com/intl/cms/s/0/93df5e86-db52-11e1-a33a-00144feab49a.html#axzz2H0kmt3uC Dun & Bradstreet explores possible sale] (англ.). Financial Times (31 July 2012). Проверено 4 января 2013. [www.webcitation.org/6Dy6aaWDP Архивировано из первоисточника 27 января 2013].

Ссылки

• [dnb.com ] — официальный сайт Dun & Bradstreet

Отрывок, характеризующий Dun & Bradstreet

Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.