Dune II
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
 |
Возможно, эта статья содержит оригинальное исследование. Добавьте ссылки на источники, в противном случае она может быть выставлена на удаление.
Дополнительные сведения могут быть на странице обсуждения. (19 сентября 2011) |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Проверить нейтральность. На странице обсуждения должны быть подробности.
|
| Dune II | |
|---|---|
|
| |
| Разработчик | |
| Издатель | |
| Часть серии | |
| Дата выпуска |
MS-DOS
1992 Amiga 1993 Sega Mega Drive  1994 1994RISC OS 1995 |
| Жанр | |
| Режим игры | |
| Системные требования |
ПК:
|
| Управление | |
Dune II: The Building of a Dynasty — одна из первых компьютерных стратегических игр в реальном времени. Её часто называют первой игрой этого жанра, однако это не так — первой является Stonkers для ZX Spectrum (1983). Тем не менее, появление Dune II существенно повлияло на развитие жанра и его популярность. В Дюне была впервые реализована постройка базы и добыча ресурсов.
На платформах Commodore Amiga и Sega Mega Drive, а также на PC в Европе игра вышла под названием Dune II: Battle for Arrakis («Битва за Арракис»).
Цифру 2 в названии игра получила из-за того, что создание игры по мотивам «Дюны» Фрэнка Герберта издательская компания Virgin Interactive поручила двум независимым разработчикам: Cryo Interactive (Франция) и Westwood Studios (США). Игра от Cryo вышла первой, и продукт Westwood Studios автоматически получил второй номер в названии.
Игра стала чрезвычайно популярной благодаря нестандартному на то время игровому процессу, качественному графическому и звуковому оформлению, а также благодаря тому, что для полноценной игры не требовалось знания фильма или книги. Всё, что нужно знать, игра рассказывала на месте. Многие моменты упрощены или опущены. В частности, экзотические имена, присущие роману, заменены более простыми; ни один из героев романа вообще не фигурирует в игре. Формально от романа остался только сеттинг.
Содержание
Формат стратегических игр
Хотя эта игра и не является первой в жанре, она установила формат для компьютерных стратегических игр в реальном времени. Следующие элементы Dune II стали стандартом стратегических игр:
- Пользовательский интерфейс, включающий в себя миникарту и панель команд.
- Экономическая модель (строительство базы, сбор ресурсов, строительство войск, технологическое древо).
- Отличающиеся возможности воюющих сторон.
- Карта мира, на которой выбирается направление для следующего боя.
- «Туман войны», скрывающий неразведанные территории.
Сеттинг
Арракис (в просторечии — Дюна) — планета с суровым пустынным климатом, важная лишь одним: в песках встречаются месторождения ценного вещества — Пряности (англ. spice). Игрок берёт на себя роль командира одной из трёх космических династий: Атрейдесов, Ордосов или Харконненов (Atreides, Ordos, Harkonnen). Атрейдесы и Харконнены взяты из книги; династия Ордосов не фигурировали в книгах, но была описана в «Энциклопедии Дюны». Задача — стать полноправными хозяевами Дюны; для этого нужно выиграть девять битв.
В начале игры есть только сборочная площадка (construction yard), которая позволяет строить другие здания. Построив очиститель (refinery), можно производить сбор Пряности. Пряность превращается в денежный эквивалент, и на эти деньги можно строить новые здания и войска.
В песке встречаются песчаные черви (sandworms), которых привлекают колебания и вибрации, возникающие при движении по песку. Червь может проглотить машину или подразделение. Уничтожить червя можно только в два этапа. После обстрела они исчезают (когда у них остается примерно половина запаса жизни), но, если играть очень долго, то они снова появляются на карте. После этого их можно опять-таки обстреливать и в конце концов убить. Однако битва чаще всего заканчивается раньше этого времени. С другой стороны, часто оправданно отдать на съедение червям самые лёгкие и дешёвые машины, так как съев три-четыре любых движущихся объекта, червь насыщается и исчезает.
С каждой новой битвой в арсенале игрока появляются новые виды войск и зданий; лишь к восьмой битве он получает полный арсенал.
| Название Русскоязычная версия |
Цена | Мощность | Броня | Скорость | Дом |
|---|---|---|---|---|---|
| Light Infantry Лёгкая пехота |
60/100 | 4 | 50/110 | 8/5 | Атрейдесы, Ордосы |
| Heavy Troopers Тяжёлая пехота |
100/200 | 8 | 45/110 | 15/10 | Ордосы, Харконнены |
| Trike БМ-3 |
150 | 8 | 100 | 60 | Атрейдесы (Ордосы и Харконнены — только через космопорт) |
| Raider Trike БРМ-3 |
150 | 8 | 80 | 75 | Ордосы |
| Quad БМТ-4 |
200 | 10 | 130 | 50 | Все |
| Harvester Комбайн-подборщик |
300 | 0 | 150 | 30 | Все |
| Tank Танк |
300 | 38 | 200 | 25 | Все |
| Missile Launcher Ракетная пусковая установка (РПУ) |
450 | 112 | 100 | 30 | Атрейдесы, Харконнены (Ордосы — только через космопорт) |
| Siege Tank Осадный танк |
600 | 45 | 300 | 20 | Все |
| MCV (Mobile command vehicle) Передвижная командная машина |
900 | 0 | 150 | 20 | Все |
| Carryall Носитель |
800 | 0 | 100 | 200 | Все |
| Ornithopter Махолёт |
600 | 75 | 5 | 150 | Атрейдесы, Ордосы |
| Sonic Tank Звуковой танк |
600 | 90 | 110 | 30 | Атрейдесы |
| Deviator Совратитель |
750 | 0 | 120 | 30 | Ордосы |
| Devastator Разрушитель |
800 | 60 | 400 | 10 | Харконнены |
| Fremen Фримены |
— | 8 | 90/220 | 10/15 | Атрейдесы |
| Saboteur Саботажник |
— | 150 | 40 | 40 | Ордосы |
| Death Hand Рука смерти |
— | 150 | 70 | 250 | Харконенны |
- Арсенал
- 1 миссия: Concrete Slab, Windtrap, Spice Refinery, Harvester
- 2 миссия: Radar Outpost, Barracks, WOR, Soldier, Infantry, Troopers (у Ордосов они появляются только в 5 миссии), Light Factory, Trike, Quad
- 3 миссия: …
- 4 миссия: Large Concrete Slab, Heavy Factory, Tank, MCV, Base Defense Wall
- 5 миссия: Turret, Repair Facility, Hi-Tech Factory, Carryall, Missile Launcher (кроме Ордосов; их аналог — Deviator)
- 6 миссия: Rocket Turret, Heavy Tank (у Ордосов он появляется только в 7 миссии), Starport
- 7 миссия: House of IX, Deviator, Devastator, Sonic Tank, Ornithopter
- 8 миссия: House Palace (Death Hand, Fremen, Saboteur)
- 9 миссия: …
Династии различаются войсками. Ордосы полагаются на внезапность и манёвренность, Харконнены — на военную мощь, Атрейдесы — «золотая середина». Вот полный список различий:
- Атрейдесы
- не могут обучать (создавать) тяжёлую пехоту (troopers);
- высокотехнологичная машина — дешёвый и эффективный, но уязвимый звуковой танк (англ. sonic tank, в народе — «соник»), стреляющий ультразвуком; соники не восприимчивы к своему же оружию, хотя есть версии игры, где восприимчивы.
- супероружие — фремены (fremen), коренные жители Арракиса, с которыми Атрейдесы заключили союз, — в случайном месте на карте появляется отряд улучшенной тяжёлой пехоты, которым игрок управлять не может, и выдвигается в наступление на противника.
- Ордосы
- вместо трёхколёсных мотоциклов (trike) строят более быстрые, но и более слабые мотоциклы-рейдеры (raider trikes);
- не могут строить ракетные установки (missile launcher, в некоторых версиях missile tank), однако могут заказывать их через космопорт; осадные танки могут строить с 7-й миссии
- высокотехнологичная машина — ракетная установка Deviator; её ракеты заряжены газом, который временно делает вражеского солдата или машину своим;
- супероружие — диверсант (saboteur), камикадзе, специализирующийся на подрыве зданий. В версии 1.0 невидимый на карте, в версии 1.07 — видимый. На мини-карте всегда отображается, если радар включен.
- Харконнены
- не могут обучать лёгкую пехоту (soldiers), строить трёхколёсные мотоциклы (trike) и махолёты (ornithopter);
- высокотехнологичная машина — сверхтяжёлый танк «Опустошитель» (Devastator); при наведении сам на себя детонирует, нанося урон всей технике и зданиям, находящимся поблизости — что, однако, делает его уязвимым перед девиаторами Ордосов.
- супероружие — мощная, но неточная ракета «Рука смерти» (Death Hand).
В восьмой битве сражение идёт сразу с двумя династиями. В последней, девятой, против игрока сразу три базы: две противоборствующие династии и войска императора Фредерика (в порте игры на Sega Mega Drive — только две базы императора). У императорских войск, сардаукаров (sardaukar), также есть супероружие — та же «Рука смерти», что и у Харконненов. Кроме того, их пехота несколько мощнее.
Сложность прохождения за разные династии разная. Прохождение за Ордосов сложнее, чем за Атрейдесов или Харконненов, поскольку они не могут строить ракетные установки (missile launcher), что критично в пятой миссии (но в последующих миссиях могут заказывать их через космопорт), а ракетная установка Deviator сложна в управлении. В игре три разные анимированные концовки, по количеству воюющих сторон.
Порты
- Исходная версия: DOS (1992).
- Amiga (1993): практически аналогична DOS-версии, но качество графики ниже. Игра поставлялась на пяти дискетах. Требовалась постоянная смена дискет; сохранение производилось на отдельную чистую дискету.
- Sega Mega Drive (Genesis) (1994): изменённая графика, вид строго сверху, а не под небольшим углом, уменьшены карты, отсутствует выбор карты перед миссией, урезано количество строений (нет Heavy Factory, House of IX), изменены размеры некоторых строений (Light Factory, Hi-Tech Factory), уменьшено энергопотребление Rocket Turret, полноэкранный интерфейс без меню, управление существенно изменено для удобной игры с помощью джойстика, вместо сохранений применяются коды доступа, обучающий режим вместо ментата.
- RISC OS (Acorn Archimedes, RISC PC), (1994).
- В настоящее время существует версия игры для Android, представляет собой адаптированную DOS версию. Управление осуществляется при помощи тач-скрина[1].
Интересные факты
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 7 августа 2011 года. |
- Общее количество войск и зданий на карте было ограничено: обычно 25 боевых единиц у каждой из сторон, плюс 99 зданий на всей карте, хотя количество юнитов может быть больше или меньше. Поэтому в девятой битве важно было с небольшим количеством зданий создать боеспособную армию и разрушить часть вражеских зданий, чтобы можно было строить дальше.
- Компьютерный интеллект не всегда нападал на чужие комбайны (harvesters) и обычно не защищал свои. Поэтому самой простой и удобной тактикой было не давать сопернику собирать Пряность.
- Если девиатором Ордосов направлять Атрейдесов на Харконненов и наоборот, даже после того, как вы потеряете контроль над солдатом, он будет выполнять этот приказ. Также возможен такой трюк: выбрать боевую единицу врага (временно «обращённую» девиатором), нажать на кнопку атаки и дождаться, пока он не превратится обратно в свой исходный цвет. После этого можно отдать один приказ об атаке. При этом боевая единица будет атаковать даже свои постройки и боевые единицы. Точно так же можно отдать последний приказ к движению, хотя в этом мало смысла.
- Точность ракеты «Рука смерти» сильно повышается, если навести её точно в центр здания, с точностью до пикселя (проверено на Sega-версии). Как и ракета от Rocket Launcher, «Рука смерти» при наведении на слишком близкую цель не попадает в неё, а летит в непредсказуемом направлении.
- В Dune II одной из первых была применена динамическая музыка: когда начинался бой, тихая, ненавязчивая мелодия сменялась боевой; когда опасность миновала, проигрывалась опять тихая. При этом никакого плавного перехода между саундтреками не было, и резкое переключение мелодии выглядело естественно за счёт сообщения диктора «Enemy unit approaching» («приближается вражеская боевая единица»).
- Единственные слова, которые не объяснены в игре — Пряность (spice) и ментат (mentat); для этого нужно читать книги Фрэнка Герберта.
- По ходу игры очки могут не только добавляться, но и отниматься — за неудачные (хоть и победные) бои. Чем дольше игрок играет, тем больше очков снимут (за каждую минуту игры снимают 1 очко). За уничтоженные вражеские здания и юниты дают очки. За построенные здания дают очки. За потерянные здания (те, которые враг уничтожил) отнимают очки.
- Звуковые танки (sonic tank) Атрейдесов и ракетные установки (а иногда и Девастаторы) с некоторых клеток могут расстреливать ракетные башни (rocket turret), не попадая под ответный огонь. Это является самой эффективной тактикой подавления вражеской обороны. Кроме того, все здания и юниты, которые находятся под обстрелом звукового танка, получают повреждения, а РПУ, промахнувшись по башне, может поразить юниты и строения на соседних клетках. Поэтому имеет смысл использовать их для штурма вражеской базы.
- Помимо имеющихся пяти сторон (Атрейдесы, Ордосы, Харконнены, фремены и сардаукары), в игре была реализована шестая сторона (наёмники, mercenaries, их цвет — хаки). В игру она не вошла, хотя боевые единицы наёмников можно помещать на карту редактированием ini-файлов. Озвучка для наёмников (как и некоторые другие звуковые фрагменты) хоть и присутствовала в PAK-файлах, но не была задействована в игре, поэтому при уничтожении юнита этой стороны диктор произносил «… unit destroyed» (вместо, например, «Atreides unit destroyed» при уничтожении юнита Атрейдесов)
- Песчаные черви принадлежат фременам. Фремены считаются союзниками Атрейдесов, поэтому Атрейдесы их не атакуют автоматически. Кроме того, песчаные черви управляются автономно — даже если вы посредством редактирования файла сохранённой игры получите собственных червей, они всё равно могут напасть на вашу технику.
- У подчинённых червей все четыре кнопки управления — Attack (атака).
- При помощи редактирования файлов сохранённых игр HEX-редактором можно добиться интересных результатов — например, немного поиграть за другие дома — фрименов, сардаукаров или наёмников. Интересно, что все эти дома могут строить и звуковые танки, и девастаторы. Супероружие этих домов совпадает с таковым у трёх первых домов — фремены могут вызывать отряд тяжёлой пехоты (только в этом случае вы сможете им управлять), сардаукары — строить ракету, а наёмники — диверсантов. Ни один из домов не может пользоваться девиатором, поскольку тот делает технику подвластной Ордосам, даже если принадлежит другому дому. Однако, если захватить военный завод на базе Ордосов, можно будет строить девиаторы, которые хоть и стреляют зелёными ордосовскими ракетами, обращённая техника будет подчиняться тому, кто захватил завод. Подобная игра за другие дома будет длиться только до завершения битвы, при победе игра завершается ошибкой. Кроме того, игра падает и при нажатии кнопки «Ментат».
- Существовал вполне функциональный редактор миссий для Dune II. Все сделанные им изменения заносились непосредственно в PAK-файлы и становились доступны при прохождении кампании. В редакторе существовала возможность использовать технику и строения наёмников.
- Также есть хороший редактор DUNE2.EXE под Windows[2]. В нём присутствуют все стороны, включая наёмников.
- Диверсант Ордосов хоть и не отображается на основной карте (в версии 1.0), но виден на мини-карте отдельной зелёной точкой, и башни (turrets) его без проблем засекают и уничтожают. При желании, диверсанта можно выделить, щёлкнув по месту, соответствующему зелёной точке на мини-карте; в случае игры за Ордосов его при этом можно перенаправить на подрыв другого здания. В порте игры на Sega Mega Drive наблюдалась ошибка, в результате которой подрывник Ордосов просто заходил в здание противника и исчезал в нём, не причиняя никакого урона. Однако при направлении подрывника на юнит последний уничтожался взрывом. Исключение — сверхтяжёлый «Разрушитель» Харконенов, который после такого подрыва оставался ремонтопригодным.
- В игре существует возможность захвата вражеских зданий. Для этого необходимо повредить здание до красного уровня и отдать команду движения (Move) солдату (как soldier, так и trooper) прямо в здание. В случае удачи здание меняет флаг. При захвате хранилищ также добавляются деньги. Исключения: нельзя захватить казармы, радар и дворец. Попытка захвата здания с зелёным или жёлтым уровнем повреждения приводит к взрыву солдата о строение, что наносит некоторые повреждения строению.
- Для DOS-версии скорость движения юнитов, которые видны в главном окне, больше тех, которые за его пределом. Это означает, что если взять две одинаковые боевые единицы и поставить по разным углам мира внизу и направить тот, что слева вверх, а потом направить тот который стоит справа тоже вверх, но при этом постоянно за ним следя, то в результате правый доедет быстрее, хотя начал своё движение позже. Это немного неудобно, ведь в разведке нужно постоянно следить за юнитом, чтоб он не терял скорость движения, иначе его быстро уничтожат.
- Звуковой танк не наносит повреждений другим звуковым танкам, хотя повреждает всё остальное, попадающее под его огонь. Звуковой танк также никогда не разрушает стены и плиты. Импульс звукового танка может нанести урон своим же юнитам или строениям, стоящим как между звуковым танком и его целью, так и в некоторых случаях за целью на линии огня. Пехота от звукового танка получает очень сильные повреждения.
- Чтобы вернуть поражённый девиатором юнит, достаточно нанести ему любое повреждение. Возвращение юнита происходит и от урона, полученного при движении по скалам (в DOS-версии).
- Девиатор эффективен против девастатора, так как захваченный девастатор можно взорвать с помощью самоуничтожения, нанеся ущерб ближайшим юнитам и постройкам. Однако ущерб этот незначителен, и использование дорогого девастатора для этой цели неразумно.
- Махолёт (ornithopter) можно использовать для разведки боем вражеской базы и её обороны.
- При захвате чужих фабрик можно строить машины, доступные другим домам: орнитроптеры, девиаторы, звуковые танки, девастаторы. Цвет газа девиатора остаётся зелёным, ордосовским, однако девиатор работает не на Ордосов, а на нового хозяина. Важно не допустить разрушения захваченного завода, так как именно захваченный на базе противника военный завод становится главной мишенью для недобитых юнитов, принадлежащих атакуемой базе врага.
- Если при захвате игроком чужого сбордвора в нём строилось здание, то в случае его размещения игроком оно будет принадлежать не ему, а бывшему владельцу сбордвора (в DOS-версии).
- В DOS-версиях есть баг: если очиститель Пряности расположен рядом с горами (непроходимыми для техники), харвестер не может его покинуть, а носитель не прилетает, чтобы его забрать. Чтобы заставить его это сделать, нужно на всех соседних с очистителем клетках непроходимых гор разместить пехоту.
- Комбайн (Harvester) врага, атакуемый любой пехотой, едет её давить. Раздавив пехоту, он больше не поедет добывать Пряность (эта ошибка исправлена в версии 1.07). Однако, если завести солдата на скалу, комбайн упрётся в неё и не поедет вообще никуда.
- Дальнобойность звукового танка Атрейдесов зависит от темпа игры: чем более высокая скорость игры выбирается, тем дальше он может стрелять. При этом, если выставить минимальную скорость игры, то звуковой танк становится вообще беспомощным и практически не может ни в кого попасть, хотя по-прежнему продолжает попытки расстреливать противника с максимального расстояния.
- Хотя, как сказано в справке игры, сборочная площадка имеет автономное электроснабжение (то есть может функционировать без подачи энергии извне), в случае, если возникнет недостаток энергии (например, при разрушении ветряка), сборочному цеху наносится урон так же, как и не автономным строениям.
- Если у игрока есть ремонтный завод и носитель (carryall), то носитель будет уносить повреждённую технику с поля боя на завод. При этом, если вокруг завода нет места, куда можно выгрузить починенную технику, то носитель вернёт её приблизительно на то же место, откуда взял. В результате, для того, чтобы каждый раз не гонять отремонтированную технику от ремонтного завода к месту боя, ремонтный завод специально со всех сторон огораживается стенами, другими строениями или какими-нибудь ненужными юнитами.
- В DOS-версии есть иногда возникающий баг, который позволяет легко проходить миссии. Если окружить ремонтный завод (repair facility) непроходимыми препятствиями (стенами, зданиями, другими юнитами), то отремонтированная техника не сможет выйти наружу и будет ждать носителя. После того, как носитель выгрузит отремонтированную технику, абсолютно все силы врага (включая турели) перестанут замечать эту единицу. Это позволяет одним юнитом уничтожить всю базу противника. Есть одно «но»: если «невидимка» нападет на вражеский юнит, тот всё-таки заметит нарушителя и станет бить в ответ. На «невидимые» Sonic Tank это не распространяется — возможно, из-за того, что он напрямую никого не повреждает (повреждения наносит волна, которую он выпускает). Возможно, баг возникает при воздействии газа девиатора противника на юнит игрока в момент его захвата носителем на ремонт, в результате чего противник после выгрузки юнита на прежнее место продолжает считать его «своим».
- В DOS-версии иногда бывает баг: юнит, унесенный носителем, продолжает отображаться на миникарте. При клике на эту клетку активизируется управление этим юнитом, хотя он находится в другом месте. Никаких иных последствий не замечено, однако этот баг вероятно является одним из условий возникновения вышеописанного бага с «невидимкой».
- Объём червя ограничен: он может съесть не более трёх-пяти юнитов (количество варьируется в разных версиях), после чего пропадает.
- Для ликвидации червя достаточно довести уровень его здоровья (DMG) до 50 %.
- В DOS-версии игры, а также в порте на Sega Mega Drive агрессивность червя повышается от миссии к миссии. Если на третьей миссии, в которой он в первый раз появляется, червь почти не ест юниты, а в средних миссиях нападает только на части своей территории, то на девятой ест всё, что только можно.
- Если у техники осталось меньше 50 % здоровья, то она начинает гореть. Снижается скорость перемещения и атаки, но при движении видимость повышается в два раза. Исключение — порт игры на Sega Mega Drive. Если здание обстреливает тяжёлая пехота из базук и уровень повреждения здания высокий, на здании также начинаются пожары. Однако они не причиняют зданию дополнительный урон.
- В DOS-версии игры движение по скалам наносит урон, хоть и очень незначительный. Это приводит к уничтожению диверсанта и выходу юнитов из-под контроля девиаторов. Соответственно техника, уровень здоровья (DMG) которой чуть более 50 %, ещё не горит, но при попадании на скалы загорается.
- При стрельбе Rocket Launcher с максимального расстояния точность стрельбы невелика, особенно по маленькой цели вроде башни. А при близком огне ракеты вылетают со слишком большой скоростью, чтобы попасть в цель, стоящую на соседней клетке. Более того, при близком огне происходит случайный разлёт ракет, что опасно, если ракетница находится рядом со своей базой. Поэтому грозную ракетную установку, наносящую 112 единиц повреждения, может уничтожить и Raider Trike, и пехотинец, если будет находиться рядом с ней (правда, пехотинца можно раздавить). Посему, для Rocket Launcher необходимо прикрытие из танков, и желательно не держать их на базе, атакуемой противником, особенно его лёгкой техникой. Девиатор также не может поражать противника вблизи.
- Компьютерный интеллект не захватывает здания, однако такое может случиться в очень редких случаях при совпадении ряда обстоятельств — например, вражеский солдат начинает заходить на зону, где человек как раз строит здание, и в свежепостроенное здание, уже имеющее повреждение из-за постройки его без плит, попадает 1-2 ракеты от Rocket Launcher, выпущенные заранее, или залп танка. В этом случае здание человека становится с красным уровнем повреждения, и через мгновения вражеский солдат заходит в него и захватывает. Если захваченное здание не перехватить и не уничтожить, оно ремонтируется противником.
- Компьютерный интеллект может строить здания только на местах собственных уничтоженных, не заботясь о наличии плиты. Если на месте уничтоженного здания находится техника игрока, она пропадает под зданием противника, однако если игрок построил своё здание, частично заняв исконное место вражеского здания, здание построено не будет. А если на подходящем месте для строительства находится вражеская техника, игрок не может построить здание поверх неё.
- Кстати, в DOS-версиях игры здания противника будут с полным уровнем здоровья (DMG), даже если на месте, где оно построено, нет ни одной плиты. На игрока распространяются совершенно другие правила.
- В порте для Sega Mega Drive первые два уровня являются упрощёнными, с более крупными моделями и маленькой картой. Последующие уровни уже почти полноразмерные.
- Если у игрока построен космопорт (starport), имеется возможность сразу заказать много техники без учёта общего ограничения в 25 собственных юнитов на карте. Для этого нужно после первого заказа тут же снова зайти в космопорт и оформить второй заказ, потом третий и так далее. Ограничения — кредит игрока, время до прибытия спецтранспортника космопорта, привозящего заказанную технику. Но после того как техники станет больше лимита, построить её на заводах будет невозможно.
- Для постройки космопорта необходимо сначала построить завод легкой техники (Light Facility), но, как только космопорт построен, завод становится ненужным — всю технику, производимую на заводе, гораздо выгоднее купить.
- Если космопорт окружён со всех сторон и выгружать технику некуда, поверх фрегата сядет носитель.
- Рядом с месторождениями Пряности можно на песке обнаружить кочки, которые взрываются, если по ним выстрелить, или направить туда юнит (юнит погибнет). Согласно роману, там живут зародыши червя, соответственно взрыв освобождает некоторое количество Пряности.
- Если уничтожить собственный харвестер когда он заполнен на 99 % — из него выпадет в три раза больше Пряности, чем он собрал.
- Когда компьютер, играющий за Ордосов, подчиняет при помощи девиатора харвестер игрока — он тут же отправляет его разгружаться на собственную базу. Однако игрок таких манипуляций с захваченным харвестером производить не может (Поправка: в порте для (Sega Mega Drive) харвестер остановится, подъехав вплотную к очистителю. Но, после двух-трёх «приказов», отданных с очень короткими промежутками времени — заезжает и разгружается).
- В порте для (Sega Mega Drive) можно нанести противнику серьёзный экономический урон при помощи Девиаторов. Захватив харвестер врага и направив его на другой харвестер или на любую единицу техники, вызывается носитель, переносящий харвестер на базу игрока для разгрузки Пряности. Удерживая месторождения Пряности девиаторами, можно очень быстро накопить кредиты.
- Если указать своему юниту в качестве точки назначения другой свой юнит, то произойдет привязка. Выстраивая таким образом цепочки в несколько юнитов можно управлять несколькими единицами, давая команды перемещения первому юниту в цепочке (Sega Mega Drive).
- В DOS версии можно было строить несколько дворцов, получая при этом несколько экземпляров супероружия. Для этого, сразу же после установки дворца, пока его изображение на экране мигает, разворачиваясь, требовалось зайти в строительный двор и повторно заказать ещё один дворец. Число дворцов ограничивается только лимитом зданий и электроэнергии. 3—4 построенных дворца давали большое преимущество в игре.
- Если захватить завод по очистке Пряности, в то время, как внутри него разгружается харвестр, то харвестр будет захвачен вместе с заводом.
- Если червь (в версии для Sega Mega Drive) заедет под кочку в которой есть месторождение Пряности и в этот момент выстрелить в эту кочку, то червь исчезнет.
- При подаче действия «атака» на червя любым юнитом, то, даже если червь замер, он пошевелится.
- Есть легальный способ проверить, есть ли кто-нибудь на какой-либо клетке в «тумане войны», причём сделать это можно в любое время и в любом месте: Нужно выделить свой или чужой юнит или здание, после просто потыкать мышкой на месте, где предположительно спрятался враг. При попадании на клетку с противником меню выделенного ранее юнита/здания погаснет, а новое не появится. На здания подобная проверка не действует.
- Плотные скопления пехоты, стоящие на месте (например, фрименов, открывших огонь по базе) проще давить танками, чем расстреливать ими.
- Если юнит погибает в тот момент, когда носитель зависает над ним, чтобы забрать на ремонт, как правило погибает и носитель. Иногда носитель может быть сбит и после захвата юнита, если не успевает улететь до выстрелов противника по уже захваченному юниту или попадает под ракеты, выпущенные по другим юнитам.
Недостатки
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 11 мая 2011 года. |
Наиболее серьёзные недостатки Dune II, как правило, связаны с игровым дисбалансом:
- В начале игры атаки соперника жёстко запрограммированы, а в конце — стихийные: как только машина покидает сборочный цех, она сразу отправляется в бой. Это происходит потому, что скрипты ИИ игры, определяющие действия групп боевой техники, не работают из-за ошибки в файлах миссий[3]. При стихийных атаках техника противника движется к приоритетной цели (как правило это танковый завод), стреляя по юнитам, но не открывая огонь по башням игрока. В сочетании с постоянным маршрутом «производство — цель № 1» это позволяет построить башенную оборону, самостоятельно отбивающую атаки противника.
- Отдавать солдатам команды можно только по одному и как минимум двумя нажатиями (например, сначала нажать Move или соответствующую горячую клавишу, затем указать на точку, в которую двигаться). В современных играх солдат можно объединять в группы и давать им приказы одним нажатием кнопки мыши (правой в раскладке Warcraft (в некоторых случаях Ctrl+левая кнопка мыши) и левой — в раскладке C&C). Большую группу юнитов можно заставить пройти сложный маршрут, выбрав «ведущего» и приказав остальным двигаться за ним — тем не менее, этот приём непригоден в бою: если дать ведущему приказ атаки, атаковать будет только он.
- То же самое с заводами: чтобы выпустить два танка, надо нажать на завод танков, дать команду «Построить», дождаться сообщения «Танк построен», нажать на завод ещё раз, опять дать команду «Построить» (Поправка: в порте на Sega Mega Drive если зайти, например, в завод и нажать построить то после постройки в завод заходить не обязательно. Достаточно нажать клавишу В (на джойстике по умолчанию) и запустится строительство последней заказываемой боевой единицы. Данная методика работает у любого здания, в котором есть функция покупки/строительства). В современных играх можно задавать очередь строительства, чтобы избегать лишних нажатий.
- Сомнительную ценность представляет собой махолёт, так как он управляется компьютером, имеет всего 20 единиц жизней (DMG) и летит прямо на ПВО противника (опасен он лишь для игрока, не успевшего построить ракетные башни; кроме того, относительно эффективны атаки с воздуха большим количеством махолётов, купленных в космопорту, в сочетании с наземной атакой). Для Ордосов ситуация меняется. Один махолет разведывает противовоздушную оборону, а в далее посредством девиаторов направляют враждебную технику уничтожать свои башни. После уничтожения защиты, трёх-четырёх орнитоптеров достаточно для уничтожения вражеской базы. Но это дорогой и медленный путь, хотя и позволяет не высовываться со своей базы вообще.
- Появление танков делает пехоту совсем ненужной, а легкую технику нужной только для разведки (а появление Siege Tank делает ненужными обычные танки). Кроме того, сомнительна ценность диверсанта Ордосов. Видимо, из-за ошибки игры (по крайней мере, в порте игры на Sega Mega Drive) диверсант не подрывает здания противника, только технику. В современных играх нужны все виды войск, каждый из них по-своему ценен.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4351 день]
- Противник имеет мало очистителей и харвестров (как правило, всего один) и не производит их на заводах.
Наследие
Продолжения Dune II, сделанные Westwood Studios:
- Dune 2000
- Emperor: Battle for Dune
- Emperor Alliances (заморожена)
Dune II является прямым предшественником популярной серии игр Command & Conquer.
Напишите отзыв о статье "Dune II"
Примечания
- ↑ [play-dune.com/ Сайт разработчика версии Dune II для платформы Android].
- ↑ [nyerguds.arsaneus-design.com/dune/dune2edit/d2editor_v2.02.1.zip Dune II EXE-file editor for Windows]. File name: D2editor.exe.
- ↑ [www.old-games.ru/forum/showthread.php?t=27652 Неофициальный патч для Dune II 1.07 (англ.) — Мастерская]
Ссылки
- [www.edge-online.com/features/the-making-of-dune-ii/ The Making of… Dune II] (англ.) — статья о разработке Dune II в журнале Edge;
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Dune II
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
