E lucevan le stelle

E lucevan le stelle — романс Марио Каварадосси в третьем акте «Тоски» — оперы Джакомо Пуччини, написанной на основе итальянского либретто Луиджи Иллика и Джузеппе Джакоза. Исполняется любовником Тоски, художником Марио Каварадосси (тенор) в ожидании своей казни.

Написанный в Си минор, является одной из самых известных оперных арий.

Ария начинается мрачной мелодией, исполняемой на кларнете. Инципит мелодии (слышен на заднем плане ранее в акте, когда озаряется небо и тюремщик готовится к казни) повторяется в рядках «O dolci baci, o languide carezze», а также звучит в завершении оперы, когда Тоска прыгает с вала.

Текст

Итальянский оригинал	Русский перевод
E lucevan le stelle, ed olezzava la terra stridea l’uscio dell’orto ed un passo sfiorava la rena. Entrava ella fragrante, mi cadea fra le braccia. O dolci baci, o languide carezze, mentr’io fremente le belle forme disciogliea dai veli! Svanì per sempre il sogno mio d’amore. L’ora è fuggita, e muoio disperato! E non ho amato mai tanto la vita!	Горели звёзды… Благоухала ночь… Дверь тихо отворилась, услышал я шелест одежды… Вошла она и на грудь мне упала… О сладкие воспоминанья! Где же вы, ласки, объятья, страстные лобзанья!.. Как лёгкий дым, так быстро всё исчезло… Мой час настал, да! И вот я умираю, и вот я умираю… Но никогда я так не жаждал жизни, не жаждал жизни!..

Плагиат

В 1920 году постановщик Эл Джолсон вместе с Бадди де Сильва и Винсентом Роузом написали популярную песню «Avalon» о городе с таким же названием на острове Санта-Каталина. В следующем году Дж. Рикорди, издатель опер Пуччини, подал иск на авторов песни, утверждая, что мелодия была взята из E lucevan le stelle. Пуччини и его издатель выиграли дело и получили 25 000 долларов в качестве компенсации и всех будущих роялти за песню.

Литература

• Mosco Carner, [books.google.com/books?id=E0d0Ec7Wf5cC&pg=PA103&dq=lucevan+le+stelle&lr=&sig=ABaIJvZHcntHQXPDh1-kMFiKEYs#PPA101,M1 Giacomo Puccini, Tosca] , Cambridge University Press, 1985, pp. 101—104 (ISBN 0-521-29661-7) and in Julian Budden [books.google.com/books?id=_acNXIssM5wC&pg=PA219&dq=Budden+Puccini+aria+lucevan&sig=_3YkV4dncQz4TQeqHrvHGm9SJks#PPA219,M1 Puccini: His Life and Works], Oxford University Press, 2002, pp. 218—219 (ISBN 0-19-517974-9).
• Susan VanDiver Nicassio, [books.google.com/books?id=poDHquurm24C&pg=PA307&dq=lucevan+le+stelle&lr=&sig=F-ZIhj9mKzVxkQNq9bEtRtcJmm8#PPA307,M1 Tosca’s Rome: The Play and the Opera in Historical Perspective], University of Chicago Press, 2002, p. 307. ISBN 0-226-57971-9.
• Jeremy Tambling, [books.google.com/books?id=x_bduDoXrCAC&pg=PA122&dq=lucevan+le+stelle&lr=&sig=zQdLyy_0CRAioOQesbiMA_9i8Js#PPA122,M1 Opera and the Culture of Fascism], Oxford University Press, 1996 p. 122. ISBN 0-19-816566-8.

Ссылки

• [www.aria-database.com/cgi-bin/aria-search.pl?305a The Aria Database]
• [www.dlib.indiana.edu/variations/scores/bhr8215/large/sco30286.html#286 Score of 'E lucevan le stelle' for piano and voice] with the original text and an English translation by W. Beattie-Kingston. (William and Gayle Cook Music Library, Indiana University School of Music)

Отрывок, характеризующий E lucevan le stelle

– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»