Итальянская энциклопедия

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Enciclopedia Italiana»)
Перейти к: навигация, поиск

Итальянская энциклопедия, «Энциклопедия Треккани»[1], «Итальяна»[2]; полное название «Итальянская энциклопедия наук, литературы и искусств» (итал. l’Enciclopedia Italiana di scienze, lettere ed arti) — крупнейшая итальянская универсальная энциклопедия.

Первое издание «Итальянской энциклопедии» вышло в период 1925—1936 годов в объёме 35 томов плюс один справочный том[3]. Объём каждого тома — около тысячи страниц (в среднем — 1015). Суммарное количество статей в энциклопедии — около 60 тысяч; примерно 50 млн слов[4]. В период 1938—2006 годов издано 26 дополнительных томов[5].





История энциклопедии

Датой рождения энциклопедии считается 18 февраля 1925 года, когда сенатор Джованни Треккани основал в Риме Институт Итальянской энциклопедии (итал. Istituto dell’Enciclopedia Italiana) — интеллектуальный и организационный центр, которому предстояло впервые в истории страны издать собственный, фундаментальный печатный свод знаний. И в XIX веке, и в годы экономического подъёма страны, предшествовавшие Первой мировой войне, в Италии издавались лишь адаптированные перепечатки зарубежных энциклопедий. Реализовать крупный национальный энциклопедический проект в Италии оказалось возможным лишь в условиях резкого подъёма общественного интереса к культуре и истории страны, который, в свою очередь, был одной из основ новой идеологии итальянского государства. Благодаря этому, несмотря на всеобщий дефицит средств, который Италия испытывала по окончании войны, проект был реализован[6].

Далеко не последнюю роль в успехе проекта национальной энциклопедии сыграла и его поддержка со стороны Бенито Муссолини, выходившая за рамки организационной. Сам будучи профессиональным и небесталанным журналистом, Муссолини внёс свой вклад в написание ряда концептуальных, идеологических статей[7]. Но связывать сам факт появления «Энциклопедии Треккани» — грандиозного культурного проекта мирового значения — только с итальянским фашизмом и его идеологией было бы ошибочно. Рост патриотизма, гордости за исторические достижения предков и в целом национального самознания — всё это уходило своими ближайшими корнями в предвоенную Италию (одна из знаковых фигур которой — д’Аннунцио), и далее — к ещё недавно минувшей эпохе национального объединения (символами которой были Гарибальди и Мадзини). Поэтому ни «Итальянская Энциклопедия», ни другие признаки культурного роста Италии в 1920—1930-е годы не могут быть поставлены в вину Муссолини, который лишь дал ход тенденциям, вызревавшим в стране задолго до его явления на политическую сцену[6].

Джованни Треккани (1877—1961), чьё имя носит «Итальяна», принадлежал числу тех предпринимателей, кого в Италии называют "капитанами промышленности " (итал. capitano d’industria). «Капитан индустрии», а точнее, отрасли — особая категория экономической истории Италии; «званием» этим здесь «награждали» не каждого успешного предпринимателя, а тех, чьи предприятия (как правило, начатые почти с нуля) становились системообразующими в той или иной отрасли (многие из которых в 1920—1930-е годы тоже приходилось создавать заново). Капитаны индустрии одновременно были и государственными деятелями — сенатором Треккани стал в 1923 году. Наконец, особенностью капитанов итальянской индустрии было меценатство, которое они проявляли не под старость лет, отходя от дел, а на фоне активной предпринимательской деятельности, не скупясь изымать деньги из оборота, демонстрируя этим, что самовозрастание капитала не самоцель. Этому меценатству способствовали и особые политические условия 1920-30-х годов, когда одним из лозунгов государства был приоритет общественных интересов над частными[8].

Славу мецената Треккани завоевал в 1923 году, когда философ Джованни Джентиле, занявший в кабинете Муссолини кресло министра образования, уговорил промышленника купить за 5 млн лир и передать в дар стране уникальную инкунабулу — библию Borso d’Este. Этим было положено начало многолетнему сотрудничеству ломбардского фабриканта и сицилийского философа, который вскоре подвёл Треккани к идее посвятить себя грандиозному проекту — созданию национальной энциклопедии[8]. Третьим их единомышленником в этом начинании стал писатель, поэт и драматург Фердинандо Мартини, которого, также, как и Треккани, в 1923 году итальянцы избрали в сенат своего королевства[9]. К 1925 году они разработали устав и структуру учреждения, которое должно было стать организационным ядром реализации проекта — Института Итальянской энциклопедии.

Ключевую в издательском деле роль редактора-издателя они решили поручить выпускнику университета Боккони Калоджеро Тумминелли. Сицилиец по происхождению, с 1910 года — член масонской ложи Карла Каттани (итал. Carlo Cattaneo), с 1913 года Тумминелли был совладельцем издательского дома «Casa Editrice d’Arte Bestetti & Tumminelli», печатавшего книги по искусству, и его опыт и связи несомненно сыграли свою роль в успехе всего проекта. Как раз в 1924 году, прежде чем войти в официальный состав учредителей Института энциклопедии, Тумминелли зарегистрировал в Риме собственное издательство — Tumminelli Editore[10].

Институт Итальянской энциклопедии

Устав Института Итальянской энциклопедии был зарегистрирован в Риме 18 февраля 1925 года. В состав его учредителей вошли:

Джованни Джентиле, как научный руководитель, и другие учредители института, составившие ядро редакционной коллегии энциклопедии, привлекли к участию в ней, каждый по своему направлению, цвет итальянской науки, авторитетных специалистов во всех областях знаний — в общей сложности 3266 учёных и специалистов[14]. Современный историк Бендетти отмечает, что к написанию статьей для Итальянской энциклопедии были привлечены «лучшие представители национальной культуры, в том числе много евреев и известных антифашистов, для многих из которых эта работа была единственным источником средств к существованию»[14]. Антифашистом был и один из учредителей — Анджело Сраффа, который за это в 1922 году подвергся нападению трёх фашистских молодчиков. Как главному редактору, Джованни Джентиле удалось сохранить значительную независимость редколлегии от попыток вмешательства в её работу со стороны цензуры иезуитов (примечательно, что в составе редакторов не было ни одного представителя церкви).

Работа над изданием

Три года, с 1925 по 1928 ушло на решение предварительных задач. Было выделено 48 тематических разделов, редакторы которых («технический комитет» — собственно, расширенный состав редакционной коллегии) принялись за составление словника (итал. lemmario). В него отобрали 60 тысяч первичных и 240 тысяч производных терминов. Руководили этой работой главные редакторы — лингвисты Антонио Пальяро, затем Бруно Мильорини и историк и литератор Умберто Боско[14].

Первое издание вышло в составе 35 основных томов и одного справочного, каждый объёмом чуть более тысячи страниц. Справочный аппарат отличался высоким уровнем организации и удобством в использовании. Статьи, как правило, содержали ясное и лаконичное изложение предмета, с достаточной библиографией. Вместе с тем, характер некоторых статей, по их стилю и содержанию, выходил за пределы чисто информационных задач, приближаясь к стилю высококачественного научно-познавательного очерка — например, статьи о романтизме, Возрождении, Данте и т. п.[15].

По традиции, все статьи энциклопедии подписываются только инициалами авторов.

На протяжении 1932—1943 годов некоторые крупнейшие статьи энциклопедии были отпечатаны в виде отдельных брошюр — первой из которых стала «Фашизм», написанная Муссолини (Есть также мнения, что автором этой статьи были Джованни Джентиле[16] и Джоаккино Вольпе).

Как и во всех крупных энциклопедиях, перед редакцией «Итальяны» со временим встала проблема актуализации ранее напечатанных данных. Первый такой дополнительный том вышел в 1938 году. Последнее, седьмое дополнение (La VII appendice) вышло уже в XXI веке, и состоит из пяти томов. В целом, на данный момент Итальянская энциклопедия состоит из 62 томов общим объёмом 56 тысяч страниц, которые также могут быть приобретены на DVD[5].

«Итальяна» в ряду других энциклопедий мира

Наряду с Британской (11-е издание Encyclopædia Britannica) и Испанской (Enciclopedia universal ilustrada europeo-americana) «Итальяну» называют[17] в числе крупнейших мировых энциклопедий. Однако по суммарному объёму всех изданий «Итальянская энциклопедия» уступает Большой Советской Энциклопедии (1-е издание — 65+1 том, 2-е — 49+1 том, 3-е — 30+1 том, не считая указателей и ежегодников).

Обе энциклопедии «родились» практически синхронно: постановление президиума ЦИК СССР, в соответствии с которым было создано акционерное общество «Советская энциклопедия», было также принято в 1925 году. К 1938 году, когда «Итальянская энциклопедия» своё первое издание завершила, БСЭ успела издать примерно такое же количество томов — немного менее 40. Однако для советской энциклопедии это составляло лишь половину намеченного (буква «М»), и полностью её первое издание завершилось уже после Великой Отечественной войны.

Напишите отзыв о статье "Итальянская энциклопедия"

Примечания

  1. [www.treccani.it Официальный сайт]
  2. Гудовщикова И. В. (1973), "Итальянская энциклопедия наук, литературы и искусства", Большая Советская энциклопедия, vol. 11:Италия-Кваркуш, М.: Сов. энциклопедия 
  3. [www.britannica.com/eb/article-9032589/Enciclopedia-italiana-di-scienze-lettere-ed-arti «Enciclopedia italiana di scienze, lettere ed arti»] Encyclopædia Britannica. (2007)
  4. Alfieri, G. Treccani Degli. «Enciclopedia italiana» Diccionario Literario (HORA, S.A., 2001)
  5. 1 2 [www.treccani.it www.treccani.it]
  6. 1 2 Cfr. d’Orsi, Angelo. Gli intellettuali e il fascismo (Интеллигенция и фашизм) // Tra Roma e Bolzano. Nazione e provincia nel ventennio fascista / Andrea Bonoldi, Hannes Obermair. — Bolzano: Comune di Bolzano, 2006. — P. 105-115. — ISBN 88-901870-9-3.
  7. крупнейшая из которых — "Dottrina di fascismo", Enciclopedia Italiana, Roma: Istituto Giovanni Treccani, 1932 
  8. 1 2 Parte III. Il mecenatismo culturale, l’incontro con Gentile e la nascita della grande enciclopedia italiana — Treccani // Giovanni Treccani / Andrea Prandstraller, Andrea Treccani. — Prodotto dalla Mir Cinematografica, l’Associazione culturale Amici di Giovanni Treccani Degli Alfieri, in co-produzione con l’Istituto Luce, 2006.
  9. 1 2 Benedetti, Amedeo. «L’Enciclopedia Italiana Treccani e la sua biblioteca» (it). Biblioteche Oggi (Milano, n. 8, ottobre 2005): p. 40. Проверено 18.10.2010.
  10. Bonetti, M.; Balestreri, L. Storia dell’editoria italiana. — Roma: Gazzetta del libro, 1960. — Vol. 2.
  11. [www.treccani.it/Portale/elements/categoriesItems.jsp?pathFile=/sites/default/BancaDati/Dizionario_Biografico_degli_Italiani/VOL69/DIZIONARIO_BIOGRAFICO_DEGLI_ITALIANI_Bio_volume_69_-_rtf_spezzettati_027121.xml Marchiafava, Ettore]
  12. [www.treccani.it/Portale/elements/categoriesItems.jsp?pathFile=/sites/default/BancaDati/Enciclopedia_online/L/BIOGRAFIE_-_EDICOLA_L_139892.xml Silvio Longhi]
  13. [www.treccani.it/Portale/elements/categoriesItems.jsp?category=Scienze_sociali_e_Storia/storia/biografie/&parentFolder=/Portale/sito/altre_aree/Scienze_sociali_e_Storia/storia/&addNavigation=Scienze_sociali_e_Storia/storia/biografie/&lettera=S&pathFile=/sites/default/BancaDati/Enciclopedia_online/00_Italiani_M_Z/BIOGRAFIE_-_EDICOLA_S_159290.xml Vittorio Scialoja]
  14. 1 2 3 Benedetti, Amedeo. «L’Enciclopedia Italiana Treccani e la sua biblioteca» (it). Biblioteche Oggi (Milano, n. 8, ottobre 2005): p. 41.
  15. Mario Puppo. Manuale critico-bibliografico per lo studio della letteratura italiana , Torino, SEI, 13ª ediz., 1981, p. 25.
  16. Ср.: Amedeo Benedetti. L’Enciclopedia Italiana Treccani…, cit., p. 43.
  17. Encyclopaedias: Their History Throughout The Ages

Сайт энциклопедии

  • [www.treccani.it www.treccani.it]

Отрывок, характеризующий Итальянская энциклопедия

Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.