Episode Six
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 22 августа 2015 года. |
| Episode Six | |
| Жанры | |
|---|---|
| Годы | |
| Страна | |
| Откуда | |
| Язык песен | |
| Лейблы | |
| Бывшие участники |
Шейла Картер-Диммок |
| Другие проекты | |
Episode Six (в 1968 году — The Episode) — британская поп-рок-группа, существовавшая в 1964—1969 годах. Группа известна благодаря тому, что в ней выступали два будущих участника Deep Purple - вокалист Ян Гиллан и басист Роджер Гловер.
Группа была основана бывшими участниками двух коллективов: The Lightnings (Шейла Картер, Грэм Диммок и Энди Росс) и The Madisons (Роджер Гловер, Тони Ландер и Харви Шилд). В начале 1970-х годах участники группы выступали как The Sheila Carter Band.
Содержание
История
Episode Six
Совместная работа музыкантов началась в 1964 году, хотя первоначально они выступали только по пятницам, субботам и воскресеньям, так как Харви Шилд учился в школе и не мог работать по будням (иногда его заменял Лори Геллер), другие участники также были заняты работой или учебой в колледжах. Под нажимом агентов, группа решила сменить название и избрала Episode Six в честь романа «Danish Episode».
Репетиции группы проходили дважды в неделю в доме семьи Картеров. Вся группа (кроме Шейлы Картер) одевалась на выступлениях в аккуратные белые футболки и кожаные жилетки в стиле «Битлз». Вскоре, благодаря своим агентам по билетам, группа стала получать все больше и больше приглашений. Работы могло быть еще больше, но из-за желания Харви окончить школу, участники группы решили притормозить. Тем не менее, вскоре они стали записывать и выпускать демозаписи, а в 1965 году провели тур по Германии, после которого группу покинул основной вокалист Энди Росс.
Новым вокалистом коллектива стал Иэн Гиллан, который был известен по участию в Wainwright’s Gentlemen, а до этого в The Javelins, которая была известна в Англии. Приход Гиллана в июле 1965 года совпал с подписанием группой контракта с звукозаписывающим лейблом Pye Records. С этого времени все участники группы решили стать профессиональными музыкантами, распрощавшись с прежними местами учебы и работы. Группа давала по двадцать представлений в месяц, а к концу года был записан первый сингл — песня «Put Yourself In My Place» (созданный группой «The Hollies»). Композиция была выпущена в начале 1966 года.
После этого группа была приглашена пиратской радиостанцией «Wonderful Radio London» для участия в грандиозном опен-эйр шоу в мае 1966 года наряду с такой звездой как Дэвид Боуи. В этом году группа записала ряд синглов, но все они провалились в прокате. В сентябре группа выступила в рамках тура Дасти Спрингфилд, а в октябре дала концерт в знаменитом музыкальном клубе «Marquee Club». В ноябре того же года вышел первый сольный сингл Шейлы Картер — «I Will Warm Your Heart». Закончила год группа рождественским турне в Бейруте, где возглавила местные музыкальные чарты.
За 3 года выступлений группа обладала обширным репертуаром каверов и оригинальных композиций, которые могла представлять в разном порядке, в зависимости от публики. Кроме того, группа начала периодически выступать в программах BBC. В июне 1967 года группа выступила с мини-туром по паркам Лондона (тур был организован Советом Большого Лондона). В ходе тура группа дала два концерта по 45 минут каждый. После этого четыре месяца музыканты провели в Германии. После возвращения группу покинул Харви Шилд, так как постоянные переезды сказывались на его здоровье. Новым ударником коллектива стал Джон Керрисон, который до этого выступал в The Pirates (вместе с участником первого состава «Deep Purple» Ником Симпером). Когда он вошел в состав группы, музыканту вернулись в Германию, где выступали в различных клубах до конца 1967 года.
В начале нового 1968 года группа подписала контракт с MGM Records, после чего сократила своё название до The Episode. В мае 1968 года был издан сингл Little One, который стал единственной записью группы под новым названием, затем группа вернула старое название. Музыканты трижды выступили в шоу британского телевидения и исполнили десяток песен на радио в течение года. Вскоре группа приняла решение уволить Керрисона, который не смог поладить с другими музыкантами. Ему на замену был выбран Мик Андервуд из «The Outlaws».
Изданный в сентябре 1968 года сингл Lucky Sunday стал восьмым провалившимся в прокате синглом коллектива, даже несмотря на хорошие отзывы. В феврале 1969 был выпущен Mozart Vs The Rest, который был выпущен по многочисленным просьбам слушателей BBC Radio 1, которая транслировала композицию. Но, эти просьбы последовали слишком поздно — уже после того, как девятый сингл провалился в прокате.
В 1969 году группа начала работу над дебютным альбомом, который никогда не будет выпущен. В июне 1969 года выступление Episode Six в Лондоне посетили клавишник Джон Лорд и гитарист Ричи Блэкмор, которые искали замену не устраивавшим их участникам «Deep Purple»: вокалисту Роду Эвансу и басисту Нику Симперу. Эти замену были найдены в лице Яна Гиллана и Роджера Гловера, соответственно. Хотя, даже перейдя в стан «темно-фиолетовых» Гиллан и Гловер продолжили выступать с их прежней группой до завершения всех контрактных обязательств.
Распад Episode Six и Sheila Carter Band
На некоторое время два вакантных места в «Эпизоде» занял один человек — вокалист и басист Джон Густафсон. С 1969 года, после ухода Грэма Диммока, группа выступала квартетом (Шейла Картер как основная вокалистка и клавишница; Джон Густафсон как басист и вокалист; Мик Андервуд как ударник; и Тони Ландер как гитарист). Однако никакой продуктивной работы не получалось. Той группы, которая сложилась до ухода Гиллана и Гловера, уже не существовало. «Эпизод» стал превращаться в сольный проект Шейлы Картер. В последний состав группу помимо Картер и Ландера (единственные музыканты, не покидавшие группу) вошли басист Тони Дэнжерфилд и ударник Дэйв Лоусон (последний затем станет участником группы «The Greenslade»). Новая группа, ставшая известной как The Sheila Carter Band дала с 1972 по 1974 год ряд локальных выступлений и концертов, пока Шейла Картер не сосредоточилась окончательно на сольной работе.
Составы
| (1964–1965) |
|
|---|---|
| (1965–1967) |
|
| (1967–1968) |
|
| (1968–1969) |
|
| (1969–1972) |
|
| (1972–1974) |
|
Дискография
Синглы
- Put Yourself in My Place[1] (21 января 1966 года)
- When I Hear Trumpets Blow (29 апреля 1966 года)
- Here, There and Everywhere[2] (19 августа 1966 года)
- Love, Hate, Revenge (3 февраля 1967 года) (в качестве исполнителя указано: Sheila Crater & Episode Six)
- Morning Dew[3] (9 июня 1967 года)
- I Can See Through You (6 октября 1967 года)
- Little One (3 мая 1968 года) (в качестве исполнителя указано: The Episode)
- Lucky Sunday (25 октября 1968 года)
- Mozart Vs The Rest (14 февраля 1969 года)
Альбомы[4]
- Put Yourself In My Place (1987 год)
- The Complete Episode Six: The Roots of Deep Purple (1991 год)
- BBC Radio 1 Live 1998/1969 (1997 год)
- Cornflakes and Crazyfoam (2002 год)
- Love, Hate, Revenge (2005 год)
Напишите отзыв о статье "Episode Six"
Примечания
- ↑ Песня The Hollies с альбома «Hollies» (1965).
- ↑ Песня The Beatles с альбома Revolver (1966).
- ↑ Песня Бонни Добсон (1962).
- ↑ За время своего существования группа не записала ни одного студийного и концертного альбома. Все альбомы являются компиляционными сборниками отдельных композиций «The Episode Six».
См. также
Ссылки
- [www.deep-purple.net/tree/episode-six/episode-six-1.html deep-purple.net Участники группы — информация на сайте Deep Purple]
- [deep-purple.net/pre-purple/episode6.htm deep-purple.net Дискография группы — информация на сайте Deep Purple]
Отрывок, характеризующий Episode Six
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
