Northrop F-89 Scorpion

Слово «Скорпион» имеет и другие значения.

F-89 Scorpion
F-89H-1-NO «Скорпион» ВВС США.
Тип	истребитель-перехватчик
Разработчик	Northrop Corporation
Производитель	Northrop Aircraft (Хоторн, Калифорния)
Первый полёт	16 августа 1948 года (XF-89)
Начало эксплуатации	28 сентября 1950 года
Конец эксплуатации	1969 год
Статус	снят с вооружения
Основные эксплуатанты	ВВС США ВВС Национальной гвардии
Годы производства	1949 — август 1956
Единиц произведено	1 052
Стоимость единицы	US$988 884 (F-98H)
Изображения на Викискладе

Northrop F-89 ScorpionNorthrop F-89 Scorpion

Нортроп F-89 «Скорпион» (англ. Northrop F-89 Scorpion) — американский всепогодный перехватчик, разработанный компанией Нортроп в конце 1940-х годов. Известен как первый в мире самолёт, нёсший ракеты «воздух—воздух» с ядерными боеголовками (неуправляемая ракета AIR-2 Genie с боеголовкой мощностью 1,25 кт и дальностью пуска до 10 км). Предназначался для отражения атак советских стратегических бомбардировщиков. Состоял на вооружении ВВС США до конца 1950-х и на вооружении ВВС Национальной гвардии до конца 1960-х годов.

Вооружение

Первые версии F-89 (модели A-C) имели стандартное пушечное вооружение из шести 20-мм автоматических пушек с боезапасом в 200 снарядов на ствол. Это вооружение, несмотря на хорошие баллистические данные пушек, уже не соответствовало требованиям времени: скорости бомбардировщиков возросли существенно, в результате чего при атаке на догонном курсе перехватчик вынужден был слишком долго оставаться под обстрелом оборонительного вооружения бомбардировщика, а при атаке на встречном курсе - автопушки попросту не успевали за отводимые на атаку секунды выпустить достаточное количество снарядов, чтобы гарантировать хоть одно попадание.

Поэтому, начиная с модели F-89D, пушечное вооружение со «Скорпионов» было демонтировано. Его место заняло неуправляемое автоматическое ракетное вооружение: на законцовках крыльев перехватчика были установлены два массивных цилиндрических пусковых контейнера с 52 неуправляемыми авиационными ракетами Mighty Mouse в каждом. Общий боезапас "ракетной батареи" истребителя составлял 104 ракеты.

Управление ракетным арсеналом истребителя было полуавтоматическим, с помощью системы управления огнём Hughes E-6 включавшей бортовой радар AN/APG-40 и бортовой компьютер AN/APA-84. Пилот выводил перехватчик на встречный курс, после чего компьютер брал цель на сопровождение и на основании данных радара — точно определял дистанцию, на которой осуществлялся запуск ракет. Считалось, что плотный барраж из нескольких десятков ракетных снарядов практически исключает вероятность уцелеть для бомбардировщика.

В 1950-х появление управляемых авиационных ракет привело к созданию новой модели истребителя, F-89H. Боезапас НУРС на законцовках крыльев был уменьшен вдвое в пользу размещения под каждым крылом трех управляемых ракет «воздух-воздух» AIM-4 Falcon в полуактивным радиолокационным или инфракрасным наведением (в зависимости от модификации). Полный боезапас истребителя составляли шесть AIM-4 Falcon и 42 НУРС Mighty Mouse. Новая система управления огнём E-9 позволяла эффективно применять бортовой арсенал как во встречных, так и в догонных атаках.

Последней моделью с отличиями по вооружению стал F-89J, рассчитанный на применение атомных авиационных НУРС AIR-2 Genie Обычные блоки НУРС были демонтированы с законоцовок крыльев и заменены топливными баками и массивными подкрыльевыми пилонами для размещения нового мощного оружия. Обычно истребитель нёс две ракеты AIR-2 Genie и еще четыре AIM-4 Falcon брались дополнительно.

Тактико-технические характеристики

Приведенные характеристики соответствуют модификации F-89D.

Источник данных: Standard Aircraft Characteristics .

Технические характеристики

• Экипаж: 2 (пилот и бортоператор)
• Длина: 16,4 м
• Размах крыла: 18,2 м (с блоками НАР на законцовках)
• Высота: 5,33 м
• Площадь крыла: 60,39 м²
• Стреловидность по передней кромке: 5° 8'
• Коэффициент удлинения крыла: 5,15
• Средняя аэродинамическая хорда: 3,7 м
• Профиль крыла: NACA 0009-64
• Колея шасси: 6,68 м
• Масса пустого: 11 428 кг
• Масса снаряжённого: 13 082 кг
• Нормальная взлётная масса: 19 160 кг
• Максимальная взлётная масса: 21 155 кг
• Максимальная посадочная масса: 17 581 кг
• Масса топлива во внутренних баках: 5224 кг (+ 1769 кг в ПТБ под крылом)
• Объём топливных баков: 6708 л (+ 2270 л в ПТБ под крылом)
• Силовая установка: 2 × ТРДФ Allison J35-A-35
  • Бесфорсажная тяга: 2 × 24,2 кН (2468 кгс) (максимальная)
    • нормальная: 2 × 21,6 кН (2202 кгс)
  • Форсажная тяга: 2 × 32,0 кН (3266 кгс)
  • Длина двигателя: 4,97 м
  • Диаметр двигателя: 0,94 м
  • Сухая масса двигателя: 1293 кг

Лётные характеристики

• Максимальная скорость: 1032 км/ч
• Крейсерская скорость: 713 км/ч
• Скорость сваливания: 219 км/ч (при нормальной взлётной массе)
• Боевой радиус: 615 км
  • с ПТБ под крылом: 950 км
• Перегоночная дальность: 2200 км
• Практический потолок: 14 783 м
• Скороподъёмность: 42,47 м/с
• Время набора высоты:
  • 12192 м за 11,4 мин
  • 15240 м за 29,2 мин
• Нагрузка на крыло: 317 кг/м² (при нормальной взлётной массе)
• Тяговооружённость: 0,26 / 0,34 (на максимале / с форсажем)
• Длина разбега: 1036 м (при нормальной взлётной массе)
• Длина пробега: 828 м 
• Максимальная эксплуатационная перегрузка: + 5,67 g

</ul> Вооружение

• Неуправляемые ракеты: 104 × 70 мм ракеты FFAR на законцовках
• Подвесные топливные баки: 2 × 1135 л под крылом </ul>

Примечания

Примечания

Сноски

Литература

• Knaack, Marcelle. Vol. 1 Post-World War II Fighters, 1945-1973. // Encyclopedia of US Air Force aircraft and missile systems. — Washington, D.C.: Office of Air Force History United States Air Force, 1978. — P. 100-99. — 358 p.

Отрывок, характеризующий Northrop F-89 Scorpion

– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.