Борисов, Алексей Юрьевич
Поделись знанием:
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
(перенаправлено с «F.R.U.I.T.S.»)
| Алексей Юрьевич Борисов | |
 | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Годы активности |
c 1980 |
| Страна | |
| Профессии | |
| Инструменты | |
| Жанры | |
| Коллективы |
Центр |
| Лейблы | |
Алексе́й Юрьевич Бори́сов (7 декабря 1960, Москва) — музыкант, продюсер, журналист. Участвовал в многочисленных проектах, самыми известными из которых, возможно, являются музыкальные группы «Центр» и «Ночной Проспект». Как музыкант работал в различных жанрах, в том числе электронной музыки, экспериментальной музыки и индастриал[1][2][3].
Содержание
Биография
Родился 7 декабря 1960 года в Москве. В 1983 году окончил исторический факультет МГУ.
С 1980 по 1981 год был гитаристом группы «Центр».
В 1981 году вместе с гитаристом Дмитрием Маценовым основал бит-группу «Проспект», вокалистом и гитаристом которой был по 1984 год.
В 1985 году вместе с Иваном Соколовским организовал группу «Ночной Проспект», которая работала в разных жанрах — от электро-попа до индустриальной музыки. Эта группа была одним из первых в России индустриальным проектом. За время существования проект выпустил пять альбомов, принял участие в многочисленных сборниках и фестивалях, дал сотни концертов в разных странах.
Параллельно с участием в «Ночном Проспекте», Алексей Борисов записывал сольные альбомы, работал в клубах и на радио как диджей. Также написал музыку к видеоработам кинематографиста Романа Аникушина и к немому фильму «Фауст» (Фридрих Мурнау, 1926) по заказу «Гёте-Института».
С 1992 года является участником электронного дуэта «F.R.U.I.T.S.» («Ф. Р. У. Т. С.»), совместно с Павлом Жагуном.
С 1997 года участвует в этно-электронном проекте «Волга» с Анжелой Манукян и Романом Лебедевым.
Кроме того, работал с рядом музыкантов, групп и деятелей искусства из разных стран, среди которых:
- арт-группа «Север» (с 1995 года)
- проекты Сергея Летова (с 1996 года)
- электронно-экспериментальное движение «Electric Future»
- финский электронный музыкант Антон Никкила/Anton Nikkila (вместе с которым основал в 1999 году экспериментальный лейбл «N&B Research digest»)
- японский нойз-музыкант K. K. Null
- японский проект Government Alpha
- американский электронщик Джеффри Сурак/Jeff Surak
- шведский саунд-артист Лиф Эллгрен/Leif Elggren
- театральный режиссёр Ольга Субботина
- мультимедийные художники Аристарх Чернышёв и Владислав Ефимов (с 1998 года)
- Ultra Milkmaids (Франция)
- Ilpo Vaisanen (Финляндия)
- Kapotemuzik (Нидерланды)
- Lazyfish (Россия)
- Kurt Liedwart (Россия)
- Дмитрий Александрович Пригов (Россия)
В январе 2015 года организовал «Fake Cats Project» с писателем Игорем Лёвшиным и музыкантом Кириллом Макушиным.
Журналистская деятельность
Как журналист работал с изданиями «Бульдозер», «Fuzz», «Птюч», «ОМ», «Факт», «Downtown», французскими журналами «B' Mag» и «Technikart», московской музыкальной газетой «man’Music», интернет-сайтами [www.kontramarka.ru www.kontramarka.ru] и [www.specialradio.ru www.specialradio.ru].
Дискография
Дискография с проектами «Ночной Проспект» и «Волга»: см. Ночной Проспект , Волга
- 1994/2000 Joint Committee. Rosenkranz' Sessions. Vol. 1 (Noise Music, под редакцией Алексея Борисова, при участии NP, Alien Pat. Holman, F.R.U.I.T.S., Mushrooms, 1994) (CD-R, Пентаграмма 013, 2000)[3]
- 1998 Новая Русская Альтернатива «Уверенность в невидимом» Сергей Летов, Олег Липатов, Ричард Норвила, Алексей Борисов, Роман Лебедев, ансамбль Дмитрия Покровского. Концерт в клубе «Бедные Люди» (Пентаграмма 009 CD)
- 1999 Japanoise action in Moscow (with MSBR, Government Alpha, NP, Internat, T.A.Lab) (CD-R, I.V.B., Russia, 2000)
- 1999 Letov, Borisov, Nikkila live 99 (CD-R, Pentagramma, Россия 1999/ CD, HOR Rec, Russia, 2001)
- 1999 Borisov & S. Letov. Faust in Ekaterinburg (Пентаграмма 007 CD) Музыка к фильму «Фауст». Записано в Малом зале Свердловской Государственной Филармонии. 22 июня 1999
- 1999 «Фауст». Алексей Борисов — Сергей Летов — Олег Липатов. Нижний Новгород, 1999 (Пентаграмма 017 CD). Музыка к фильму «Фауст».
- 2000 «Фауст» в Москве. Алексей Борисов — Сергей Летов — О. Липатов — Ричард Норвила. Музыка к фильму «Фауст». Записано в Центральном Доме Художника (Пентаграмма 024 CD)
- 2000 Alexei Borisov «Pa Koket» (CD-R, Insofar Vapor Bulk, Russia, 2000)
- 2002 Сергей Летов, Алексей Борисов, Дмитрий Александрович Пригов «Концерт в О. Г. И.» (Пентаграмма 027 CD, переиздано «Отделением Выход» — B 168, 2002)
- 2003 Супрематический проект. Алексей Борисов, Сергей Летов, Иван Соколовский в культурном центре ДОМ, Москва. День рождения Казимира Малевича, февраль 2003 (Пентаграмма 039 CD)
- 2003/2005 THE NEW BLOCKADERS/GOSPLAN TRIO. Sound Sketch for Raging Flames www.klanggalerie.com (gg92 CD, концерт в культурном центре ДОМ, Москва, то же выступление, что и на диске «Пентаграмма 039 CD»)
- 2003 Alexei Borisov & Jeffrey Surak «Ulitsa Novatorov» (Mini-CD, The Locus of Assemblage, UK, 2003)
- 2003 Xenoglossia (Alexei Borisov & KK Null) (CD, I.V.B., 2003)
- 2004 Alexei Borisov «Polished surface of a table» (CD, Electroshock, Russia, 2004)
- 2004 Alexei Borisov and Anton Nikkila «Typical Human Beings» (NBRD, 2004)
- 2006 Alexei Borisov and Anton Nikkila «Where are they now» (NBRD, 2006)
- 2007 Xenoglossia 2 (Electroclub, 2007)
- 2011 ASTMA «Dar-k» (CD, Letmo, Czech Republic, 2011)
с «F.R.U.I.T.S.»
Избранная дискография:
- «Elektrostatic» (Exotica Records, 1997)
- F.R.U.I.T.S. & Sa-Zna «Янтарные Комнаты» / «Amber Rooms» (совместно с Р. Аникушиным, П. Жагуном, А. Меньшагиным, И. Гоцмановым, Р. Норвилой) (CD) (Exotica / GMB R&I., Россия, 1998)
- «Acid report 96» (CD-R, Grief recordings, 2000)
- «Studio recordings 92-93, vol. 1» (CD-R, NBRD, 2000)
- «Jakuzi» (CD, Exotica, 2001)
- «Lakmus» (CD-R, Xerxes rec., Japan, 2001)
- «Forbidden Beat» (CD, Laton, Austria, 2004)
с «Fake Cats Project»
- «Fake Cat Songs» (Digital, Surrism Phonoethics, 2015)
- «Sad Songs» (Digital, Surrism Phonoethics, 2015)
- «Love Is A Ping Pong Ball» (Digital, Etched Traumas, 2016)
- «Русский Canon» (CD, Frozen Light, 2016)
Видеография
- Notchnoi Prospekt «Live Chronicles 1994/1995» (by R. Anikushin)[3]
- Notchnoi Prospekt «Live in Ptiuch 1995» (by A. Novikov, N. Anokhin)
- Alexei Borisov «Live in Dom Club 1999» (by V. Jefimov)
- Notchnoi Prospekt «Back in the USSR» (by R. Anikushin)
- Notchnoi Prospekt «Truth» (by D. Velikanov)
См. также
- Ночной Проспект
- Центр
- Фильм «Фауст» (Фридрих Мурнау, 1926)
Напишите отзыв о статье "Борисов, Алексей Юрьевич"
Примечания
Ссылки
|
Борисов, Алексей Юрьевич в Викиновостях? |
|---|
- [www.electroshock.ru/records/personalities/borisov/index.html Биография на сайте electroshock.ru]
- [www.letov.ru/borisov.html Биография, видеография и дискография на сайте Сергея Летова]
- [www.letov.ru/utf/BORISOV.html English version]
- [www.enmuz.here.ru/nb/pages/nochprospect/intervew.html Интервью с Алексеем Борисовым + история «Ночного Проспекта»]
- [rwcdax.here.ru/borisov.htm Интервью с Алексеем Борисовым о «Ночном Проспекте»]
- [www.nbresearchdigest.com Лейбл «N&B Research Digest»]
- [www.volgamusic.ru Официальный сайт] проекта «Волга»
- [old.tektonika.ru/inter_06.jsp Интервью с Алексеем Борисовым]
- [surrism.phonoethics.com/release/fake-cats-project-fake-cat-songs/ Fake Cats Project «Fake Cat Songs» EP]
- [www.actsofsilence.com/album-review/fake-cats-project-fake-cat-songs/ Пресса о «Fake Cat Songs»]
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Борисов, Алексей Юрьевич
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
