Брамс, Иоганнес

Иоганнес Брамс Johannes Brahms
Основная информация
Дата рождения	7 мая 1833(1833-05-07)
Место рождения	Гамбург, Германский союз
Дата смерти	3 апреля 1897(1897-04-03) (63 года)
Место смерти	Вена, Австро-Венгрия
Страна	Германия Германия
Профессии	композитор, пианист, дирижёр
Жанры	Классическая музыка
Награды

Иога́ннес Брамс (нем. Johannes Brahms [joːˈhanəs ˈbʁaːms]; 7 мая 1833, Гамбург — 3 апреля 1897, Вена) — немецкий композитор и пианист, один из главных представителей периода романтизма.

Биография

Иоганнес Брамс родился 7 мая 1833 года в гамбургском квартале Шлютерсхоф, в семье контрабасиста городского театра — Якоба Брамса. Семья композитора занимала крохотную квартирку, состоящую из комнаты с кухней и крошечной спальни. Вскоре после рождения сына родители переселились на Ультрихштрассе.

Первые уроки музыки Иоганнесу дал отец, который привил ему навыки игры на различных струнных и духовых инструментах. После мальчик обучался игре на фортепиано и теории композиции у Отто Косселя (нем. Otto Friedrich Willibald Cossel).

В десять лет Брамс уже выступал на престижных концертах, где исполнял партию фортепиано, что давало ему возможность совершить турне по Америке. Косселю удалось отговорить родителей Иоганнеса от этой идеи и убедить их, что мальчику лучше продолжить обучение у педагога и композитора Эдуарда Марксена, в Альтоне. Марксен, педагогика которого основывалась на изучении произведений Баха и Бетховена, быстро понял, что имеет дело с необыкновенным дарованием. В 1847, когда умер Мендельсон, Марксен сказал другу: «Один мастер ушел, но другой, более крупный, идёт ему на смену — это Брамс».

В четырнадцать лет — в 1847 году Иоганнес окончил частное реальное училище и впервые выступил публично как пианист с сольным концертом. В апреле 1853 года Брамс отправляется в гастрольную поездку с венгерским скрипачом Э. Ременьи.

В Ганновере они встретились с другим известным скрипачом, Йозефом Иоахимом. Тот был поражён мощью и огненным темпераментом музыки, которую Брамс показал ему, и два молодых музыканта (Иоахиму было тогда 22 года) стали близкими друзьями.

Иоахим дал Ременьи и Брамсу рекомендательное письмо к Листу, и они отправились в Веймар. Маэстро проиграл с листа некоторые сочинения Брамса, и они произвели на него столь сильное впечатление, что он тут же захотел «причислить» Брамса к передовому направлению — Новонемецкой школе, которую возглавляли он сам и Р. Вагнер. Однако Брамс устоял перед обаянием личности Листа и блеском его игры.

30 сентября 1853 года, по рекомендации Иоахима, Брамс познакомился с Робертом Шуманом, к высокому дарованию которого питал особенное благоговение. Шуман и его жена, пианистка Клара Шуман-Вик, уже слышали о Брамсе от Иоахима и тепло приняли молодого музыканта. Они пришли в восторг от его сочинений и стали самыми стойкими его приверженцами. Шуман весьма лестно отозвался о Брамсе в критической статье в своей «Новой музыкальной газете».

Брамс прожил в Дюссельдорфе несколько недель и направился в Лейпциг, где его концерт посетили Лист и Г. Берлиоз. К Рождеству Брамс прибыл в Гамбург; он покинул родной город безвестным учеником, а вернулся артистом с именем, о котором в статье великого Шумана было сказано: «Вот музыкант, который призван дать самое высокое и идеальное выражение духу нашего времени».

Брамс питал нежную симпатию к Кларе Шуман, которая была на 13 лет старше. Во время болезни Роберта он посылал любовные письма его жене, однако так и не решился сделать ей предложение, когда она овдовела.

Первое произведение Брамса — Соната fis-moll (op. 2) 1852 год. Позже написана соната C-dur (op. 1). Всего 3 сонаты. Также есть скерцо для фортепиано, фортепианные пьесы и песни, изданы в Лейпциге в 1854 году. Постоянно меняя своё местопребывание в Германии и Швейцарии, Брамс написал целый ряд произведений в области фортепианной и камерной музыки.

В осенние месяцы 1857—1859 годов Брамс служил придворным музыкантом при небольшом княжеском дворе в Детмольде.

В 1858 году снял для себя квартиру в Гамбурге, где по-прежнему жила его семья. С 1858 по 1862 год руководил женским любительским хором, хотя мечтал о месте дирижера Гамбургского филармонического оркестра.

Летние сезоны 1858 и 1859 годов Брамс провёл в Гёттингене. Там он познакомился с певицей, дочерью университетского профессора Агатой фон Зибольд, которой серьёзно увлёкся. Однако, как только речь зашла о браке, отступил. Впоследствии все сердечные увлечения Брамса носили мимолётный характер.

В 1862 году умер прежний руководитель гамбургского Филармонического оркестра, но его место достаётся не Брамсу, а Ю. Штокхаузену. Композитор поселился в Вене, где он стал капельмейстером в Певческой академии, а в 1872—1874 годах дирижировал концертами Общества любителей музыки (Венской филармонии). Позднее большую часть своей деятельности Брамс посвятил композиции. Первый же визит в Вену в 1862 году принес ему признание.

В 1868 году в кафедральном соборе Бремена состоялась премьера Немецкого реквиема, имевшая громкий успех. За ней последовали столь же успешные премьеры новых крупных сочинений — Первой симфонии до минор (в 1876 году), Четвёртой симфонии ми минор (в 1885 году), квинтета для кларнета и струнных (в 1891 году).

В январе 1871 года Иоганнес получил от мачехи известие о тяжёлой болезни отца. В начале февраля 1872 года приехал в Гамбург, на следующий день отец скончался. Сын тяжело переживал смерть отца.

Осенью 1872 года Брамс стал артистическим директором Общества любителей музыки в Вене. Однако эта работа его тяготила и он выдержал лишь три сезона.

С приходом успеха Брамс мог позволить себе много путешествовать. Он посещает Швейцарию, Италию, однако излюбленным местом его отдыха становится австрийский курорт Ишль.

Став известным композитором, Брамс не раз оценивал произведения молодых дарований. Когда один автор принес ему песню на слова Шиллера, Брамс изрек: «Замечательно! Я снова убедился в том, что стихотворение Шиллера бессмертно».

Покидая немецкий курорт, где он проходил курс лечения, на вопрос врача: «Всем ли вы довольны? Может, чего-то не хватает?», Брамс ответил: «Спасибо, все болезни, которые я привез, увожу обратно».

Будучи очень близоруким, предпочитал не пользоваться очками, отшучиваясь: «Зато много плохого ускользает из поля моего зрения».

К концу жизни Брамс стал нелюдим, и, когда организаторы одного светского приема решили сделать ему приятное, предложив вычеркнуть из списка приглашенных тех, кого ему не хотелось бы видеть, он вычеркнул себя.

В последние годы жизни Брамс много болел, но не прекращал работать. В эти годы он завершает цикл немецких народных песен.

Умер Иоганнес Брамс утром 3 апреля 1897 года в Вене, где и был похоронен на Центральном кладбище (нем. Zentralfriedhof).

Творчество

Брамс не написал ни одной оперы, однако он работал практически во всех других жанрах.

Брамсом написано более 80-ти произведений, как то: одноголосные и многоголосные песни, серенада для оркестра, вариации на гайдновскую тему для оркестра, два секстета для струнных инструментов, два фортепианных концерта, несколько сонат для одного фортепиано, для фортепиано со скрипкой, с виолончелью, кларнетом и альтом, фортепианные трио, квартеты и квинтеты, вариации и разные пьесы для фортепиано, кантата «Rinaldo» для соло тенора, мужского хора и оркестра, рапсодия (на отрывок из гётевского «Harzreise im Winter») для соло-альта, мужского хора и оркестра, «Немецкий реквием» для соло, хора и оркестра, «Triumphlied» (по поводу Франко-прусской войны), для хора и оркестра; «Schicksalslied», для хора и оркестра; скрипичный концерт, концерт для скрипки и виолончели, две увертюры: трагическая и академическая.

Но особенную славу доставили Брамсу его симфонии. Уже в ранних своих работах Брамс выказал самобытность и самостоятельность. Благодаря упорному труду Брамс выработал собственный стиль. О его произведениях, по общему от них впечатлению, нельзя сказать, чтобы Брамс находился под влиянием кого-либо из предшествовавших ему композиторов. Самой выдающейся музыкой, в которой творческая сила Брамса сказалась особенно ярко и оригинально, является его «Немецкий реквием».

Память

• В честь Брамса назван кратер на Меркурии.

Отзывы

• В статье «Новые пути», в октябре 1853 года Роберт Шуман писал: «Я знал… и надеялся, что грядёт Он, тот, кто призван стать идеальным выразителем времени, тот, чьё мастерство не проклёвывается из земли робкими ростками, а сразу расцветает пышным цветом. И он явился, юноша светлый, у колыбели которого стояли Грации и Герои. Его имя — Иоганнес Брамс».
• Карл Дальхауз: «Брамс был не подражателем ни Бетховена, ни Шумана. И его консерватизм можно считать эстетически законным, поскольку говоря о Брамсе традиции не принимаются, не уничтожая другой стороны, её сути».

Список сочинений

	Интермеццо, Op. 76, No. 7
Помощь по воспроизведению

	Интермеццо, Op. 116, No. 4
Помощь по воспроизведению

	Wondrous Cool
Помощь по воспроизведению

	Двойной концерт ля минор, вторая часть
Помощь по воспроизведению

	Двойной концерт ля минор, третья часть
Помощь по воспроизведению

	Соната для виолончели фа мажор, Op. 99, первая часть
Помощь по воспроизведению

	Соната для виолончели фа мажор, Op. 99, вторая часть
Помощь по воспроизведению

	Соната для виолончели фа мажор, Op. 99, третья часть
Помощь по воспроизведению

	Соната для виолончели фа мажор, Op. 99, четвёртая часть
Помощь по воспроизведению

Фортепианное творчество

• Пьесы, Op. 76, 118, 119
• Три интермеццо, Op. 117
• Три сонаты, Op. 1, 2, 5
• Скерцо ми-бемоль минор, Op. 4
• Две рапсодии, Op. 79
• Вариации на тему Р. Шумана, Op. 9
• Вариации и фуга на тему Г. Ф. Генделя, Op. 24
• Вариации на тему Паганини, Op. 35 (1863)
• Пьесы (фантазии), Op. 116
• Песни любви — вальсы, новые песни любви — вальсы, четыре тетради Венгерских танцев для фортепиано в четыре руки

Сочинения для органа

• 11 хоральных прелюдий ор.122
• Две прелюдии и фуги
• Фуги

Камерные сочинения

• Три сонаты для скрипки и фортепиано
• Две сонаты для виолончели и фортепиано
• Две сонаты для кларнета (альта) и фортепиано
• Три фортепианных трио
• Трио для фортепиано, скрипки и валторны
• Трио для фортепиано, кларнета (альта) и виолончели
• Три фортепианных квартета
• Три струнных квартета
• Два струнных квинтета
• Фортепианный квинтет
• Квинтет для кларнета и струнных
• Два струнных секстета

Концерты

• Два концерта для фортепиано
• Концерт для скрипки
• Двойной концерт для скрипки и виолончели

Для оркестра

• Четыре симфонии (№ 1 c-moll op. 68; № 2 D-dur op. 73; № 3 F-dur op. 90; № 4 e-moll op. 98.
• Две серенады
• Вариации на тему Й. Гайдна
• Академическая и Трагическая увертюры
• Три Венгерских танца (авторская оркестровка танцев № 1, 3 и 10; оркестровка прочих танцев осуществлена другими авторами, в том числе Антонином Дворжаком, Гансом Галем, Павлом Юоном и др.)

Вокальные и хоровые сочинения

• Немецкий реквием
• Песнь судьбы, Триумфальная песнь
• Кантата Ринальдо, Рапсодия, Песнь Парок — на тексты И. В. Гёте
• Свыше ста обработок народных песен (в том числе 49 немецких народных песен)
• Около шестидесяти смешанных хоров, семь песен Марии (1859), семь мотетов
• Вокальные ансамбли для голоса с фортепиано — 60 вокальных квартетов, 20 дуэтов, около 200 романсов и песен
• Четыре строгих напева
• Каноны для хора a capella

Записи произведений Брамса

Полный комплект симфоний Брамса записали дирижёры Клаудио Аббадо, Герман Абендрот, Николаус Арнонкур, Владимир Ашкенази, Джон Барбиролли, Даниэль Баренбойм, Эдуард ван Бейнум, Карл Бём, Леонард Бернстайн, Адриан Боулт, Семён Бычков, Бруно Вальтер, Гюнтер Ванд, Феликс Вейнгартнер, Джон Элиот Гардинер, Яша Горенштейн, Карло Мария Джулини (не менее 2 комплектов), Кристоф фон Донаньи, Антал Дорати, Колин Дэвис, Вольфганг Заваллиш, Курт Зандерлинг, Яп ван Зведен, Отмар Зюйтнер, Элиаху Инбал, Ойген Йохум, Герберт фон Караян (не менее 3 комплектов), Рудольф Кемпе, Иштван Кертес, Отто Клемперер, Кирилл Кондрашин, Рафаэль Кубелик, Густав Кун, Сергей Кусевицкий, Джеймс Ливайн, Эрих Лайнсдорф, Лорин Маазель, Курт Мазур, Чарльз Маккеррас, Нэвилл Марринер, Виллем Менгельберг, Зубин Мета, Евгений Мравинский, Рикардо Мути, Роджер Норрингтон, Сэйдзи Одзава, Юджин Орманди, Витольд Ровицкий, Саймон Рэттл, Евгений Светланов, Лейф Сегерстам, Джордж Селл, Леопольд Стоковский, Артуро Тосканини, Владимир Федосеев, Вильгельм Фуртвенглер, Бернард Хайтинк, Гюнтер Хербиг, Серджиу Челибидаке, Рикардо Шайи (не менее 2 комплектов), Джеральд Шварц, Ханс Шмидт-Иссерштедт, Георг Шолти, Хорст Штайн, Кристоф Эшенбах, Марек Яновский, Марис Янсонс, Неэме Ярви и др.

Записи отдельных симфоний осуществили также Карел Анчерл (№ 1—3), Юрий Башмет (№ 3), Томас Бичем (№ 2), Герберт Блумстедт (№ 4), Ханс Вонк (№ 2, 4), Гвидо Кантелли (№ 1, 3), Джансуг Кахидзе (№ 1), Карлос Клайбер (№ 2, 4), Ганс Кнаппертсбуш (№ 2—4), Рене Лейбовиц (№ 4), Игорь Маркевич (№ 1, 4), Пьер Монтё (№ 3), Шарль Мюнш (№ 1, 2, 4), Вацлав Нойман (№ 2), Ян Виллем ван Оттерло (№ 1), Андре Превин (№ 4), Фриц Райнер (№ 3, 4), Виктор де Сабата (№ 4), Клаус Теннштедт (№ 1, 3), Вилли Ферреро (№ 4), Иван Фишер (№ 1), Ференц Фричай (№ 2), Даниел Хардинг (№ 3, 4), Герман Шерхен (№ 1, 3), Карл Шурихт (№ 1, 2, 4), Карл Элиасберг (№ 3) и др.

Записи скрипичного концерта осуществили скрипачи Джошуа Белл, Ида Гендель, Гидон Кремер, Иегуди Менухин, Анна-Софи Муттер, Давид Ойстрах, Ицхак Перлман, Йожеф Сигети, Владимир Спиваков, Исаак Стерн, Кристиан Ферра, Яша Хейфец, Генрик Шеринг.

Литература

На русском языке

Брамс, Иоганн // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ганс Галь. Иоганнес Брамс. Творчество и личность // Брамс, Вагнер, Верди. Три мастера,три мира. — Феникс, 1998. — С. 23-230. — 640 с. — 5000 экз. — ISBN 5-222-00274-8.

Карл Гейрингер. Иоганнес Брамс = Johannes Brahms. — Москва: Музыка, 1965. — 432 с. — 8430 экз.

Е. М. Царева. Иоганнес Брамс. — Москва: Музыка, 1986. — 384 с. — 30 000 экз.([www.libclassicmusic.ru/book_5.html djvu-книга])

На немецком языке

Kalbeck Max. [www.zeno.org/Musik/M/Kalbeck,+Max/Johannes+Brahms Johannes Brahms. Biographie in 4 Bänden]. — Tutzing: Faksimile-Nachdruck Schneider, 1976.

Korff Malte. Johannes Brahms: Leben und Werk. — München: Deutscher Taschenbuch Verlag, 2008. — ISBN 978-3423246569.

McCorkle M. L. Johannes Brahms thematisch-bibliographisches Werkverzeichnis. — München, 1984.

На английском языке

Deiters Hermann. Johannes Brahms: A Biographical Sketch. — München: Cambridge University Press, 2009. — ISBN 978-1108004794.

Ссылки

• [www.classicalconnect.com/#/browse/composer/Johannes_Brahms/play Произведения Брамса на сайте Classical Connect] Бесплатная библиотека классической музыки на Classical Connect
• Иоганнес Брамс: ноты произведений на International Music Score Library Project
• [mus-info.ru/composers/brams.shtml Брамс Иоганнес — Жизнь и творчество]
• [johannes-brahms.ru/2.php Жизненный и творческий путь Брамса]
• [www.cdguide.nm.ru/composers/brahms1.html Краткий список сочинений Брамса]
• [www.classiccat.net/brahms_j/index.htm Classic Cat — Brahms mp3s]
• [musstudent.ru/biblio/49-music-history/76-romanticksong19brahms В. Васина-Гроссман. «Строгая лирика» Брамса //Романтическая песня XIX века, М: Музыка, — 1966 (стр-234-273)]
• [www.aquarium.ru:8080/misc/aerostat/aerostat173.html Передача Бориса Гребенщикова «Аэростат»]
• [www.recmusic.org/lieder/b/brahms.html Johannes Brahms (The Lied and Art Song Texts Page: Texts and Translations to Lieder, mélodies, canzoni, and other classical vocal music)]
• [brahms.ru Brahms.RU | Музыкальный Фестиваль в Центре Павла Слободкина]
• [www.classicalmusicdb.com/composers/view/9 Брамс Иоганнес] на Classical Music DB

Отрывок, характеризующий Брамс, Иоганнес

Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.