Броневая каретка Шумана

Fahrpanzer в Польском музее военной техники (Варшава)
Бронекаретка (Fahrpanzer)
Классификация	Передвижной бронированный лафет
Боевая масса, т	2,554
Экипаж, чел.	1
История
Производитель
Годы производства	1890 — около 1900
Годы эксплуатации	1890 — 1947
Количество выпущенных, шт.	не менее 300
Основные операторы
Бронирование
Тип брони	Стальная катаная
Борт корпуса, мм/град.	10
Борт башни, мм/град.	40
Вооружение
Тип пушки	5,3 cm L/24
Длина ствола, калибров	24
Углы ВН, град.	-5°...+10°
Углы ГН, град.	360°
Дальность стрельбы, км	3
Подвижность
Тип двигателя	Отсутствовал (лошади)

Броневая каретка (нем. Fahrpanzer, сокращение от нем. Fahrbare Panzerlafette, буквально — «Самоходный бронелафет») — башенная артиллерийская установка. Известна также под названиями 5,3 см L/24 Fahrpanzer Gruson и Бронекаретка Шумана (нем. Schumann Panzerlafette/Fahrpanzer).

Бронекаретка — лёгкая подвижная, установленная на колесах (для передислокации), броневая конструкция для малокалиберной артиллерии, перевозимая лошадьми, паровой тягой (железная дорога) или автомобилями и устанавливаемая для применения в сделанные в бетонном бруствере гнёзда.

Бронекаретка изготавливалась в нескольких модификациях, на разных заводах и различным калибром артиллерии.

История

В конце XIX века произошло заимствование судовой вращающейся броневой башни, для её использования в береговой и сухопутной артиллерии и фортификации, но в условиях сухопутной вооружённой борьбы стационарная вращающаяся броневая башня не дала такого эффекта, как при использовании на корабле. В этой связи германский инженер майор Максимильян Шуман, уже около 1880 года, оформляет оригинальное предложение о применении в сухопутной фортификации бронезакрытий, обеспечивающих несколько больший манёвр огневого вооружения. Он вместе с инженером Германом Грузоном предлагает скрывающуюся броневую башню и так называемую бронекаретку Шумана , представляющую собой по существу легкую вращающуюся броневую башню, перемещаемую с помощью конной или паровой тяги (позднее автомобилями) на ту или иную заранее подготовленную огневую позицию. Первые партии броневой каретки изготовлены на заводе в Букау вблизи Магдебурга.

Бронекаретка позволяла решить вопросы сохранности имущества (хранились до особого периода на складах, а не на позициях) позволяла усилить те или иные позиции укреплённых районов, переброской гужевым или железнодорожным транспортом, на угрожаемых направлениях, по мобилизации.

В условиях «окопной войны» эффективным оружием была бронетехника. Во время Первой мировой войны существовали образцы бронетехники и с конной тягой. Такое устройство было способно вести огонь по неприятелю прямой наводкой невзирая на ответный огонь из стрелкового оружия. Образцы имелись в распоряжении германской армии. Такое устройство в отличие от тачанки было предназначено для стрельбы из артиллерийского окопа, защищавшего уязвимые части подвески и броневую дверцу. Устройство могло быть разборным, и подвеска могла быть убрана после установки оного в укрытие.

«Фортификационный словарь» полковника В. Ф. Шперка, преподавателя ВИА:

«Бронекаретка — легкая подвижная, установленная на колесах, броневая конструкция для малокалиберной артиллерии, перевозимая лошадьми и устанавливаемая в сделанные в бетонном бруствере гнезда. Предложена в конце XIX в. германским инженером Шуманом. В первую мировую войну 1914 — 18 гг. немцы их использовали для укрепления полевых позиций.»

Наглядное представление о том, как перевозилась бронекаретка и как использовалось даёт «Фиг. 12» [samlib.ru/t/tonina_o_i/15_we_bashni.shtml отсюда (Статья из Военной Энциклопедии 1911—1915 года)]

Бронекаретки, башни, перевозимые на лошадях, как орудийн. системы. Типом подобной бр-каретки служит башенка зав. Круппа (фиг. 11-12). Такие башни устраиваются для 37-мм., 53-мм. и даже 65-мм. орудий. Верхняя часть башни (к-л) вращается с орудием на нижней; угол возвышения орудия 10°; склонения 5°. Для перевозки башня накатывается на дроги, под которыми укреплено звено рельсов ЗР; при установке на место звено это укладывается на пол бетонной или земляной ниши, сцепляется с рельсами дрог, и затем башня легко перекатывается в нишу и закрепляется в ней особыми штырями. В настоящее время башни эти перевозятся на автомобилях. По грунтовым дорогам башни эти движутся, не отставая от пехоты.

Бронекаретки завода Шкода (Скода) (Австрия (Чехия)) для 57-мм скорострельной пушки длиной 25 кал. На этом типе броневой каретки броневой купол толщиной 25 мм укреплялся на станинах лафета, вместе с которыми и вращался. Корпус всей установки в плане имел вид прямоугольника; орудие обладало малым откатом, наводка прямая; обслуживающая команда (экипаж) два человека. Перевозилась каретка по обыкновенной или узкоколейной железной дороге. На боевой позиции броневая каретка устанавливалась на деревянной платформе, на которую плотно садилась своей основной рамой при повороте коленчатых осей катков, служащих для перемещения каретки на небольшие расстояния. Общий вес установки без боеприпасов 2200 кг.

Бронекаретки применялись для укрепления позиций в Первую мировую войну 1914 — 1918 годов, в качестве стационарного средства, а не подвижного, в несколько усовершенствованном виде «Бронекаретка» Шумана просуществовала вплоть до 1918 года, но не получила признания и широкого применения, в Германии и Австро-Венгрии, где её изготавливали. В Швейцарии была снята с вооружения в 1947 году

Страны-эксплуатанты

• Австро-Венгрия Австро-Венгрия — на вооружении до распада Австро-Венгрии в 1918 году
• Болгария — во время первой мировой войны Австро-Венгрия передала Болгарии несколько бронекареток Шумана, но в 1918 году, после перехода войск Антанты в наступление, они были захвачены французской Восточной армией (в дальнейшем, французы передали их греческой армии).
• Греция Греция — трофейные бронекаретки, ранее использовавшиеся болгарской армией
• Швейцария Швейцария — приняты на вооружение под индексом 5,3-см пушка № L24 1887 Gotthard, использовались в фортах Айроло, Stöckli и Санкт-Мориц (Дейли), последние были сняты с вооружения в 1947 году.

Галерея

• ForteAirolo14.JPG

  Бронекаретка в форте Айроло, Швейцария.

• ForteAirolo13.JPG

  Бронекаретка в форте Айроло, Швейцария.

• Gruson Turm.jpg

  Бронекаретка в Болгарии, 1910 — 1920 года.

• Fort Hospiz03.JPG

  Гнездо, в бетонном бруствере, для бронекаретки, форт Хоспиц, Швейцария.

• German 'Fahrpanzer' with cannon 5,3cm photo1.JPG

  Бронекаретка, в камуфляже, на рельсах, в музее Брюсселя, Бельгия.

См. также

• ДОТ
• Бронебашенная батарея

Литература

• Maximilian Schumann (Ingenieuroffizier, Erfinder): Die Bedeutung drehbarer Geschützpanzer (Panzerlaffeten) für permanente Befestigung. 2 Bände, Potsdam 1885.
• Julius von Schütz (Ingenieur des Grusonwerkes): Die Panzerlaffeten auf den Schiessplätzen des Grusonwerkes bei Magdeburg-Buckau und Tangermünde. Zweite vervollständigte Auflage 1889.
• Е. А. Яковлев, «О подвижной фортификации». «Военная мысль» № 8. 1937 год.
• Н. И. Унгерман, «Легкие броневые закрытия. (Краткий очерк развития)», Москва, ВИА им. Куйбышева, 1939 год.
• Е. А. Яковлев, «О современной сухопутной фортификации», журнал «Вестник Военно-инженерной академии РККА» № 32, 1941 год.
• Полковник В. Ф. Шперк, «Фортификационный словарь», издание Военно-инженерной Краснознамённой академии имени В. В. Куйбышева (ВИА), Москва — 1946 год.
• Федосеев С. «Бронекаретка» Шумана и её наследники (рус.) // Техника и вооружение: вчера, сегодня, завтра. — 2014. — № 2. — С. 29-36.

Ссылки

• [www.landships.freeservers.com/new_pages/matador__fahrpanzer_kitreview.htm Matador Model’s 1/76 Gruson 5.3cm L/24 Fahrpanzer]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Броневая каретка Шумана

– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.