Фалько (музыкант)

Фалько нем. Falco
Claudia A. Wohlfromm & Falco
Основная информация
Имя при рождении	Йоханн Хёльцель
Полное имя	нем. Johann Hans Hölzel
Дата рождения	19 февраля 1957(1957-02-19)
Место рождения	Вена, Австрия
Дата смерти	6 февраля 1998(1998-02-06) (40 лет)
Место смерти	Пуэрто-Плата, Доминиканская республика
Годы активности	1981–1998
Страна	Австрия Австрия
Профессии	певец, автор текстов и музыки
Инструменты	фортепиано бас-гитара, гитара, ударные
Жанры	Новая волна Синти-поп Поп-музыка Рэп Рок
Сотрудничество	Bolland & Bolland, Бригитта Нильсен, Роберт Понгер, Дезире Носбуш, Ханнес Росзахер, Руди Долецаль
Лейблы	A&M Records (Северная Америка) Mega Records Teldec Records GiG Records Sire Records WEA Records EMI
[www.falco.at falco.at  (нем.)]

Йо́ханн Хёльцель (нем. Johann Hans Hölzel, 19 февраля 1957, Вена — 6 февраля 1998, Доминиканская республика), более известный под сценическим псевдонимом Фа́лько (нем. Falco), — австрийский музыкант, исполнитель в стиле рэп, поп и рок. Первых строк в хит-парадах достигли четыре песни в исполнении Фалько: «Der Kommissar», «Rock Me Amadeus», «Jeanny», и «Coming Home (Jeanny Part 2)». Он стал первым и на данный момент единственным исполнителем, занявшим верхнюю строчку в хит-параде США с песней на немецком языке.

Детство и юность

Будущий музыкант родился в Вене, Австрия в 1957 году.

На свет должна была появиться тройня, но его мать потеряла двух детей, живым родился только Ханс. Отец рано оставил семью, и мальчик рос с матерью и бабушкой. Ещё в раннем детстве Ханс полюбил музыку. Он подпевал шлягерам, которые крутили на радио, а позже бабушка подарила внуку граммофон. Так Ханс познакомился с Элвисом Пресли и Битлз.

В 4 года мальчик начал учиться играть на фортепиано, а уже через год знал 30 пьес. Спустя некоторое время Ханс принял участие в конкурсе юных талантов, и жюри безоговорочно признало его «маленьким Моцартом». У него был абсолютный слух и необычайная музыкальная память на протяжении всей жизни.

В 1963 году Ханс пошёл в школу, где неплохо учился, но из-за проблем в семье начал прогуливать занятия. В 1973 году он работал какое-то время в канцелярии, но через год уволился и собрал свою первую группу «Umspannwerk» («Подстанция»). Позже Ханс Хёльцель служил в армии, и служба ему нравилась. В одном из своих интервью он признавался: «Еда три раза в день, сигареты… О чем еще можно мечтать?»

В 1976 году он поступил в Венскую музыкальную консерваторию, однако бросил учёбу после первого семестра, чтобы стать настоящим музыкантом. Он уехал в Западный Берлин, где был вокалистом в джазовом коллективе. После возвращения в Вену Йоханн стал называть себя «Фалько» в честь восточногерманского лыжника Фалько Вайсспфлога (Falko Weißpflog). На пути к сольной карьере музыкант выступал в составе австрийских групп «Spinning Wheel» («Прялка») и «Hallucination Company» («Компания под галлюциногенами»), а также был бас-гитаристом в панк-рок коллективе «Drahdiwaberl» (с 1978 по 1981 годы). Вместе с последними Фалько написал и исполнил песню «Ganz Wien», которая позже вошла в его дебютный сольный альбом «Einzelhaft».

Фалько много работал над своим имиджем и не был похож на рок-музыкантов тех лет. Черные очки, элегантные костюмы стали частью его облика именно тогда. Образ Фалько был дополнен такими деталями, как цинизм и эпатаж. В 1982 году журналу Bravo Ханс дает эпатажное интервью, где говорит, что «„хотел бы умереть, как Джимми Дин, на перекрестке, в серебристом Порше. Раз, два, и тебя нет“». Слова окажутся для музыканта пророческими.

Фалько: история псевдонима

Ханс благоговел перед чемпионом Германии по прыжкам с трамплина на лыжах Фалько Вайспфлогом (Falko Weißpflog), поэтому и выбрал псевдоним Фалько, заменив, правда, букву k на c — как он позже объяснял, для возможности выхода на международную сцену. Во время работы с «Hallucination Company» он представлялся как Фалько Готтерер (Falco Gottehrer, «слуга Божий»). Спустя некоторое время Ханс сократил своё сценическое имя до Фалько. Позже, в 1993 году, в беседе с журналистом Норбертом Иванеком Фалько сказал: «Я думаю так: если тебя зовут Ханс Хёльцель и ты решил добиться успеха в музыке — ты можешь об этом забыть. А всё-таки выбрать в качестве псевдонима немецкоязычное имя Фалько было неплохой идеей, не правда ли? Немецкое имя, которое в то время, в 1980 году, так хорошо влилось в мир музыки и, кроме того, получило международное признание… Правда, я ведь даже не мог подумать, насколько успешным станет этот проект!» Он сам неоднократно подчеркивал дистанцию между реальным человеком — Хансом Хёльцелем — и сценическим образом Фалько. В прессе также любили рассуждать на эту тему. «Знаете, меня часто ставят в ступор вопросом: Фалько, а теперь скажи нам, наконец: сколько в тебе от Фалько и сколько от Ханса Хёльцеля? И я думаю: Господи… а где же настоящий я?»

Первые альбомы (1981—1984)

В 1981 году Фалько начал сольную карьеру. Венский музыкальный магнат Маркус Шпигель заметил талантливого молодого человека на концерте группы Drahdiwaberl и заключил с ним контракт на выпуск трёх пластинок. Продюсером первого сольного альбома Фалько стал венец Роберт Понгер. В 1982 году они вместе записали песню «Der Kommissar» («Комиссар»), которая вскоре стала клубным хитом и попала на одноимённый сингл. Песня на немецком языке об «истинной Вене» — и об употреблении наркотиков, рэп-речитатив в смеси с мелодичными куплетами. Он вознес Фалько на вершины европейских хит-парадов, а также имел огромный успех и за границей: в Канаде Ханс получил золотой диск, а в США занял 72 место. После группы Kraftwerk с их альбомом «Autobahn» («Автобан») Фалько был вторым певцом, который попал в американские чарты с песней на немецком языке. Даже в Гватемале песня возглавляла хит-парады. В общей сложности, по всему миру «Der Kommissar» был продан около 7 миллионов раз, а только во Франции 750 тысяч раз. Сингл стал первым во всем мире коммерчески успешным рэп-проектом европейца.
Позже появились две англоязычных кавер-версии. Одна из них была исполнена американской певицей Лорой Брэниган и была включена в её альбом Branigan 2.

Один из первых видеоклипов, в котором Фалько исполняет песню «Maschine brennt» («Машина горит»), был снят в 1982 для музыкальной передачи M.O. Music Show режиссёром русского происхождения Александром Жукоффом в студии, в которой впоследствии расположилась известная дискотека «P1».

В том же 1982 году появился альбом «Einzelhaft» («Одиночное заключение»), который смог прорваться на вершины австрийских и немецких чартов. Клипы к синглам снимали Ханнес Росзахер и Руди Долецаль. Так началась совместная работа Фалько и компании DoRo Produktion, которая продолжалась до смерти певца.

Ещё одна песня с этого альбома, «Ganz Wien» («Вся Вена»), оказалась в центре скандала из-за своей провокационной лирики. Фалько пел: «Вся Вена сегодня сидит на героине». Смысл песни заключался далеко не в пропаганде наркотиков, но радиостанции начали целую кампанию по её бойкотированию, от чего она, правда, не стала менее популярной. Написана она была в 1979 году, Фалько исполнял её ещё в составе Drahdiwaberl, и многие отмечали, как разительно отличается стиль исполнения и текст — колкий, циничный, ироничный — от грубоватых экспериментов Drahdiwaberl. Уже тогда некоторые зрители приходили на выступления именно ради Ханса.

Фалько хотел, чтобы его приняло мировое музыкальное сообщество, а по неписаным законам того времени для этого нужно было петь на английском языке. Поэтому в то же время он записывает песню «That Scene» («Эта сцена») на музыку «Ganz Wien» с похожим, но уже английским текстом. Она вышла на второй стороне сингла «Ganz Wien / That Scene».

Второй альбом «Junge Römer» («Молодые римляне») появился в 1984 году. Одноимённая песня была посвящена особому молодёжному течению в Европе тех лет, принципы которого композиция и описывает. Альбом также был спродюсирован Робертом Понгером. Фалько очень надеялся на успех пластинки, потому что он много экспериментировал со звуком, с аранжировками. Но ожидания не были оправданы. Хотя альбом был продан в Германии 120 тысяч раз, а в Австрии исполнитель получил за успешные продажи золотой диск, музыка его была слишком необычна, непонятна слушателям, а значит, и непопулярна. Для того чтобы повысить продажи пластинки, Фалько записал ещё раз песню «Kann es Liebe sein» («А может, это любовь?»), уже в дуэте с Дезирe Носбуш (Désirée Nosbusch), однако она тоже не стала успешной.

Зато в этом же году компания DoRo сняла мини-фильм (он же Die Falco-Show) с использованием музыки из альбома «Junge Römer». Каждый эпизод из этого фильма по сути являлся клипом на одну из песен. Можно сказать, что «Junge Römer» стал первым музыкальным альбомом, который был полностью экранизирован. Клипы снимали в различных штатах США, а также в отеле «Челси» (клип на песню «No Answer (Hallo, Deutschland!)» («Нет ответа (Алло, Германия!)») с австрийской фотомоделью Бриджит Чимаролли).

Неожиданный успех

С Робертом Понгером музыканту, по его собственным признаниям, работалось легко, но для выхода на международную сцену нужны были композиторы, которые смогли бы написать стопроцентный хит. В 1985 году к работе над следующим альбомом Фалько было решено привлечь братьев Роба и Ферди Болландов (Bolland & Bolland), которые и стали продюсерами третьего альбома. Музыканты создали несколько композиций, которые понравились менеджеру Фалько, Хорсту Борку; среди них была песня «Rock Me Amadeus» («Встряхни меня, Амадей!»). Роб и Ферди написали и музыку, и текст, однако Ханс остался им недоволен и переписал его. На волне популярности оскароносного фильма Милоша Формана «Амадей» о жизни великого австрийского композитора Вольфганга Амадея Моцарта песня стала мировым хитом 1986 года. На этот раз Фалько покорил и вершины чартов США и Великобритании. «Rock Me Amadeus» занимала первую строчку хит-парада Billboard Hot 100 на протяжении трех недель, а альбом «Falco 3» прочно закрепился на третьей позиции рейтинга альбомов Billboard. Кроме того, композиция австрийского белого рэпера ворвалась даже в ряд чартов, до этого считавшихся исключительно «чернокожими». Трек «Rock Me Amadeus» стал популярным во многих странах, включая СССР и Японию. В своей книге «Фалько: правда» менеджер Фалько Хорст Борк вспоминает, что изначально Хансу не нравилась сама идея писать песню про Моцарта, он считал неоригинальным исполнение австрийцем песни о самом известном австрийце же. Позже, после грандиозного успеха композиции, музыканту пришлось поменять своё мнение. Следом была записана песня «Vienna Calling» («Венский запрос»), которая также поднялась достаточно высоко в американских и британских рейтингах.

Третий релиз с альбома «Falco 3» — песня «Jeanny» («Джинни») (снова в соавторстве с братьями Болландами) — тоже завоевал чарты Европы. Провокационная композиция, исполняемая от лица насильника и вероятного убийцы девушки (сам Фалько утверждал, что на самом деле речь ни о каком насильнике не шла, это додумала пресса), вызвала много пересудов в Германии и Нидерландах, где она была выпущена в первую очередь. Несколько диджеев и радиостанций отказались от включения «Jeanny» в свои плей-листы, что, как ни странно, послужило причиной популярности песни, и потому на последующих альбомах Фалько появились «продолжения» песни. Менеджер музыканта и продюсеры вспоминают, как Ханс прочувствовал песню: исполнял её с закрытыми глазами, большим надрывом, как будто пел о себе. На начальной стадии написания альбома Ханс прогнозировал большой успех песне «Munich Girls» («Мюнхенские девушки»), но эти прогнозы не оправдались. Композиция «It’s All Over Now, Baby Blue» («Все окончено, печальная малышка») была написана Бобом Диланом и перепета Фалько для этого альбома.

В 1985—1986 годах Фалько снялся в фильмах «Der Formel Eins» («Формула номер один») и «Geld Oder Leber» («Кошелек или жизнь»), где сыграл самого себя. В 1985 году магистратом города Вена Фалько было присуждено звание Почетного жителя города. Он стал самым молодым человеком, кто был удостоен этой чести.

Личная жизнь Фалько часто оказывалась в центре внимания прессы. Известие о беременности его подруги Изабеллы Виткович (с которой он познакомился в Граце летом 1985 года) вызвало новую волну интереса СМИ. 13 марта 1986 года родилась дочь музыканта Катарина Бьянка.

В 1986 году появился альбом «Emotional» («Эмоциональный»), также спродюсированный Робом и Ферди Болландами и посвященный новорожденной дочери Катарине Бьянке. В альбом вошли такие песни, как «Coming Home (Jeanny Part 2)» («Возвращаясь домой» («Джинни, часть II»)), композиция об американской актрисе «The Kiss Of Katleen Turner» («Поцелуй Кэтлин Тернер»), а также песня «Kamikaze Cappa» («Камикадзе Каппа»), посвященная трагически погибшему фотожурналисту Роберту Капа. Очередным успехом стала песня «The Sound Of Musik» («Звук музыки»), вошедшая в танцевальный хит-парад Top 20 U.S. Dance Hit, однако поп-чарты она так и не покорила. В клипе на эту песню снимался друг Фалько Герд Плетц, основатель группы Hong Kong Syndikat.

В 1986 году Фалько и его менеджер Хорст Борк всерьез обсуждали возможный переезд в Америку, но от этого было решено отказаться: Хансу не был близок американский стиль жизни. Из-за этого так и не сложился дуэт Фалько с Мадонной, хотя такая возможность была.

В том же году Фалько отправился в мировой тур «Emotional-Tour», завершившийся в Японии в 1987 году. После возвращения Фалько записал песню «Body Next to Body» («Тело рядом с телом») в дуэте с датской актрисой Бригиттой Нильсен, и композиция вошла в десятку самых популярных песен в Германии и близлежащих странах. Данное сотрудничество вызвало множество пересудов о возможных отношениях Фалько и Бригитты, на что музыкант отвечал: «Я не хотел попасть с ней в поп-чарты. Я хотел попасть с ней в постель». Позднее менеджер Хорст Борк опроверг все подозрения, уточнив, что характер отношений Фалько и Бригитты был сугубо деловым.

Усталость и падения

После тура Фалько был очень уставшим и измотанным. Он переживал, что недостаточно соответствует тому образу, что придумал себе сам и додумали его поклонники. Музыкант боялся сорваться с вершины музыкального Олимпа, начал злоупотреблять алкоголем и наркотиками, поссорился со своими продюсерами. В то же время не оправдались его надежды, что семья станет для него спасением. Предчувствия родились ещё в 1986 году: в песне «Emotional» («Эмоциональный») есть строчка: «Женщина, которая сможет вынести меня, еще не родилась». Изабелла упрекала Ханса в недостаточном внимании к ней и ребёнку. 17 июня 1988 года, пытаясь спасти отношения, Фалько и Виткович поженились в Лас-Вегасе. Браку суждено было просуществовать не больше года. Не смотря на развод, Фалько по-прежнему был близок со своей дочерью.

В том же году музыкант начал писать песни для нового альбома, но находился в состоянии кризиса. Хорст Борк посоветовал ему помириться с Болландами. В результате братья написали несколько композиций. Альбом «Wiener Blut» («Венская кровь») был выпущен в 1988 году, но практически не снискал успеха за пределами Австрии и Германии. Половина треков в нём принадлежала перу Болландов, половина — создана Фалько в соавторстве с другими музыкантами. Песня «Do It Again» («Сделай это снова») была спродюсирована лично Фалько.

В 1990 году Фалько записал песню, посвященную двум топ-моделям — Синди Кроуфорд и Татьяне Патитц, — и назвал её «Tanja P. nicht Cindy C.» («Таня П. — не Синди К.»). Песня попала в треклист пластинки «Data de Groove» («Запись на дорожках пластинки»). На этот альбом Фалько возлагал особые надежды: он лечился от алкоголизма, стал приверженцем здорового образа жизни и был готов к новому покорению чартов, однако пластинку не поняли слушатели. Продюсером альбома снова стал Роберт Понгер. После успеха «Jeanny» популярными в Европе стали ещё несколько хитов певца, но в США и Великобритании его песни звучали редко.

Возвращение на сцену (1992—1994)

Осенью 1992 года вышел альбом «Nachtflug» («Ночной полет»), объём продаж которого был выше, чем у «Data de Groove». Продюсерами снова стали братья Болланды, некоторые песни продюсировал сам Фалько. Диск открывала композиция «Titanic» («Титаник»). Незадолго до выхода альбома Фалько дал интервью, в котором он говорил о содержании этой песни: «Я спросил у 200 своих друзей, с чем у них ассоциируется слово „декаданс“. Все ответили по-разному, но каждый тем или иным образом связал это со мной. Когда я посмотрел определение в словаре Дудена, — это слово имеет два значения: „закат“ и „кораблекрушение“ — мне стало ясно: „Titanic“ скорее всего не повторит успеха „Rock Me Amadeus“, но я верю, что я смогу вернуться к жизни. В песне я как раз рассуждаю на эту тему: общество надеется на то, что даже в момент падения у нас могут вырасти крылья, и я думаю, что мы тоже принадлежим к этому обществу.»

Альбом содержал такие композиции, как «Monarchy Now» («Монархия сейчас»), «Dance Mephisto» («Танец Мефистофеля», изначально была посвящена неофашистам, но впоследствии изменена), «Cadillac Hotel» («Отель Кадиллак»). Вслед за успешным выходом альбома «Nachtflug» в мае 1993 года Фалько отправился в турне по Европе. В рамках этого тура месяц спустя он выступал на музыкальном фестивале Donauinselfest (на Дунайском острове в Вене) перед 150000 зрителей. Во время выступления начался сильный дождь, перешедший в грозу, и на песне «Nachtflug» вышло из строя оборудование в результате удара молнии. Концерт пришлось укоротить, хотя Фалько допел на аварийном оборудовании ещё две песни. В сентябре этого же года Фалько был приглашён в качестве гостя в концертный зал в городе Грац, где группа «Opus» отмечала своё 20-летие. Он исполнил дуэт с солистом «Opus» Хервигом Рюдиссером. В 1994 году состоялось выступление Фалько с симфоническим оркестром в городе Винер-Нойштадт. Этот концерт вышел на DVD под названием «Symphonic» («Симфонический»). Продюсером стал Томас Рабитч, давний друг Фалько и лидер группы, с которой Ханс выступал последние годы.

В личной жизни Фалько все было намного печальнее: в 1993 году его мать настояла на проведении ДНК-теста, который выявил, что Ханс не являлся биологическим отцом Катарины Бьянки. Это вызвало новый виток депрессии у музыканта. В надежде поменять свою жизнь Фалько переезжает в Доминиканскую республику. Как он сам признавался, его всегда угнетали венские зимы. Незадолго до этого Фалько познакомился с канадской моделью Каролиной Перрон, с которой планировал вступить в брак.

Новый этап карьеры и жизни

В 1995 году Фалько вернулся на сцену под псевдонимом T>>MA с песней «Mutter, Der Mann Mit Dem Koks Ist Da» («Мама, пришел человек с коксом»), в которой обыгрывает тему кокаина и его влияния на жизнь людей. Также в этом году была создана песня «Naked» («Обнаженный»), на которую позднее был снят провокационный клип. Ханс приезжал на открытие крупного торгового комплекса Excalibur-city («Эскалибур-сити») на границе Чехии и Австрии. Многие были удивлены сменой имиджа певца: он покрасился в блондина. В 1996 году музыкант посещал Россию, но был абсолютно разочарован организацией выступлений и приемом (в зале, где он должен был выступать, оборудование не соответствовало требованиям настолько, что музыканту пришлось петь под фонограмму; встречали в аэропорту его с немецкими флагами; журналист Михаил Козырев во время интервью на радио «Максимум» повел себя некорректно по отношению к певцу; по версии Козырева, изложенной в книге «Мой рок-н-ролл», его выгнали из эфира в ответ на антисемитские высказывания, а с концерта — по причине приставания к официантке; фонограмма была включена из-за невменяемого состояния артиста под действием алкоголя или др. веществ). Каролина Перрон также была в этой поездке с музыкантом. В 1997 году их отношения ухудшились, Каролина отказалась выходить замуж за певца по причине его тяжелого характера и вредных привычек. В том же году Фалько дает мини-выступление в Доминиканской республике среди своих друзей на 40 день рождения. Исполняются такие песни, как «Egoist» («Эгоист») и «Out of the Dark» («Вне тьмы»), которые планировалось включить в следующий альбом «Egoisten» («Эгоисты»). С ним Фалько хотел в очередной раз вернуться на сцену. Альбом перезаписывался с нуля около 7 раз: Ханс пытался добиться идеала и не «пролететь» в чартах, что он воспринимал очень болезненно. В поддержку нового альбома Фалько выступил на боксерском ринге с песнями «Der Kommissar 2000» («Комиссар 2000») и «Out of the Dark». Он в очередной раз сменил имидж: очень короткая стрижка, длинный чёрный кожаный плащ и неизменные темные очки. В этом же году Фалько встретил свою последнюю подругу, студентку Андреу. Они встречались недолго, поссорившись в январе 1998 года по той же причине, по которой произошло расставание с Каролиной: из-за тяжелого характера Ханса.

Гибель

В начале февраля 1998 года музыкант обзванивал своих друзей, строя планы на 41-й день рождения. Но за две недели до него — 6 февраля 1998 года в 16:40 по местному времени — Йоханн Хёльцель погиб от тяжёлых травм, полученных при столкновении его автомобиля Mitsubishi Pajero с автобусом недалеко от города Пуэрто-Плата в Доминиканской республике. Ханс умер на месте. Сбылось его пожелание, произнесенное в самом начале карьеры, — «умереть, как Джимми Дин».

Официальные результаты вскрытия показали высокий уровень содержания в крови певца алкоголя и кокаина, однако позже были опровергнуты.

Фалько был похоронен в Вене на Центральном кладбище (Gruppe 40). В процессии участвовали австрийские байкеры; прощание проходило под песню «It’s All Over Now, Baby Blue».

Посмертная слава

Спустя несколько недель после смерти Фалько был выпущен альбом «Out Of The Dark [Into The Light]» («Вне тьмы (К свету)»), ставший очень успешным в коммерческом плане. От названия «Эгоисты» по причине некорректности решили отказаться. В Австрии альбом поднялся на первую строчку хит-парадов и продержался в чартах три недели; в Германии почти год входил в Топ 100 лучших альбомов. Только в Германии и Австрии было продано 2 миллиона экземпляров, одноимённый сингл разошёлся тиражом 3,5 миллиона копий. В продажу поступили и другие альбомы Фалько, выпущенные уже после его смерти. Среди них — «Verdammt, Wir Leben Noch» (1999 год, «Черт, мы все еще живы»), куда вошли ранее не издававшиеся композиции, записанные во время сессий к альбомам «Wiener Blut» и «Out of the Dark [Into the Light]». На некоторые из песен были сняты клипы, где использовались кадры из выступления Фалько на своем 40 дне рождения. В 2000 году в концертном зале Ронахер в Вене состоялась премьера мультимедийного шоу Джошуа Собола «F@lco — A Cyber Show» при участии Андре Айзерманна, Ханзи Ланга, Романа Грегори и Георгия Макацария (Stahlhammer) в постановке Пауля Манкера и в музыкальном сопровождении лидера группы Фалько Томаса Рабича. Жизнь Фалько была представлена как борьба с мощным Супер-эго. Сцена в форме символа арробы (@) была частью зрительного зала, а фигура Фалько создавалась при помощи лазера, 3D-анимации и стены из воды в стиле интерактивного рок-концерта. 24 сентября 2000 года в Берлинском театре Запада состоялась премьера мюзикла под названием «Falco meets Amadeus» (FMA). 6 апреля 2006 года мюзикл дебютировал в театре Капитолий в Дюссельдорфе.

В 2007 году по случаю 50-летия со дня рождения Фалько был выпущен двойной компактный диск и одноимённый DVD-диск «Hoch wie nie», который за короткий период дважды стал платиновым и занял первое место в ежегодном чарте Австрии. Год спустя, 1 февраля 2008 года, по случаю десятой годовщины со дня смерти Фалько вышли компакт- и DVD-диск под названием Symphonic с записями фрагментов его единственного концерта с оркестром в 1994 году в Wiener Neustadt. Кроме того, ограниченным тиражом в продажу поступил альбом с новой редакцией СD «Hoch wie nie».

7 февраля 2008 года на экраны кинотеатров Австрии вышел биографический фильм «Falco „Verdammt, wir leben noch!“» («Фалько: Чёрт, мы всё ещё живы!») На главную роль был приглашен 28-летний австрийский музыкант Мануэль Руби, лидер поп-группы Mondschneider, хотя долгое время переговоры велись с австрийским актёром Робертом Штадлобером.

В мае 2009 года власти Вены объявили о своём решении назвать один из переулков города в честь певца Фалько. Таблички с именем музыканта, который родился и вырос в австрийской столице, были установлены на зданиях переулка в районе Донауштадт 5 июня 2009 года. Администрация города приняла решение дать имя Фалько улице в самом большом районе Вены неслучайно: дело в том, что именно в этой части города когда-то жила мать певца. Выбор даты переименования переулка не объясняется. Также в Вене есть названная именем музыканта лестница.

4 декабря 2009 года вышел альбом «The Spirit never dies», содержащий аудиозаписи песен, которые никогда не издавались и которые были найдены через 11 лет после гибели музыканта в архивах студии звукозаписи Франкфурта-на-Майне.

Образ Фалько и сегодня привлекателен, благодаря чему у певца появляются подражатели. Самым активным среди них является Ханс-Петер Гилль, который проводит концерты в образе Фалько, поддерживает отношения с его дочерью Катариной Бьянкой, ведет страницу на Facebook.

Дискография

• 1982 Einzelhaft
• 1984 Junge Roemer
• 1985 Falco 3
• 1986 Emotional
• 1988 Wiener Blut
• 1990 Data de Groove
• 1991 The Remix Hit Collection
• 1992 Nachtflug
• 1996 Greatest Hits
• 1997 Greatest Hits Vol. II
• 1998 Best Of
• 1998 Out of the Dark (Into the Light)
• 1998 The Hit-Singles
• 1999 The Final Curtain — The Ultimate Best Of
• 1999 Verdammt wir leben noch
• 1999 Live Forever (живое выступление)
• 2007 Hoch wie nie (Сборник лучших песен)
• 2007 Einzelhaft (Переиздание к 25-летию альбома)
• 2008 Falco Symphonic (Wiener Neustadt 1994)
• 2009 The Spirit never dies

Синглы

• 1981 «That Scene» (Английская версия песни «Ganz Wien»)
• 1981 «Der Kommissar»
• 1982 «Maschine brennt»
• 1982 «Auf der Flucht»
• 1982 «Zuviel Hitze» (Промо)
• 1984 «Junge Roemer»
• 1984 «Nur mit Dir»
• 1984 «Kann es Liebe sein?» (совместно с Désirée Nosbusch)
• 1985 «Rock Me Amadeus»
• 1985 «Vienna Calling»
• 1985 «Jeanny»
• 1986 «The Sound of Musik»
• 1986 «Coming Home (Jeanny Part 2)»
• 1987 «Emotional»
• 1987 «Body Next to Body» (дуэт с Brigitte Nielsen)
• 1988 «Wiener Blut»
• 1988 «Satellite to Satellite»
• 1988 «Garbo»
• 1988 «Do It Again»
• 1990 «Data de Groove»
• 1990 «Charisma Kommando»
• 1991 «Rock Me Amadeus» (Remix 1991)
• 1991 «Der Kommissar» (Remix 1991)
• 1992 «Nachtflug» (Только для Нидерландов)
• 1992 «Titanic»
• 1992 «Dance Mephisto»
• 1993 «Monarchy Now» (Промо для Австрии)
• 1995 «Mutter, der Mann mit dem Koks ist da» (Под псевдонимом T>>MA)
• 1996 «Naked» (Под псевдонимом Falco при участии T>>MB)
• 1998 «Out of the Dark»
• 1998 «Egoist»
• 1998 «Der Kommissar» (Jason Nevins and Club 69 Remixes)
• 1999 «Push! Push!»
• 1999 «Verdammt wir leben noch»
• 2000 «Europa»
• 2007 «Männer des Westens» (T. Börger Version 2007)
• 2007 «FALCOs 1. (Chance To Dance / Summer)»
• 2008 «Der Kommissar 2008» (Только для скачивания)
• 2008 «Die Königin von Eschnapur» (Только для Австрии)

Ссылки

• [www.falco.at Falco.at] (нем.) — Официальный сайт
• [falcorussia.ru/ Фалько в России] — Русскоязычный сайт, посвящённый Фалько
• [www.officialfalco.com/ Official Falco] — Промосайт на лейбле Sony BMG
• [falco.tmbsoft.com/ FALCO — Der Kommissar 2000] — Информационный сайт с образцами в формате RealAudio
• Falco (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Фалько (музыкант)

В торговом отношении, на провозглашение трудолюбивым ремесленникам и всем крестьянам не последовало никакого ответа. Трудолюбивых ремесленников не было, а крестьяне ловили тех комиссаров, которые слишком далеко заезжали с этим провозглашением, и убивали их.
В отношении увеселений народа и войска театрами, дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же закрылись, потому что ограбили актрис и актеров.
Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.