Fasinpat

Fábrica Sin Patrones
Тип	Публичная компания
Основание	1979
Основатели	Луиджи Занон
Расположение	провинция Неукен, Аргентина
Продукция	Керамика
Число сотрудников	около 410 чел.

К:Компании, основанные в 1979 году

FaSinPat — завод по производству керамической плитки, ранее известный как Zanon, сегодня находящийся под контролем рабочих. Он расположен в провинции Неукен Аргентины и является самым известным заводом в движении рабочего самоуправления. Аббревиатура расшифровывается как Fábrica Sin Patrones, то есть «Фабрика Без Боссов» на испанском.

Открытие завода

Завод, прежде известный как Zanon, был открыт в начале 1980-х годов, в то время как в Аргентине правила диктатура получившая название "Процесс национальной реорганизации". По словам Алехандро Лопеса, представителя профсоюза, Zanon был построен на общественной земле с привлечением государственных средств из национального и провинциальных бюджетов, которые не были погашены. В первом параде, Луиджи Занон поблагодарил военное правительство за то, что «Аргентина безопасна для инвестиций», с очевидной ссылкой на «Грязную войну» (незаконные репрессии в отношении политических диссидентов). В 1990-е Zanon вырос из-за кредитов от национальных и провинциальных органов власти; Луиджи Занон был хорошим другом и бывшего президента Аргентины Карлоса Менема и бывшего губернатора провинции Неукен Хорхе Собиша.

По мнению Лопеса, профсоюз Zanon перешёл под контроль преступных элементов, которые действовали в сговоре с владельцем завода в 1990-х годах, когда аргентинское трудовое законодательство оставляло предпринимателям и их наемным сотрудникам больший выбор для заключения трудовых соглашений. В 2000 году, после того как трудовое законодательство стало более интервенционистским, профсоюз активизировался и рабочие Zanon начали требовать повышения зарплат. Увеличение активности рабочих привело к серьёзному конфликту с владельцем завода, который закончился стрельбой по рабочим, пока он не решил ввести локаут (временная остановка работы, с целью оказания давления на работников) в 2001 году в надежде на наем более послушной рабочей силы в будущем.

Закрытие завода и его захват рабочими

После закрытия завода рабочие захватили его в отчаянной попытке сохранить свою работу. Они оправдывали это большой суммой задолженности по выплатам, и тем фактом, что завод был построен за счет государственных средств, а также заботой о разбазариваемых активах. Эти события произошли в общем контексте беспорядков, вызванных в 2001 году аргентинским экономическим кризисом.

В начале захвата Луиджи Занон не сопротивлялся. В 2002 году правительство отказалось от фиксированного обменного курса 1 к 1 песо-доллар и приняло постановление о pesificación («песофикации»), то есть о переводе средств со всех долларовых банковских счетов в песо по официальному курсу. В результате изменившейся экономической среды FaSinPat стал снова выгоден и Луиджи Занон попытался восстановить право собственности на завод. Он обратился в суд, а также оказывал давление на правительство, чтобы оно выселило всех захватчиков. Рабочие FaSinPat столкнулись с ростом насилия и угрозами убийств. Так, в марте 2005 года была похищены и подвергнута пыткам одна работница предприятия.

Экономически FaSinPat стал успешным и смог расширить производство. В течение четырех лет работы было нанято более 170 новых рабочих, в результате чего общее число работников достигло 410 человек по состоянию на апрель 2005 года.

FaSinPat стал налаживать отношения с обществом. С самого начала восстановленный завод пожертвовал плитку для общественных центров и больниц, организовывал и культурные мероприятия для общин на своей территории. В 2005 году на FaSinPat проголосовали за строительство клиники в бедных районах Nueva España. Жители Nueva España требовали такую клинику от провинциального правительства в течение двух десятилетий; FaSinPat построил её за три месяца. Поддержка общества была очень важна в деле защиты восстановленного завода от поступавших угроз.

14 августа 2009 года палата Депутатов Неукена, повинуясь народному давлению, наконец признала законным рейдерский захват завода по производству керамической плитки Zanon её рабочими. Кроме того, государство согласилось выплатить основную задолженность кредиторам, около 22 млн песо (около $ 7 млн). Главным среди таких кредиторов является Всемирный банк, у которого Луиджи Занон взял значительный кредит для запуска завода, и итальянская компания «SACMY», которая выпускает технику для производства керамики. Однако кооператив сопротивляется этим действиям, заявив, что эти кредиторы приняли участие в намеренном банкротстве завода в 2001 году, и что Луиджи Занон сам должен нести ответственность за эти долги, потому что кредиты пошли в его карман, а не на пользу заводу.

См. также

• Рабочее самоуправление

Ссылки

• [www.ceramicafasinpat.com/ Официальный сайт FaSinPat] (исп.). [www.webcitation.org/66oaDyM7L Архивировано из первоисточника 10 апреля 2012].
• [www.zmag.org/znet/viewArticle/8947 Argentine Lessons] (англ.). [www.webcitation.org/67uxLaKeC Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• [news.infoshop.org/article.php?story=20051122045736683 Zanón to FaSinPat] (англ.). [www.webcitation.org/66oaEuqQk Архивировано из первоисточника 10 апреля 2012].
• [www.towardfreedom.com/home/content/view/855/0/ Zanon: Worker Managed Production, Community and Dignity] (англ.). [www.webcitation.org/66oaFNzbL Архивировано из первоисточника 10 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Fasinpat

– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.