Flora Lapponica

Flora Lapponica
Flora Lapponica exhibens Plantas per Lapponiam crescentes, secundum systema sexuale collectas in itinere Soc. Reg. Litter. et Scient. Sveciae A. 1732 institutio. Additis synonymis et locis natalibus omnium, descriptionibus et figuris rariorum viribus medicatis et oeconomicis plurimarum
Титульный лист первого издания Flora Lapponica
Автор:	Карл Линней
Жанр:	научное исследование
Язык оригинала:	латинский
Оригинал издан:	1737

Карл Линней

Flora Lapponica — работа Карла Линнея, изданная в Амстердаме в 1737 году; представляет собой обзор растительного мира Лапландии и содержит подробное описание 534 видов растений и грибов, из которых около ста были описаны впервые. Работа была написана Линнеем в значительной степени на основе результатов его экспедиции в Лапландию 1732 года.

Эта книга стала первым образцом такого жанра современной ботанической литературы, как «флора», при этом основные принципы построения сочинения до сих пор используются в современных книгах этого жанра.

Стандартное сокращение первого издания книги, применяемое при номенклатурном цитировании — Fl. Lapp.

Лапландская экспедиция

Получив средства от Уппсальского королевского научного общества (лат. Societas regia scientiarum Upsaliensis) Линней в течение пяти месяцев, с 12 мая по 10 октября 1732 года, путешествовал по шведской и норвежской Лапландии, а затем по Финляндии, преодолев в общей сложности более двух тысяч километров. Он двигался по часовой стрелке вдоль побережья Ботнического залива, предпринимая длительные путешествия вглубь Скандинавского полуострова от городов Умео, Лулео и Торнио; один раз ему удалось пересечь Скандинавский полуостров, достигнув побережья Норвежского моря. Во время своего путешествия Линней исследовал и собирал растения, животных и минералы, а также разнообразные сведения о культуре и образе жизни местного населения, в том числе о саамах (лопарях). В конце сентября он добрался до Або (Турку) и через Аландские острова возвратился в Швецию.

История издания книги

Линней рассчитывал на то, что составленный им отчёт об экспедиции будет напечатан в Acta Litteraria Sueciae — Трудах Уппсальского королевского научного общества. Этого, однако, не произошло; единственной работой, которая была напечатана в этом издании в 1732 году, стала Florula Lapponica («Краткая Лапландская флора»), представляющая собой часть той рукописи, в которой Линнеем были описаны растения Лапландии, — каталог растений, которые были собраны им во время экспедиции. Florula Lapponica стало первой напечатанной работой Линнея, в которой он применил для классификации растений свою «половую систему».

Значительную часть осени 1732 года Линней занимался работой над рукописью с описанием растений Лапландии, продолжил работать над этой рукописью он и в следующем году.

Уехав весной 1735 году в Голландию, Линней увёз с собой и все свои рукописи. В сентябре того же года, уже когда он работал в Гартекампе над описанием растений гербария и сада Джорджа Клиффорда, банкира и одного из директоров голландской Ост-Индской компании, параллельно с работой над Systema naturae, Bibliotheca Botanica, Genera plantarum, Critica botanica и Hortus Cliffortianus он стал готовить к публикации и свою «Лапландскую флору».

Книга была издана в Амстердаме в апреле 1737 году в восьмую долю листа (in octavo). Она посвящена Уппсальскому королевскому научному обществу — организации, выдавшей Линнею в 1732 году грант на путешествие по Лапландии.

Содержание книги

Полное название работы на латинском языке: Flora Lapponica exhibens Plantas per Lapponiam crescentes, secundum systema sexuale collectas in itinere Soc. Reg. Litter. et Scient. Sveciae A. 1732 institutio. Additis synonymis et locis natalibus omnium, descriptionibus et figuris rariorum viribus medicatis et oeconomicis plurimarum.

В начале книги, в обращении к читателю, Линней приводит краткие сведения об истории изучения Лапландии и о собственном путешествии 1732 года. В предисловии сообщается об административном делении Лапландии, даётся информация о природных особенностях, о местах произрастания растений, а также приводятся сведения о распространении растений, встречающихся здесь, в других регионах.

Помимо указателя и вводных глав, книга содержит 372 страницы с описанием 534 различных растений и грибов. Описания сгруппированны в соответствии с «Половой системой классификации Линней», основанной на строении генеративных органов, при этом колонтитул страницы играет одновременно роль определителя, поскольку по напечатанному на нём названию классификационного подразделения (например, Triandria. Digynia —"Трёхтычинковые. Двухпестичные") читатель может определить ключевую для указанной системы особенность строения цветка того таксона, который здесь описан, а именно число пестиков и тычинок. Для всех растений дано ботаническое описание, таксономические сведения (синонимы), а также приведена информация о распространении растения и о его использовании в лекарственных и хозяйственных целях.

В одном из писем от октября 1733 года, в котором Линней приводил перечень того, над чем он сейчас трудится, и давал краткие характеристики всем своим работам, про «Флору Лапландии» он написал так:

…Описаны травы и деревья, которые растут в Лапландии, причём так полно, что включены все грибы и мхи, указаны их лечебное действие и применение лопарями, даны иллюстрации и описания более чем 100 редких растений, почти никогда не виденных или же до сего времени не описанных.

.

Среди новых растений, описанных в книге, имеется и Линнея (Linnaea) — род, установленный голландским ботаником Яном Гроновиусом, другом Линнея, и названный именем последнего. Это низкорослый вечнозелёный стелющийся кустарничек с колокольчатыми цветками, обычный для хвойных лесов северной Швеции, будет присутствовать почти на всех портретах Линнея, на его печати, а также, после получения Линнеем дворянства, войдёт в состав его фамильного герба.

Помимо текста, в книгу вошли 12 таблиц, на которых было изображено примерно 80 различных растений. Каждая из таблиц была посвящена кому-либо из голландских знакомых Линнея. Двенадцатая таблица посвящена самому Линнею — на ней художник изобразил растение Linnaea floribus geminatis («Линнея с удвоенными цветками», сейчас этот вид называется Linnaea borealis — «Линнея северная»).

Значение книги

Flora Lapponica стала первой опубликованной книгой Линнея, в которой он смог воплотить в жизнь свою идеи о номенклатуре и классификации.

Именно линнеевская «Флора Лапландии», по мнению Огюстена Декандоля (1778—1841), является первым образцом такого жанра современной ботанической литературы, как «флора» («флора отдельной территории»). Принцип построения этой книги (вводные главы с информацией об описываемой местности и об истории изучения её природы, затем раздел с описанием видов растений, включая их морфологию, особенности произрастания, таксономические сведения, краткие сведения об использовании растения и его распространении за пределами описываемой местности; в конце книги — список литературы) оказался композиционно совершенным и стал использоваться и в других аналогичных сочинениях.

Американский историк ботаники Эдвард Грин (1843—1915) позже написал про «Флору Лапландии», что это «наиболее классическое и восхитительное из сочинений Линнея».

Издания

В 1792 году в Лондоне под редакцией Джеймса Смита, основателя «Лондонского Линнеевского общества», вышло второе издание книги, оно было дополнено описанием 55 новых видов растений. В 1977 году в Стокгольме было осуществлено факсимильное издание книги Flora Lapponica.

• Linnæi. Flora lapponica exhibens plantas per Lapponiam crescentes, secundum systema sexuale collectas in itinere … 1732 institutio. Additis synonymis, & Locis natalibus omnium, descriptionibus & figuris rariorum, viribus medicatis & oeconomicis plurimarum. — Amstelaedami: S. Schouten, 1737. — [35] + 372 + [16] p. + 12 tab. p.
• Linnæi. Flora Lapponica Exhibens Plantas per Lapponiam Crescentes… / Edited by J. E. Smith. — Editio Altera. — London, 1792.
• Linnaeus, Carolus (Carl von Linné). Flora Lapponica: Exhibens plantas per Lapponiam crescentes. — Стокгольм: Rediviva, 1977. — ISBN 9171200932. — ISBN 978-9171200938

Литература

• Бобров Е. Г. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/bobrov1970_karl_linnej.djvu Карл Линней. 1707—1778]. — Л.: Наука, 1970. — 285 с. — 7000 экз.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Flora Lapponica
• [books.google.ru/books?id=1hsUAAAAQAAJ Flora Lapponica] в Google Books

Работы Карла Линнея

Отрывок, характеризующий Flora Lapponica

И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.